Наверное, не зря журналисты давно прозвали ее Снежной Королевой. Ее экранный образ кажется недоступным, строгим и даже холодным. Но в то же время настолько притягивает к себе, что совершенно невозможно отвести взгляд. Кажется: опустишь глаза — и она непременно заколдует тебя, превратит в мышь. И только в конце информационного получаса черты лица смягчаются, на лице появляется легкая улыбка. «Как будут развиваться события дальше — покажет «Время». Первая леди Первого канала покидает эфирную студию, Снежная Королева тает и превращается в милую девушку. Екатерину Андрееву.

 — Екатерина, так уж повелось, что за вами негласно закрепился статус первой леди ОРТ…
 — Вы знаете, я очень не люблю, когда так говорят. Внутренне я с этим абсолютно не согласна. У нас на канале работает много хороших ведущих, как женщин, так и мужчин. Поэтому мне бы не хотелось, чтобы меня как-то позиционировали.
— Да, но в прайм-тайм, на 9-часовых новостях, из всех «хороших ведущих» работаете только вы.
 — Тогда давайте конкретизировать и говорить только про новости.
— Давайте. Вы имеете какие-то преимущества перед другими ведущими? Мне, допустим, очень сложно представить, что начальство вызывает вас на ковер и отчитывает за ошибки…
 — Да нет, с меня такой же спрос, как и со всех остальных. Даже иногда больше, потому что прайм-тайму уделяется повышенное внимание. Но понятия «вызвать на ковер» — у нас нет. Есть летучка, где обычно происходит общее обсуждение, всем открыто говорится о плюсах и минусах их работы. Точно так же может говориться и мне — о моих минусах. И сама я могу открыто называть вещи, которые меня не устраивают.
— В вашей работе бывают какие-то минусы?..
 — Допустим, я могу оговориться. Бывает, думаешь об одном, но совершенно машинально называешь какое-то похожее слово. Скажем, когда был скандал с прокурором Скуратовым, у меня в программе шел сюжет о фильме Сокурова. Я сама писала подводку, знала, что будет сюжет о кино, но машинально назвала фамилию Скуратова.
— За такое сильно наказывают?
 — Да нет, не сильно. Ну, поругают немножко. Я вообще стараюсь делать свою работу хорошо. Не люблю, когда меня ругают, а выход для этого один: не давать повода. Поэтому стараюсь работать профессионально. Мне кажется, за многие годы я научилась это делать.
— За эти многие годы вы и сама вполне могли бы уже занять какой-то руководящий пост. Возглавить службу информации, например…
 — Да ни за что! (Смеется.) Это совершенно не мое. Я очень реально отношусь к своей персоне, мне нравится то, чем я занимаюсь. А брать на себя ответственность за других я не решилась бы.
— Но вы наверняка имеете вес на канале. Руководство к вашему мнению прислушивается?
 — Прислушиваться — может, да. Скажем, не далее как вчера мы говорили о важных вещах (не буду выносить в массы предмет нашего обсуждения), и была принята моя точка зрения, поскольку она единственная оказалась простой и верной.

 — Вот уже четыре года вы ведете «Время» в самое престижное, извините, время — 21.00. В одном из ваших интервью я с удивлением прочитала, что вы никогда не хотели работать на 9-часовых выпусках. Но ушли Доренко, Буратаева — и все получилось само собой…
 — Да, Саша работала у нас по субботам—воскресеньям, а Доренко — каждую неделю с понедельника по пятницу. Когда Саша ушла в депутаты, субботу—воскресенье предложили мне. Но, во-первых, такой график мне был неудобен, а во-вторых, работать всего два дня в неделю — это маловато. И я отказалась. Потом, когда уходил Доренко, он подошел ко мне в коридоре: «Ну что, сядешь на 9?» Я ответила: «Нет». Я действительно не хотела этого, поскольку главным для меня всегда было — работать в новостях, а время выхода в эфир никогда не имело значения. Но потом меня как-то убедили, и вот так я и веду. Но мне не пришлось ходить по трупам или подсиживать кого-то. Считаю это ниже своего достоинства. Потом, знаете, я — фаталист. Мне кажется, все, что человеку суждено, рано или поздно к нему придет. Конечно, если он не сидит сложа руки, а сам пытается чему-то научиться в своей профессии и к чему-то стремится.
— Вы не чувствуете на себе зависти коллег?
 — Не знаю, для меня никогда не стояло такой проблемы. Моя проблема — самой не завидовать, потому что это одна из самых худших черт в человеке. Когда ты начинаешь завидовать — все отражается на твоем лице. Лучше самой сказать себе: «Знаешь, что-то не получилось». И искать причины неудач прежде всего в себе, а не в других. Мне кажется, это правильный подход.
— Но ведь в службе информации ОРТ работает очень много ведущих, в частности девушек. И, думаю, каждая из них хочет продвинуться по служебной лестнице, сделать карьеру. А это значит — вести вечерние выпуски. Получается, другим дороги наверх пока нет?
 — Ну, а почему нет? Объясните.
— Потому что именно вы ведете 9-часовой выпуск.
 — Предположим. Но я же не буду заниматься этим вечно?..
— Но вы ведь не уйдете с этого времени сами. И никакое нормальное начальство не захочет расставаться с такой рейтинговой ведущей. Просто так вас с канала никто не отпустит.
 — Ну не знаю. Вот если бы, скажем, ваши слова были словами моего начальника — я бы, наверное, сказала «да». Но от своего руководства я таких слов не слышала. И мне трудно сказать, так это или нет. Если вы спросите, держусь ли я за свое место… Нет, не держусь. И что думают по этому поводу другие — не знаю. По крайней мере, когда я сама работала не на 9 часах, я никому не завидовала. И, честно говоря, не понимаю, чему завидовать.
— С каждым ведущим ОРТ заключается контракт, где оговаривается, что вы не имеете права делать какие-то вещи. Например, сниматься в рекламе. Есть еще какие-то ограничения?
 — А это секрет. Я не могу раскрывать суть контракта, поскольку это тайна между мной и работодателем. Но могу вам сказать, что это абсолютно стандартная форма, одинаковая для всех ведущих.
— Я читала, что вам нельзя много загорать, чтобы не выглядеть неестественно в кадре…
 — Да, но такие вещи не оговариваются специально. Во-первых, я сама по себе не люблю загорать. Мне это не нравится, поскольку это вредно. А потом, я вообще стараюсь все делать правильно и вести правильный образ жизни. Слежу за своим здоровьем, занимаюсь спортом.
— Вы имеете право менять свой имидж?
 — Думаю, да. Хотя никогда этого не сделаю. И начальство, видимо, в этом уверено, поскольку не стало это оговаривать в контракте. Но, наверное, если я перекрашусь в платиновую блондинку, — это произведет фурор среди руководства. (Смеется.)

 — Кстати, когда родился ваш фирменный, привычный всем образ?
 — Когда я впервые попала в парикмахерскую и мне сделали жуткий начес по последней моде. Тогда я поняла: все, хватит, надо с этим завязывать. И как-то однажды зачесала волосы гладко назад — и поняла, что мне это идет. Зато теперь в некоторых газетах обо мне пишут: «Она выглядит, как сельская учительница». Когда журналист употребляет это словосочетание в негативном смысле, для меня он тем самым показывает свою полную профнепригодность. Мне, например, обидно за сельских учителей, потому что я их труд очень уважаю. Если уж хочется приклеить ко мне какой-то ярлык — так приклейте другой.
— Другие журналисты вам клеят ярлыки, называя Снежной Королевой…
 — Ну и пусть называют! А что, я должна в новостях, которые трагичны, улыбаться, что ли?.. Я вообще улыбаюсь не часто. Другие, например, наоборот, говорят, что я слишком много смеюсь. Тут очень трудно найти грань. Одни говорят, что я слишком «скудновато» выгляжу — нужно мне надеть золотую цепь и вставить серьги в уши. Другие говорят: нет, надо сделать то-то и то-то. У нас в стране 150 миллионов человек. Я же не могу соответствовать вкусам каждого! А если я буду учитывать все вкусы, придется каждый час менять свою внешность: выщипать брови так, сяк, накрасить губы этой помадой, покраситься блондинкой, сделать начес… Сейчас мне в «МК» стали еще разные прически приставлять. В газете это смотрится нормально, смешно. Но в жизни я все равно не могу себе этого позволить. Я такая, какая есть.
— Кстати, вы уже три раза были героиней нашей рубрики «Рабочая одежда». Обращали внимание на то, что говорят модельеры о ваших костюмах?
 — Конечно, я все видела. И, пожалуй, согласилась бы со всеми модельерами, кроме Елены Пресняковой. Нельзя в программе «Время» надевать майки и платья с круглым вырезом, которые она мне советует. Это устоявшийся информационный жанр, стиль одежды в таких программах не меняется, поэтому новаторство здесь совершенно ни к чему. А вообще к критике я хорошо отношусь. Вот, скажем, ваша модельер сказала, что в одном из моих пиджаков я кажусь очень большой. Я посмотрела на себя в зеркало со всех сторон: «Что-то я и правда большая». И что вы думаете — пошла и похудела на 5 килограммов.
— Серьезно?
 — Конечно, серьезно! (Смеется.) Поэтому в любой критике я всегда нахожу положительные моменты. В данном случае она пошла на пользу.
— Говорят, эфирная одежда у вас исключительно от Армани, специально привезенная из Италии?
 — Да, практически все мои костюмы — этой фирмы, только из Италии я их сейчас уже не вожу. ОРТ предоставляет мне возможность выбирать одежду в магазине в Москве.
— Вы сами выбрали именно этот стиль?
 — Когда я познакомилась со своим мужем, он сказал, что мне пойдет стиль Армани. Я же тогда еще не имела никакого представления о линии этой одежды. Потом, когда мы приехали в Италию, муж отвел меня в бутик Армани, и выяснилось, что это действительно мое — все строгое, классическое, без особых наворотов. Стильно — и в то же время не броско.
— У вашего мужа хороший вкус. Как-то вы сказали, что он очень тщательно подходит к выбору своей одежды, и если вы куда-то собираетесь, вам приходится его долго ждать…
 — Да, такое бывает. Но бывает и наоборот. Душан даже не то чтобы долго одевается — он более тщательно и основательно собирается. Ну, в общем, копуша такой немножко. (Смеется.)
— Информационный жанр — это замечательно. Но вам не хотелось бы попробовать себя в чем-то другом? Или это уже невозможно в силу сложившегося имиджа?
 — Во-первых, нет ничего, что нельзя изменить, кроме смерти. Во-вторых, мне интересно этим заниматься сейчас, и поэтому я не думаю о другом. Но я всегда задаю себе вопрос: почему нет?
— Это может быть ток-шоу или развлекательная программа?
 — Наверное. Просто я не думаю об этом, потому что мне комфортно в нынешних условиях. А рассуждать гипотетически, «что было бы, если бы…», всякие мечты — это пустая трата времени. Я себя сделала сама — self-made woman от начала до конца. Конечно, не без участия родителей, но они мне помогали только своей любовью. В нашей семье не было принято специально что-то устраивать, просить, звонить… Скажем, мой папа мог сделать это только в таком контексте: «Вы ее посмотрите и примите решение». Но это было даже до телевидения. А всего, что касается телевизионной карьеры, я добилась сама. Без какой-либо помощи, протекции или звонков сверху. По-моему, я могу этим гордиться.

 — Катя, редактором в программе «Время» работает ваша младшая сестра Светлана. Возвращаясь к вопросу о зависти… Хотя какая тут зависть: вы же сестры!
 — Почему же — это вы зря! Между сестрами как раз и бывает самая страшная зависть.
— В таком случае ей не обидно, что вы работаете в кадре, а Света — только редактор?
 — У нас очень хорошие отношения, и никакой зависти между нами никогда не было. Работа, которой она занимается, ей очень интересна. Но если она захочет быть ведущей — почему нет? Пусть решит сама. На самом деле редактор на телевидении — очень серьезная профессия. Чаще это даже круче, чем ведущий. И, скажем, если бы она не соответствовала должности, она бы не стала здесь работать только потому, что она моя сестра. А Света — очень умная девочка: сейчас параллельно с работой еще учится в аспирантуре на филфаке МГУ, знает несколько языков. Я считаю ее ценным приобретением для ОРТ.
— В детстве между вами не возникало конфликтов на почве ревности? Обычно младшего ребенка родители окружают большей заботой.
 — Нет, никогда. Во-первых, у нас большая разница в возрасте. И когда Светка родилась, у меня в голове уже были подружки, мальчики, кино, попытки свободной жизни… В общем, не до ревности было. А во-вторых, мама всегда нас так любила обеих, что у меня не было повода ни приревновать ее, ни почувствовать себя ненужной. С сестрой мы вообще были сообщницами. Помню, когда ей было года три, нас оставили дома одних. Света приболела, мама сварила суп из курицы и специально для сестры оставила в супе белое мясо. А мне полагалась ножка, которую я не любила. Я спрашиваю: «Света, можно я съем твое?» Ну, а она-то маленькая совсем, ей было все равно. Говорит: «Да». Потом мама пришла и спросила: «Света, это ты съела белое мясо?..» Света сказала, что она. Так что у нас с нею был клан. Поэтому сестру я так люблю, что иногда, когда вижу ее, прямо готова съесть! (Смеется.)
— Видимо, решив развенчать мифы о своем положительном образе, вы как-то сказали в интервью: «Не надо из меня делать примерную девочку…» Должно быть, вы в детстве были довольно своенравным и непростым ребенком…
 — А я и сейчас такая же, да.
— Помните, как, придя в детский сад, вы сказали, что из вашего окна виден Кремль, и все подумали, что вы — дочь кремлевского работника?
 — Да, было такое. Но это была скорее добрая фантазия. Хотя мою маму за это почему-то ругали. Раньше подобные фантазии не поощрялись. И сейчас я уже много лет как приучила себя говорить только правду. Я могу промолчать, но если мне зададут прямой вопрос — скажу все что думаю. Так что я не была с гонором, но была самостоятельной. В обиду себя никогда не давала — и сейчас не дам.
— Стало быть, пословица «В тихом омуте черти водятся» — это про вас? По крайней мере именно тихим кажется ваш экранный образ.
 — Я абсолютно не тихий омут! Так обычно говорят о скрытных людях, а я достаточно открытый человек. Что думаю — то и говорю. Я не обидчива, нормально реагирую на критику. И сама себя пытаюсь все время воспитывать. Это не гонор, не заносчивость, не самость. Это — обычная констатация факта. Ну что поделать, если я всегда считала, что человек должен себя совершенствовать? Я не хочу себя разрушать и с гордостью говорю о том, что не пью, что мой ребенок — не наркоман. Я собираю и созидаю себя сама. Кто-то скажет: «Ах, это заносчивость!» Как написал один из журналистов (не московских): «Она говорит, что понимает, как живут обычные люди, а сама прыгает в свою сверкающую „Вольву“ и уезжает». И что я должна на это ответить? Во-первых, моей «Вольве» уже семь лет. Она не такая уж сверкающая и где-то даже рассыпается по частям. А даже если она и сверкающая, это не значит, что я не знаю, как живет народ. Потому что я тоже и есть этот народ. А машина моя, кстати, просто чистая, потому что я люблю ее содержать в чистоте. И мне просто жалко этих несчастных людей, которые считают своей заслугой написать гадость, пнуть вот так походя, обидеть человека. Не пытаясь его хотя бы понять…
— Если вы с детства стремились к самостоятельности, как получилось, что вы довольно рано вышли замуж?
 — В тот момент мне как раз казалось, что если я вырвусь из-под опеки родителей — я буду еще более самостоятельной. Хотя сейчас, конечно, считаю, что выходить замуж надо попозже. Но у меня случилось вот так. Влюбилась. И что теперь?
— Вы также рано стали мамой. Не спрашиваю, сколько вам было лет, потому что все равно не скажете…
 — Конечно, не скажу. (Смеется.) Ну, примерно так 18.
— Когда родилась Наташа, вы сразу почувствовали в себе маму?
 — Нет, маму я в себе как раз не чувствовала. Это ощущение пришло гораздо позже, когда ребенок уже начал говорить. Тогда уже поняла, что это что-то мое. Смотрела на нее и думала: «Боже, она еще и разговаривает?!» (Смеется.)
— Сейчас вы строгая мама? Есть что-то такое, чего вы дочке не позволяете категорически?
 — Нет, у меня другая система воспитания. Я всегда даю ей выбор, но объясняю последствия. Был у нее, скажем, опасный возраст для возможного увлечения курением, наркоманией — я ей говорила: «Наташ, у тебя есть выбор. Ты хочешь курить наркотики? Ты можешь это делать. Но последствия будут такие-то и такие-то». То есть я не буду за ней постоянно бегать и кричать: «Переодень носки, Карлсончик!» И Карлсон, как известно, переодевал их. С левой ноги на правую… Родители должны дать ребенку выбор и объяснять, что будет в дальнейшем. А ребенок сам разберется, что хорошо, что плохо. Если я знаю, что возможна ранняя беременность, я обязательно поговорю об этом со своим ребенком, объясню ей плюсы и минусы. А дальше — пусть решает сама. Хочет она этого или нет.
— Однажды, увидев дочь курящей, вы объяснили ей вред курения, и она перестала. А какой же пример подаете сами?
 — Видела не я, а мои друзья. Они сказали об этом мне. Тогда я просто рассказала дочери, что бывает с зубами у тех, кто курит. И показала ей, собственно, свои, потому что я курю. Бросить трудно: я очень хочу, но пока не получается. Притом что у меня в общем-то сильная воля, и я думала, что смогу. Оказалось — нет, и это очень напрягает. Я вообще не люблю от чего-то зависеть, а тут нет с собой сигарет — начинаю сразу метаться, искать их… Я объяснила это, показала дочери свои зубы. «Хочешь, — говорю, — чтобы тебе раз в три месяца специальным, совершенно отвратительным ультразвуком снимали этот ужасный налет?.. Лучше не начинать».

 — Вы вышли замуж второй раз и как-то сказали о своем нынешнем супруге: «Он доказал мне, что мужчина способен заставить полюбить себя, а женщина — нет».
 — Да. Я считаю, что мужчина либо влюбляется в тебя сразу, либо это невозможно. Можно, конечно, ставить силки, бегать за ним, но это все не то. Он должен сразу: увидел тебя — и все. А вот с женщиной — наоборот. Мужчина может ей так преподнести свой образ, что женщина переменит свое мнение о нем.
— Каким образом Душан преподнес себя, что вы полюбили его? Ведь он вам понравился не сразу…
 — Вы знаете, он просто вел себя так, что через какое-то время я вдруг поняла: рядом со мной человек, который меня никогда не предаст. За которого я реально могу спрятаться, как за каменную стену. Для которого мои проблемы будут очень важны. Который будет помогать мне, если у меня будут сложности. Который никогда не забудет о том, о чем я его попросила. Он открыл для меня неожиданные вещи! Мне всегда казалось, что мужчины такие эгоистичные: им нужно стирать носки, готовить котлеты, а они еще и на голове у тебя будут сидеть, свесив ноги бантиком…
— Для вас самой было неожиданно, что ваше отношение к нему изменилось?
 — Да, неожиданно. Как будто цветок лотоса раскрылся, и я вдруг увидела: «Боже мой, какой у меня бриллиант-то тут, понимаешь!» (Смеется.)
— Он, кажется, у вас черногорский принц…
 — Вот это, если можно, опустим, потому что он попросил меня говорить о нем как можно меньше.
— Тогда о вас — вы чувствуете себя рядом с ним принцессой?
 — Королевной я себя рядом с ним чувствую! Как Чурикова в фильме «Морозко», когда ей щеки мазали. Примерно так.
— У многих российских девушек сложилось представление, что иностранные мужья гораздо лучше «отечественных». Те, как правило, и заботятся, и ухаживают красиво…
 — Я не могу сказать на 100 процентов, так ли это. Но в моем случае было так. Кроме того, мой муж как иностранец замечает, что русские мужчины часто бросают своих детей. Скажем, для сербского мужчины развестись с женщиной, естественно, возможно. Но бросить при этом своих детей — просто стыдно. Этого не позволит ни закон, ни сам мужчина.
— Говоря о детях — как восприняла ваше повторное замужество дочь?
 — Ей Душко очень понравился. И однажды, когда я еще не приняла решения, она сказала: «По-моему, он даже лучше, чем родной папа». Тогда я действительно задумалась.
— После школы вы поступили на юридический факультет, а потом вдруг перевелись на исторический в МГУ. Откуда такая любовь к истории, которая не угасает до сих пор?
 — Тогда ее не было, она возникла уже в процессе обучения. А откуда — не знаю. Просто в тот момент из всех факультетов, которые я могла бы выбрать, исторический показался самым интересным.
— И сейчас вы, кажется, отдаете предпочтение исторической литературе…
 — Да, я люблю мемуары, исторические документы. Хорошую литературу.
— Значит, сугубо женских увлечений вроде прочтения любовного романа или просмотра сериала у вас нет?
 — Почему же, сериалы я люблю. Вот сейчас по ОРТ смотрю «Семейные узы» — очень нравится. Ребенок мой даже записывает мне некоторые серии, которые я не могу посмотреть. Там же такая интрига! Женщина в возрасте влюблена в молодого человека, а ее дочь отбивает его — в общем, есть интересные моменты. (Смеется.) А любовные романы читать точно не буду. Жалко тратить время на ерунду и набор литературных штампов.
— Катя, не секрет, что для многих вы являетесь идеалом телеведущей. У вас очень много поклонников. Вы не боитесь когда-нибудь их потерять?
 — Вы знаете, когда работаю, я не задумываюсь о своих поклонниках. Просто стараюсь доносить до зрителя информацию. Не даю комментариев, не пытаюсь лгать, что-то приукрашивать или утаивать. Потерять поклонников я могу в том случае, если они во мне разочаруются. Как я могу их разочаровать? Если я постарею? Наверное, это когда-нибудь случится…
— А вы боитесь старости?
 — Нет. Что ее бояться? Старость — это такое состояние покоя и мудрости, которое на самом деле не может сильно пугать. Вот физическая немощь — да. Но это тоже во многом зависит от самого человека — в каком виде он сам до этой старости дотащится. Можно, между прочим, и добежать. Надеюсь, что мне в эту пору удастся ворваться рысцой…