Архив

Полет над гнездом кукушки

Людей, протестующих против строек, пугают нефтепродуктами

В битве за прибыль от строительства и продажи столичной недвижимости в ход идут все более изощренные средства. В схватках с недовольными строительством жителями соседних домов уже, кажется, все, что могли, использовали. Ан нет! Нашлась сверхизобретатель-ная фирма-застройщик, сотрудники которой решили отгонять москвичей от стройки с помощью химии.

15 июля 2002 04:00
1268
0

Последний Московский кинофестиваль не принес никаких сенсаций, как, впрочем, и разочарований. Зарубежные гости восхитились Россией, уважаемое жюри отсмотрело фильмы, журналисты отметились на фуршетах. Если попробовать сосредоточиться и в двух словах дать итог — то вот он. Фильм «Кукушка» Александра Рогожкина выиграл. Другой фаворит фестиваля — фильм «Чеховские мотивы» Киры Муратовой — проиграл, получив символический приз кинокритики.

Сначала свой выбор сделали зрители. Те, кто ходил на просмотр в «Пушкинский», выставляли фильмам оценки — от 1 до 5. Фильм Александра Рогожкина заработал в общем 4,8 балла. Маленькую статуэтку «Золотой Георгий» получили актеры Анни-Кристина Юссо, Вилле ХААПСАЛО и Виктор БЫЧКОВ. Потом — публика весьма квалифицированная: представители киноклубов. Затем подключились критики. Жюри ФИПРЕССИ вручило фильму один из двух своих призов — «за оригинальность, а также за метафорическую и гуманистическую силу сценария и за мастерство режиссера в воплощении проблемы отношений между людьми». Большое жюри под предводительством Чингиза Айтматова вынесло свой вердикт: лучший режиссер — Александр Рогожкин. Лучший актер — Вилле Хаапсало. Большие «Серебряные Георгии» обрели своих хозяев в Санкт-Петербурге и Хельсинки.
Так «Кукушка» упорхнула на север с пятью призами в клюве. Рекорд фестиваля. Но пока будущие чемпионы еще не знают о драгоценном дожде, который обрушится на их головы через несколько дней. В фестивальном кафе Кузьмич поднимает бокалы с пивом исключительно «за Достоевского», «за Чехова» (далее по списку). Вилле смотрит на него влюбленными глазами. Анни забралась с босыми ногами на стул, гремя тридцатью браслетами и посверкивая модными в этом сезоне саамскими глазищами в пол-лица…


СЕРИЯ ПЕРВАЯ.
ВСТРЕЧА НА НЕВЕ

Для Виктора Бычкова и Вилле Хаапсало работа в «Кукушке» совсем не первая встреча друг с другом и с Рогожкиным. Кто ж не помнит егеря Кузьмича и несчастного финна из саги про национальные особенности! Теперь они друзья не разлей вода.
Вилле ХААПСАЛО (далее В. Х.): Когда я еще учился в театральном институте в Петербурге, на четвертом курсе, Рогожкин нашел меня и пригласил сниматься в кино. Как он это сделал — до сих пор не знаю. Видно, где-то узнал, что есть такой студент… Мы познакомились и стали работать вместе.
— Судя по фигуре и по тому, как ты в фильме молотишь камнем по скале, — ты настоящий спортсмен?
В. Х.:
Да, я занимался спортом, с детства играл в хоккей, даже входил в молодежную сборную Финляндии. Был тогда такой большой — весил 104 килограмма. И недавно снова заиграл после десятилетнего перерыва. Сейчас, правда, не знаю, сколько вешу…
— А почему ты решил учиться в Петербурге, а не у себя дома?
В. Х.:
Не в тот поезд сел. Хотел в другую сторону уехать — а приехал в Россию.
— Уже смешно. А откуда горячие финские парни так хорошо знают русский язык? Ты же говоришь почти без акцента.
В. Х.:
В институте выучился. За четыре года. ЛГИИТМиК теперь, правда, стал Петербургской театральной академией.
— Виктор, ты, кажется, тоже там учился?
Виктор БЫЧКОВ (далее В. Б.): В 1982 году я закончил курс Игоря Петровича Владимирова. Но уже с 79-го играл в Театре Ленсовета — еще будучи студентом. В 84-м году мне позвонили с «Ленфильма» и сказали, что Александр Рогожкин снимает фильм «Дивизионка» — (название потом исправили на «Ради нескольких строчек»). Это был первый полнометражный фильм Рогожкина. Меня пригласили на пробы. И когда мы встретились, Рогожкин предложил мне роль немецкого егеря, который выводит из окружения танкистов. Снимали в Карпатах, под Ужгородом. И там я говорю одну фразу по-немецки типа «дайте мне сигарету». Но озвучил меня потом другой артист. Так что я начинал у Рогожкина в 84-м году егерем — немецким.
— А как в вашей команде появилась Анни-Кристина?
В. Б.:
Ее нашел Вилле.
В. Х.: Да, мы искали актрису, которая говорит на языке саами.
— Много ли вообще таких актрис?
В. Х.:
Оказалась одна!
— Сколько саами насчитывается сегодня в мире?
В. Х.:
В России, Финляндии, Швеции и Норвегии — около 70 тысяч. Они кстати, не язычники, а лютеране. У каждого стойбища — свой диалект саамского языка. При этом никакой письменности. Саами не воюют. Они тратят все время на выживание. Для саами жизнь человека, как и животного, — священна. Оленей они убивают в самом крайнем случае, испросив разрешение богов.
— Как ты нашел Анни?
В. Х.:
Искал через знакомых. Она тогда училась в Хельсинки на двухгодичных курсах киноактеров. Кстати, играла чеховских героинь, в том числе и Раневскую. Мы записали на кассеты интервью с ней и другими актрисами. И с этими кассетами я приехал в Петербург. Рогожкин посмотрел и сразу сказал: «Она!» Особенно ему понравилась ее непринужденность, естественность: на пробах Анни зевала — ей так скучно было…
— Имя героини и актрисы совпало случайно или…
В. Х.:
Совпало! Случайно! И когда Рогожкин ее увидел, то сказал: «Ну уж извините! Я написал про нее!»
СЕРИЯ ВТОРАЯ.
НАДОЕЛО ВОЕВАТЬ

Сюжет «Кукушки» незамысловат. 1944 год. Кольский полуостров. Мхи, морошка, карельские березки, скалы. К одной из них немцы приковывают за ногу снайпера-финна («кукушку» по-нашему), напялив на него эсэсовскую форму. Но он тоже не дурак, за фашистов гробиться не собирается. И борется с проклятой цепью всеми подручными средствами. А по соседней дороге русские везут на допрос в СМЕРШ арестованного по навету солдата. Бомбовый налет (причем советских самолетов) кладет конец этому маршруту. Три трупа рядом с машиной. Местная женщина-саамка начинает их хоронить. Один вдруг оживает — это несчастный солдатик. Она отволакивает его в свою хижину и отпаивает оленьей кровью. А вскоре туда заявляется финн — ему надо избавиться от цепи на ноге. И начинается уморительная словесная дуэль, в которой никто не понимает собеседника, что вовсе не мешает героине вовремя приласкать обоих…
— Правда, что сама идея была изначально ваша с Вилле?
В. Б.:
Мы придумали это все для театра. Такой сюжет: два мужчины, русский и финн, женщина-карелка, советско-финская война 1939 года… И шесть лет все это сидело у нас в голове… И вот как-то мы зашли к Рогожкину на Стремянную улицу, чтобы предложить написать пьесу на этот сюжет. По дороге, помню, зашли еще в какой-то буфет… Кстати, место настоящего актера именно в буфете, правильно говорил Шмага.
— Где мы и сейчас сидим, замечу…
В. Б.:
Вот-вот. И мы пришли с этой идеей к Рогожкину и рассказали ему, что должно быть. Он же в этот момент находился в депрессии. Потому как только что отказался от идеи снять один свой фильм — в этот день подписал договор о передаче прав на постановку Алексею Учителю.
Рогожкин был очень расстроен и тихо выпивал с женой Юлей коньяк. И вдруг ввалились мы — два веселых и развязных типа со своей странной идеей. Мы рассказали о своем замысле — и я потом тихо заснул. А Вилле, как более крепкий, еще долго сидел и разговаривал об искусстве.
Рогожкин позвонил через три дня и сказал, что написал три страницы. Но действие будет не в 39-м, а в 44-м году, женщина не карелка, а саами. Так он преобразил зачаток нашей идеи.
ТАК ГОВОРИЛ РОГОЖКИН

Меня война всегда интересовала, но я даже представить себе не мог, насколько сложно снимать фильм о войне.

— Вилле, что ты знал об этой войне?
В. Х.:
У нас в Финляндии все помнят войну, у нас очень хорошо учат историю. Может, потому что война у нас была одна-единственная? Да и в школе история у меня была одним из самых любимых предметов.
— Чем вам симпатичен ваш герой?
В. Х.:
Мне кажется, что это я. Мне легко представить, что я мог бы оказаться в такой ситуации и так поступить. И, что очень важно для меня было, — этой ролью хотел поклониться своим дедушкам. Они оба воевали, один уже умер, другой пока жив. Благодаря этому фильму я понял, что такое война. На съемках был момент, когда я почувствовал настоящий страх. Когда сидел, прикованный к скале, и прямо на меня летел самолет. И я почувствовал такой страх! Я понимал, что это съемки. Тем не менее ночью плакал. И поэтому Вейко — это я.
В. Б.: К сожалению, мой дедушка умер раньше, еще до войны. Но у меня и бабушка, и мама, и дядя, и крестный — все жили в блокадном Ленинграде. И фильм — мой им поклон, дань памяти блокадникам. Я хотел, чтобы в моем герое видели не Виктора Бычкова, не Кузьмича, а человека из того времени. А потом история капитана Картузова, которого СМЕРШ арестовал ни за что, — это история Солженицына, Шаламова… Конечно, боязнь была — из-за того что все это так трогательно… И я мог ошибиться. Но рядом были люди, при которых невозможно было неправильно что-то делать. Они смотрели по-доброму…
Анни-Кристина ЮССО (далее А. Ю.): Я играла первый раз в кино, и мне понравилось, что героиня — это не совсем я. Хотя там есть много общего. Она тоже саами. А у меня, как и у Вилле, воевали бабушка и дедушка. Они мне кое-что рассказывали…
В. Б.: Для Анни война началась в первый день знакомства с Рогожкиным. Мы зашли в кафе «Кэт», которое держит наша хорошая знакомая из Абхазии Марина. Ей как раз оттуда привезли с оказией чачу. А Анни не пьет вообще. Но ей налили стакан чачи за знакомство… Она девушка вежливая, попробовала. И на следующий день война для нее уже началась… Анни, чача!
Анни в ужасе вздрагивает, я спешу сменить тему.

СЕРИЯ ТРЕТЬЯ.
ЕСТЬ ЖЕНЩИНЫ В СААМСКИХ СЕЛЕНЬЯХ

 — Приглашение Рогожкина было неожиданностью?
А. Ю.:
Да, очень большой. Я хотя и актриса, но сейчас работаю ведущей на радио Лапландии. На языке саами.
— Что понравилось в сценарии?
А. Ю.:
Некая тайна. Когда я читала, то не все понимала. Только когда посмотрела в Москве первый раз, кое-что для меня приоткрылось.
— А ваши женщины действительно такие самостоятельные?
А. Ю.:
Да, все женщины саами сильные и самостоятельные. Но все-таки они не так просто знакомятся. Не так быстро открываются незнакомому человеку. Они первым делом спросят «кто ты?» и «откуда идешь?». А тут она не могла никого спросить…
— Как звучит «кукушка» на саами?
А. Ю.:
Кьехшка.
— А такое имя у вас действительно есть?
А. Ю.:
Нет такого имени, но для саамской мифологии это очень важная птица, которая очень многое означает…
В. Б.: Кстати! В гостинице в Кандалакше (мы снимали под Мурманском) я подобрал маленького ничейного котенка и назвал его Кьехшка — Кукушка… И наш звукооператор Сергей Соколов на него запал. После съемок увез домой. Так что Кьехшка сейчас в Питере живет.
— Удивительна сцена возвращения Вейко из царства мертвых. Действительно у саами есть такой ритуал?
А. Ю.:
Сейчас уже нет. Это все было давно. Кстати, я сама о нем многое узнала во время съемок. Нам помог ученый-исследователь, чукча по национальности. Кажется, правда, пришлось литературно обработать эти заговоры.
— Насколько достоверно воссоздан саамский быт?
А. Ю.:
В принципе все очень похоже — все так могло быть. Только олени в России чуть побольше, чем в Финляндии.
— Но такие селения еще существуют?
А. Ю.:
Нет, так было раньше. Они так жили очень долгое время, а теперь лишь трижды в год мигрируют вместе с оленьими стадами. Каждый раз — километров на шестьсот. А живут, конечно, уже не так первобытно. Кстати, когда я приехала со съемок и показала снимки декораций родне, мне сказали: да, очень похоже, так жили наши мамы и отцы. Кстати, мне очень помогло это родное окружение, запах шкур оленей, рыбы…
В. Б.: Для нас с Вилле — это просто вонь, а ей нравится этот запах…
— Правда, что ты говоришь на семи языках?
А. Ю.:
Сейчас, наверное, все-таки не говорю, а понимаю. Когда-то знала получше. А вообще да — семь европейских языков. Я и русский учила. Но знаю пока четыре слова: «кошмар», «большой кошмар», «блин» и «завтра».
— А как же вы общались на площадке?
В. Б.:
Как сейчас. На языке Вилле. На финском.
В. Х.: Я переводил то, что хотел.
В. Б.: Он шутит. То, что говорил Рогожкин, Вилле переводил дословно. А то, что мы говорили «за жизнь», — как хотел.
— Кстати, финны принимали какое-то участие в проекте?
В. Х.:
Не успели. Финляндия такая страна — там все надо делать медленно, заранее. Год-два уходит на то, чтобы деньги найти. А мы им говорим, что начнем снимать через три месяца, — они в шоке. Не успевали физически. Там долго деньги ищут. Я недавно снимался в фильме, на который режиссер искал деньги тридцать лет.

СЕРИЯ ЧЕТВЕРТАЯ.
АРТИСТ-ПАЦИФИСТ

 — А вы часто смеялись во время съемок?
В. Б.:
Никогда! Постоянно плакали. Рогожкин такой требовательный…
— Мне кажется, вторая половина фильма более смешная и динамичная…
В. Б.:
А мы вот на первой смеялись больше. Почти все время. Ведь пиротехники так намертво вбили костыль в скалу, что не могли его потом вытащить. А Вилли пять дней сидел на цепи. Было весело. У нас то и дело пропадали патроны, не было воды. Например, оказалось, что вода для питья налита в канистру из-под бензина. И сверху плавала радужная пленка. Я говорю Вилле: «Ты водитель, пей!»
— Но стрелять-то вы уже умели?
В. Б.:
Умели. На первой «Охоте» мы попробовали. Тем более я и в армии служил.
В. Х.: А я не служил. Отмазался.
В. Б.: Вилле настоящий пацифист, и его идеи мне нравятся. До встречи с ним я к армии и войне относился как любой нормальный человек — война так война. Надо — так надо. Но, когда с ним встретился, понял, что в моих взглядах не все правильно.
— Вилле, значит, ты был искренен, играя своего миролюбивого Вейко?
В. Х.:
Да, конечно. Кстати, поэтому Рогожкин и взял меня. Он знал, кто будет произносить этот текст. А ведь продюсеры были сначала против наших кандидатур. Но появился Сельянов — и Рогожкин нас отстоял.

ТАК ГОВОРИЛ РОГОЖКИН

Вилле — это единственный актер, которому я ничего не объяснял. Для меня самой сложной была задача объяснить Вилле, что он все делает правильно и хорошо.

СЕРИЯ ПЯТАЯ.
СУХО, ЕЩЕ СУШЕ, СОВСЕМ СУХО…

 — Что было самым трудным?
В. Х.:
Сниматься. На самом деле я боюсь камеры. Так же, как каждый раз боюсь выйти на сцену в театре. Конечно, это просто волнение. Но мне пришлось непросто — надо самому подумать о роли, о ее рисунке и еще перевести партнерам…
В. Б.: Трудно было из-за многих проблем… Мы чувствовали свою ответственность. А потом мы еще сознательно с Вилле в первый же день приехали на Пырт.
— Куда?
В. Б.:
Так этот хутор назывался. Так вот, мы приехали в первый раз на Пырт, там работала бригада строителей декораций из Крыма. Они нас угостили мидиями… Мы сфотографировались с ними на память и потом отошли с Вилле, пожали друг другу руки и… дали зарок. Сказали, что во время съемок пить не будем. Ни пива, ни чего покрепче. Вначале нас в группе не понимали — потому что было весьма холодно. А ситуации были всякие — то не хватало гвоздей, то досок, то транспорта. Очень много было неразберихи, нервного вокруг… Но как поют герои у Ролана Быкова — «это даже хорошо, что пока нам плохо». И как нормальному человеку мне хотелось взять стакан крепкого напитка и расслабиться. Но так как мы дали слово друг другу и не проверяли друг друга… Мы держали «сухой закон» до конца, до последнего дня.
— А съемки длились…
В. Б.:
Сорок пять дней.
А. Ю.: А для меня ужасно трудным оказался самый первый съемочный день, когда я произносила первые реплики. Ведь я не говорила на родном языке несколько дней — вокруг все говорили по-русски, и мы с Вилле по-фински. Кстати, Вилле, как и все финны, совсем не понимает языка саами. И поэтому мне сложно оказалось заговорить… К тому же саами привыкли, что если человек говорит, то его кто-то должен слушать. А на съемках было не до таких мелочей. Мне это казалось странным.
Еще вода в Белом море прохладная — градусов восемь. Босиком, без резиновых чулок идти как-то неуютно… Но шла.

ТАК ГОВОРИЛ РОГОЖКИН

Быть Анни актрисой европейского уровня, и я обижусь, если на каком-нибудь серьезном фестивале Анни-Кристине не дадут приз за лучшую женскую роль.

— Как ты думаешь, такая история могла бы произойти реально?
В. Х.:
Я согласен с Виктором, который как-то сказал, что все можно снять. Нельзя лишь снять то, чего не может быть. Если мы правильно рассказали эту историю — это уже часть истории. Часть войны.

СЕРИЯ ШЕСТАЯ.
РОГОЖКИН FOREVER

 — Ребята, а вам не кажется, что вы стали как бы крепостными артистами Рогожкина?
В. Х.:
Я могу понять ход твоей мысли. Но это все сложно. Мы же снимаемся не только у него. Но слава богу, что он нас часто приглашает.
— Вас это устраивает?
В. Х.:
Конечно. Потому что актеру всегда легче работать с режиссером, которого уже знаешь. Конечно, мы работаем с разными режиссерами. Но с Рогожкиным все гораздо проще.
— Как именно?
В. Б.:
Он настоящий мужчина, и поэтому чувствует ответственность за то, что родил… Он по большому счету для нас родитель. Это знаем и мы, и он. Мы можем ходить на вольных хлебах, но когда он зовет нас — не встает вопрос оплаты. Там другие вещи играют роль.
— Неужто не интересуетесь гонораром? Что-то не верится…
В. Б.:
У него — нет. Вот ты интересуешься, когда едешь к родителям, сколько потратишь?
— Вроде нет.
В. Б.:
Так и мы. Ведь если честно, над нами постоянно довлела эта «Охота». Помню, во время последних съемок он даже извинился передо мной: «Вить, прости, ты опять Кузьмич. Я понимаю, что виноват перед тобой…» И когда придумывалась история «Кукушки», он отстаивал нас…
В. Б.: Он такой человек… С ним возможно все — он говорит кратко, но то, что надо для актера. Он единственный режиссер в России, который вообще не ругается! Иногда мы его раздражаем. И он разговаривает внутри себя… Знаете, как муж с женой общается — одно слово скажет, пять подумает, а жена все поймет. И так Рогожкин с нами. Иногда я даже говорю: «Саша, прости, но я не в твоей голове. Скажи мне словами». И ему тяжело, но приходится рассказывать. Потому что он всегда доброжелательный, всегда готов помочь артисту.
В. Б.: Рогожкинская группа сплоченная, как одна семья. Ведь вместе с 84-го года — сняли более десяти картин. Мы всегда радостно встречаемся. По-другому нельзя. Иногда, правда, попадаются люди, которые по-иному привыкли работать, — они либо сами уходят, либо вынуждены петь песню Рогожкина.
— Как вы думаете, он доволен результатом?
В. Б.:
Когда Рогожкин монтирует, то вынужден смотреть материал по многу раз. И всегда недоволен. Поэтому на премьере никогда картину не смотрит. «Кукушка» — первый фильм, который Рогожкин смотрел и радовался, как ребенок. Он говорит о нем постоянно. Когда видишь такую радость, не фокусируешься на своих огрехах. Когда рядом человек, которого ты любишь и которому веришь, радуется — то его радость передается мне, и я рад, что он радуется.
В. Х.: Не знаю. Потому что я не видел ни одного фильма с собой. Боюсь. Вчера маленький кусок в конце посмотрел перед тем, как нас попросили выйти на сцену. И так страшно было!
В. Б.: Он очень переживал — его рука лежала на моем плече, и он все его исщипал.
А. Ю.: Думаю, режиссер доволен. Я видела его «Блокпост» и «Охоту». Но «Кукушка» понравилась больше.

ТАК ГОВОРИЛ РОГОЖКИН

Стопроцентно у меня не получился ни один фильм. Я уже с этим несколько смирился. Дай бог, одна треть совпадает с тем, что замыслил.

— И что же дальше?
В. Б.:
У Рогожкина много идей. Он писал пьесу, в которой были роли и для Вилле, и для меня, и для Семена Стругачева, и для Леши Булдакова… Но поостыл. Хотел экранизировать «Заветные сказки» Афанасьева — пока не вышло. У него есть обалденный сценарий «Москва—Петушки» по Веничке Ерофееву. Но сейчас реально хочет делать мультфильм про тараканов и их роль в войне. Вилле, думаю, таракана не сыграет, я — тем более…
— Вы работаете постоянно в каком-нибудь театре?
В. Х.:
Постоянно нигде — только по контракту. Например, не раз играл Гоголя — и в Финляндии, и в России. Был Хлестаковым — в Финляндии «Ревизора» ставил петербургский режиссер Григорий Козлов… Где предлагают, там и работаю… Осенью вернусь в театр города Лахти. А живу я в Хельсинки, придется ездить…
А. Ю.: Если кто меня возьмет — пойду.
В. Б.: Я работал во многих театрах Питера. Сейчас в «Приюте комедиантов» играю спектакль «Требуется старый клоун» — раньше с Демьяненко в паре… Потом вместе с Вилле играли одну финскую пьесу на троих. Сейчас в антрепризе играю «Месье сутенера». Но редко. Когда видишь хорошую пьесу — хочется в театр. Когда видишь плохую — думаешь: слава богу, что не в театре!