Архив

Каменный гость

Минобороны освободилось от лишнего космодрома

Президент России Владимир Путин подписал указ о закрытии испытательного космодрома Свободный в Амурской области. Как утверждают в Минобороны, ликвидация Свободного никак не скажется на планах их космических запусков и позволит Минобороны сконцентрировать ресурсы на развитии космодрома Плесецк в Архангельской области.

1 июля 2002 04:00
953
0

В Дэвиде Боуи вообще важны именно детали: имеет смысл заострять на них внимание, если не хочешь скатиться в бездонное болото бесконечных повторений одного и того же: человек-хамелеон, андрогин, человек, который упал на Землю, человек с тысячью лиц и все такое прочее. Теоретически все сказанное — верно: Боуи всю жизнь строил свою стратегию взаимодействия с миром, или, точнее, противодействия ему, стараясь сделать вид, что сам он тут, в мире, случайно и в общем-то ни при чем. Так, заглянул попеть, а там, может, и петь перестанет. И ведь перестал почти — все девяностые, невзирая на выходящие регулярно пластинки, общая интонация рассуждений о Дэвиде Боуи была примерно следующая: глыба, конечно, самая влиятельная фигура, но давно уже стал памятником самому себе, ничего толкового не пишет — поэтому, когда он выпустил диск «hoursѕ» (именно на таком, заведомо обезличенном и как будто выдернутом из контекста написании названия сам Боуи настаивает), его стали хоронить уже с каким-то азартом. В самом деле, легендарная личность выпустила альбом песен: без особого концепта, без особых мелодических изысков. Так, как будто мимоходом.
Проблема была, конечно, не в Боуи: точнее, не в нем одном. Если он и лепил себе памятник своим отчужденным отношением к миру, то его почитатели этот памятник устанавливали. А с памятника что взять? Либо ты, памятник, пиши опусы на час длиной, как делает твой кореш Голди, сам зачисливший себя в памятники драм-н-бэйса, либо, значит, вообще не балуйся. Хорошо арт-рокерам: какой-нибудь «Yes» как залудит что-то такое томительно-вторичное минут на двадцать — и сразу видно, что люди понимают свой легендарный статус. Стараются ему соответствовать. А что их слушать уже мочи нет — так оно даже для памятников и лучше. От них же требуется не музыка. От них требуется подтверждение статуса.
Так вот, с Боуи произошла неприятная вещь: в его исполинском величии для слушателя потерялись детали. Как с Ильичом: взмах руки в будущее виден, а сколько у него там кепок, две ли, одна — несущественно. Меж тем, как уже было сказано, Боуи невозможно понимать, пренебрегая деталями. Его нельзя слушать, пренебрегая деталями. Интонациями, обертонами голоса, мелодическими оборотами. Тем, как он носит пиджак. Как ослабляет перед бегом узел галстука.
На последней своей работе с крайне многозначным названием «Heathen» — можно читать как «язычник», можно как «простец», можно как «непросвещенный» — он отрефлексировал свой статус: на обложку он поместил фотографию совершенно безжизненного существа, призрака, зафиксировавшего внимание на какой-то недосягаемой смертным точке в пространстве. Но даже у этого призрака видно, насколько безупречно повязан галстук. Без этого галстука пластинка покажется продолжением «hoursѕ» — собранием поп-песен несколько такого угрожающего звучания, но вместе с тем совершенно обычных и никакому восторгу не подлежащих. Однако если вслушаться, многое встанет на свои места и многое раскроется.
Во-первых, станет заметным, что звук изменился: в последние десять лет пластинки Боуи вместе с ним продюсировал его соратник по «Tin Machine» Ривз Гэбрелз — человек передовых технологий, любящий звук гладкий, лощеный, и если где и искаженный, то очень аккуратно и расчетливо. Эта калькуляция — она тоже многого стоит, но Боуи стал великим не благодаря расчету, а вопреки ему — и вот последнюю его работу продюсировал старый друг Тони Висконти, человек, сделавший весь его звук 70-х и в конце этих самы× 70-х, когда Боуи с Брайаном Ино и Робертом Фриппом придумывали электронную музыку, совершивший столько экспериментов со звуком альбомов «Low» и «Heroes», что продюсеры всего мира выстраивались к нему в очередь, чтобы узнать секрет того или иного фокуса. Висконти же секретов не раскрывал, зато предлагал продюсерам самим высказать предположения — как и что было сделано: он утверждает, что их идей хватило бы с лихвой, чтобы перевернуть представление о звуке на много десятилетий вперед. Но никому это было не нужно, и Висконти остался единственным, кому удалось из подручных средств смастерить нечто совершенно исключительное и неповторимое.
Он и по сию пору не утратил своего мастерства: и это слышно на «Heathen», если, конечно, дать себе труд напрячь слух. Проблема в том, что к каждой новой пластинке Боуи подходят как к некоему артефакту, предмету из другого мира, который должен вот-вот изменить все и всяческие представления. Такова сила расхожих представлений. Меж тем уже никто не помнит, что Дэвид Боуи стал великим, исполняя трехминутные песни вполне бытового содержания: они были замечательны деталями, и вот к этим-то деталям он и вернулся теперь, когда наступает тот возраст, в котором меньше думаешь об экспериментах и куда больше — о том, что ты хотел еще сказать миру. Потому что ты покамест жив, ты покамест не памятник, что бы о тебе ни писали печатные издания, и ты все еще можешь поправить на бегу галстук так, что остальное окажется просто неважным.
Кажется, это и называется шармом. Или талантом жить. Кому как нравится.