Публика по-прежнему идет в театр на имена. Так, в «Маяковку» неизменно приходят на Александра Лазарева и Светлану Немоляеву — семью, остающуюся верной этой сцене более сорока лет. Идут на «Шутку Мецената», «Кина IV», «Чуму на оба ваши дома», «Круг». И хотя они не играют, как в прежние времена, по 25 спектаклей в месяц, без их участия не обходятся новые постановки. Недавно Александр Лазарев сыграл отставного офицера Анучкина в состоявшейся премьере нового сезона — «Женитьбе», поставленной Сергеем Арцибашевым, репетирует в «Братьях Карамазовых» роль отца Федора Павловича. Но на московской театральной сцене не один Александр Лазарев, их двое — младший, сын, служит в театре «Ленком». Стопроцентно театральная семья…

 — Александр Сергеевич, широкая публика знает вас, конечно же, по кино. Своей ролью в фильме «Еще раз про любовь» вы пленили немало женщин.
 — Это был первый такой советский шлягер. Во-первых, хорошая основа — пьеса Радзинского «Сто четыре страницы про любовь». Современный человек на экране проявился, физик Электрон Евдокимов — жесткий, по-своему справедливый. До этого у нас все герои были хорошие, но бесполые. Однажды, когда я был на передаче у Виктора Мережко «Мое кино», он меня спросил, снимался ли я в эротических сценах. Я говорю: «Снимался». — «Где?» — «Ну как где? А ты что, не помнишь картину „Еще раз про любовь“?» — «Как же, прекрасно помню. А где же там эротика?» — «Помнишь, я там лежу в постели, под подбородок у меня одеяло, пуговица верхняя застегнута, а героиня — Татьяна Васильевна Доронина — стоит уже одетая в пальто». И даже это в то время производило впечатление какой-то откровенности.
— А зрители как же, на улицах останавливали, письма писали?
 — Помню, например, в Одессе на гастролях такой вот случай. Я стою в очереди в гастрономе на Дерибасовской. Тут вижу, как из соседней кассы встает кассирша, увидела меня, выходит (на голове у нее такая «хала») и, минуя очередь, которая выстроилась к ней, подходит ко мне: «Ваша фамилия?» — спрашивает. «Лазарев». И тогда она кому-то неизвестному, показывая на меня пальцем, делает так: «О!» И пошла обратно в кассу.
— В театре и кино вы в основном играли людей более-менее симпатичных… А была роль, которая выбивалась из общего ряда?
 — Была одна очень отрицательная работа в кино. По одному из ранних рассказов Шолохова «Смертный враг» в постановке Евгения Семеновича Матвеева, где я играл жуткого казака Александра, который пьет, бьет ногами жену и вообще ужас что делает. Как-то на творческом вечере в Доме актера я показал понравившийся мне эпизод, который мы играли с Жанной Прохоренко. После чего мне мои товарищи говорили: «А! Так вот ты какой! Теперь нам ясно, в чем ты заразителен, в чем твоя человеческая суть».
— Кое-кто из ваших коллег, пытаясь себя реализовать, идет в режиссуру, заводит собственное дело. Вы сами что предпринять собираетесь?
 — У меня никаких способностей ни к каким делам, окромя театральных, нет, как нет и желания какое-то дело себе организовывать. Режиссура меня тоже не тянет.
— Тогда, может быть, поведаете о несыгранном?
 — Сейчас я нахожусь в таком состоянии души, если можно так выразиться, когда… и вот сейчас я вам скажу словами выдающегося актера Василия Васильевича Меркурьева из Александринки. Это говорил мне мой друг, его сын Петр Меркурьев, что ему в последние годы жизни отец признавался: «Я хочу играть роли во втором акте, мизансцена чтоб была сидячая, лучше, если лежачая, и чтоб был какой-то исходящий реквизит и как можно меньше текста».
— Так вы располагаете свободным временем, занимаетесь нумизматикой?
 — Откуда вы знаете? Я когда-то увлекался нумизматикой, причем всей Россией, потом понял, что охватить все невозможно, и прекратил это гиблое дело. Все продал и начал снова с нуля заниматься только олимпийской тематикой.
— А еще есть саксофон, игру на котором вы демонстрируете в спектакле «Круг»? Или специально к постановке разучивали?
 — Да, специально, но играть не играю.
— Я знаю, что вы храните рецензии на свои спектакли. Собираете только хвалебные?
 — Почему? Там масса самых разных. Я понимал, что это пригодится когда-то. Вот сейчас вышла книга «Серебряный шнур» о нашей семье. Так она построена на тех материалах, которые я давал. Представляете себе рецензии 60-х годов? Это же клад!

 — Александр Сергеевич, вы не раз сыграли Петра I в кино. Правда, что даже сына готовы были наречь Петром?
 — Да, Петра я играл трижды (в фильмах «Дмитрий Кантемир», «Тайный посол», «Демидовы»). Я очень люблю этот персонаж. Великая личность, реформатор, строитель и так далее. И действительно, хотелось сына назвать Петром. Но, когда он родился, оказался так похож на меня, что врач сказал: «Ну, Сергеич, отпечатал». Тогда и решили, не мудрствуя лукаво, пусть будет Саша, Шурик.
— Сын в укор не говорил: дескать, Александр второй, младший?..
 — Он и есть младший, никаких вопросов. Еще когда он был совсем молодым актером, он нам заявил: «Не хочу быть тоже Лазаревым, хочу псевдоним взять». И с подачи одной нашей приятельницы взял псевдоним Трубецкой, под которым и снимался в двух фильмах. В одном эпизоде в картине «Не сошлись характерами» и в фильме «Село Степанчиково и его обитатели» в роли Видоплясова. Но потом мы поняли, что это была блажь, дурь наша общая. Зачем это, ну какой Трубецкой? Смешно. И он стал Александр Лазарев-младший.
— Кем, вы думали, он станет?
 — Я не очень хотел, чтобы сын был актером. Светлана, его мама, говорила, что пусть он сам выберет себе жизненную стезю, мешать не будем. Но так случилось, что ничем другим он заниматься не хотел, потому и поступил в Школу-студию МХАТ.
— Почему вы были против прихода сына в театр?
 — Мало того что мы здесь вдвоем с женой работаем — одно это уже накладывает некоторое волнение, тревогу друг за друга, — а тут еще будет сын, еще и за него беспокоиться. А неудачи какие-то сына в театре? Для нас это была бы сплошная трагедия. А так он в другом месте замечательно работает, и слава богу. Мы были против, потому что знали: когда в театре работает семья, это за редчайшим исключением бывает благополучная ситуация.
— Отмечают ваше сходство с сыном на сцене. Недоразумения по этому поводу случались?
 — Был такой случай. Я сидел на спектакле «Фигаро» в «Ленкоме» вместе с Джигарханяном. И вдруг он мне говорит: «Санька, я ничего не понимаю. Ты рядом со мной, и ты на сцене. Что такое происходит?» Выходит, мы похожи, хотя он не стремится к этому, но никуда не денешься, природа.
— Сами-то вы попали в Театр Маяковского по анекдотическому случаю, когда пришли подыграть на показе своей однокурснице…
 — Мы предстали пред светлые очи Николая Павловича Охлопкова, главного режиссера театра. Показывали отрывок из пьесы Горького «Последние», я играл Якова Коломийцева, такого умирающего старца с бородой. Охлопков остановил показ и обратился ко мне: «Давай сними бороду и сыграй что-нибудь другое». Разговаривал он со мной, а с девушкой, которая поступала, не общались. Неловкая возникала ситуация. Охлопков говорил: «Знаешь ли ты что-нибудь из „Бориса Годунова“? Из Маяковского?» Я прочитал. «А теперь представь себе, что мы немцы, фашисты, а ты партизан, мы тебя поймали, замучили, ты у нас весь окровавленный, раненый, крикни нам: «На, стреляй!»
Я спросил: «Зачем?» Мне ответили: «Не спрашивай, если хочешь быть актером, бросайся в этот омут с головой, утонуть мы тебе не дадим». Я подумал о том, что я же не поступаю в этот театр, поэтому могу сказать все что угодно. Рванул на себе рубаху по всем знакомым штампам, крикнул: «На, стреляй!» Мне сказали: «Спасибо, достаточно. Мы вас берем». Вот это, я считаю, был случай, который определил мою жизнь в театре.
— Так вам пришлось рвать на себе рубаху? И что, так в рваной и поехали домой?
 — Так, а что такого? Подумаешь. Искусство требует жертв.
— Когда вы поступали в театральный вуз, в Школу-студию МХАТ, из Ленинграда брали только двоих — вас и Анатолия Ромашина. Что у вас был за курс?
 — Жили мы тяжело, голодно, в общежитии с крысами на Трифоновской улице у Рижского вокзала. «Трифопак» мы его называли. Многие были иногородние, и на Новый год все разъезжались: Гена Фролов — в Новосибирск, Алик Филозов и Юра Гребенщиков — в Свердловск. Жили мы довольно дружно. Со мной учились Слава Невинный, Толя Ромашин и Юра Гребенщиков — эти двое уже покойные, к сожалению. В свое время — как нам рассказали, в 1914 году — наши бараки были построены для австрийских военнопленных, а потом Министерство культуры сочло возможным отдать их под общежития. Это было в конце 50-х, тогда появились первые признаки оттепели. В 1957-м, в день запуска первого спутника, мы выходили на улицу во главе с Женей Урбанским и читали стихи в ночное небо. И в ресторан ходили на последние деньги. И в девять утра собирались у Рижского вокзала, скидывались по 50 копеек и ехали учиться. Хотя денег порой на обед не хватало, такси брали обязательно.

 — А потом начинающему актеру удалось поработать с Тарковским. В 1965 году он пригласил вас на радиоспектакль по рассказу Фолкнера «Полный поворот кругом» вместе с Львом Дуровым и Никитой Михалковым.
 — Мы были с ним знакомы. Жили мы тогда рядом с театром, в Нижнекисловском переулке. Помню, у нас был пенал в 11 метров — комнатка такая, где собиралось по тридцать человек наших друзей. Когда приходил Андрей, ему не хватало места, он забирался на шкаф и, болтая ногами, говорил: «Мне отсюда вас лучше видно». Мы там и песни пели, и пьесы читали, между прочим. Ну так вот, он меня пригласил, замечательная была передача. Я тогда познакомился с Никитой Михалковым, но в дальнейшем мы отношений не поддерживали — может быть, мы из разного круга, я не знаю. А с Львом Дуровым я продолжаю дружить до сих пор.
— И что это была за компания?
 — Это все друзья Светланы. Такое гусарство, как они себя называли. В основном художники: Лукьянов, Островский, Воронков, Шмаринов. Пиня (Гена) Гладков — композитор, Митя Урнов — крупнейший шекспировед, литературовед и знаток конного спорта. Василий Ливанов, актер. Это была Светланина компания, где ее все обожали. А когда мы поженились, эти ребята стали и моими друзьями.
— Вас познакомил театр. Тогда на Светлану Владимировну многие обращали внимание, но только вам удалось ее завоевать.
 — Любовь зла, полюбишь и козла. Я не хочу считать себя козлом, но, во всяком случае, это такие таинства… На нашу свадьбу все пришли. Это удивительная компания была, которая позволяла себе такие вещи! Светлана уже была в театре, играла Офелию. И вот ребята пришли на «Гамлета», билетов, естественно, нет. Тогда Светлана говорит: обратитесь к Дине Владимировне Пташкиной, нашему администратору. Потом узнаем, что произошло. Митя Урнов подошел к окошку и сказал, что он возглавляет делегацию чешских шекспироведов. Им, естественно, дали лучшие места. Но не это самое страшное. В конце спектакля на сцену вышел Николай Павлович Охлопков, главный режиссер, художественный руководитель театра, остановил овации зрительного зала и сказал: «Господа зрители, сегодня нас посетила чешская делегация шекспироведов». И весь зал приветствовал этих озорников.
— Вы к мнению жены всегда прислушиваетесь?
 — А как же, конечно. Во-первых, это жена. А во-вторых — это актриса, которая достаточно понимает в профессии, проработав 40 лет в театре и будучи народной артисткой. И может подсказать, что мне идет, а что не идет, в чем я заразителен, в чем незаразителен. Так же и я ей.
— А тогда, когда вам кажется, что она не права, как поступаете?
 — Ну и что? И сопротивление бывает. Потом соглашается. Мы спорим, разговариваем, я пытаюсь ее убедить. Бывают и творческие споры, разногласия, ругань — все что хотите, пожалуйста, это все нормально, естественные человеческие отношения. Потом приходим к консенсусу.

Народный артист РСФСР. Родился 3 января 1938 года в Ленинграде. Окончив в 1959 году Школу-студию МХАТ, стал актером Московского академического театра им. Маяковского. Лауреат Государственной премии СССР (1977 г.), премии Москвы (1994 г.), обладатель премии «Хрустальная Турандот»
(за роль Эдмунда Кина в спектакле «Кин IV»,
1995 г.). Снимался примерно в 30 кино- и телефильмах («Еще раз про любовь», «Цветы запоздалые», «Через тернии к звездам», «Мелочи жизни»).
Жена — Светлана Немоляева, актриса Театра им. Маяковского. Сын Александр Лазарев — актер театра «Ленком». Внуки — Полина и Сергей.