Новый фильм Киры Муратовой был единственным в конкурсе XXIV Московского кинофестиваля, отобранным даже без предварительного просмотра. На пресс-конференции перед закрытием представитель отборочной комиссии заявил, что присутствие ее работ — честь для любого подобного мероприятия, Венецианского, Каннского или Берлинского. В Берлине и Локарно режиссера действительно награждали неоднократно, награждали также «Триумфом» и «Никой». Все это, конечно, после советской власти, когда наконец разрешили регулярно заниматься своим собственным делом, что до того много лет запрещали и пару раз дисквалифицировали. Некоторое время Муратова работала библиотекаршей Одесской киностудии.
«Чеховские мотивы» с самого начала обещали сенсации. Сняты в рекордно короткий срок (три недели осенью под Одессой и три недели в конце зимы в Свято-Рождество-Богородичном храме села Усатово). Это первый после «Долгих проводов» (1971) черно-белый фильм Муратовой и ее первая после «Перемены участи» (1987) экранизация классики (А. П. Чехов, «Тяжелые люди», «Татьяна Репина»). Действие разворачивается в течение одних суток на хуторе, где большая семья обедает, в то время как во дворе строят новый сарай, далее в автомобиле по дороге в церковь, затем непосредственно в церкви, где происходит венчание богатого человека с юной красавицей в присутствии многочисленных гостей, затем снова на хуторе. Венчальный ритуал снят в реальном времени. Татьяной Репиной зовут бывшую невесту богатого человека, покончившую с собой.

Наша встреча с Кирой Муратовой произошла 30 июня 2002 года в 12.50 в VIP-клубе «Мезонин» на территории пресс-центра ММКФ. В 14.40 режиссеру вручили за «Чеховские мотивы» приз российской кинокритики.

 — Я обещала быть лаконичной.
— Да-да, меня уже предупредили.
 — Емкой и короткой.
— Все практически персонажи «Чеховских мотивов», как можно увидеть, — люди, в которых очень мало доброго…
 — Позвольте с вами не согласиться. Сразу и навсегда.
— Хорошо.
 — Это провокационный вопрос? Вы его задаете, чтобы я возражала?
— Нет.
 — Потому что это такая глупость — то, что вы сказали. Извините, но я обещала быть лаконичной. А лаконичность тянет за собой резкость.
— Ничего-ничего.
 — Меня попросили быстро, а когда быстро… Когда говорят мягко, окольно, это получается долго.
— Вы считаете, что в персонажах фильма много добра?
 — Я считаю, что во всех них чрезвычайно много добра, и начнем… Да нет, ну вы просто провокатор. Я не верю вам. Будто вы задали этот вопрос просто так… Вы задали его, чтобы я возражала. Я знаю этот журналистский метод: сказать что-нибудь, чтобы спровоцировать. Ну что я могу против этого сделать?
Эта семья, хутор — она сплошь из добрых и любящих друг друга людей состоит. Невеста — очень добрый человек, жених — очень добрый человек. Он так мучается из-за той истории любовной, на которую каждый бы плюнул давно вообще, а у него сделались фантазмы, и черт знает что с ним творится. Так что я не понимаю, о чем вы говорите.
— Хорошо, тогда такой вопрос — и, честное слово, я не провоцирую…
 — Да какая разница?
— Вы вчера говорили о том, что ваше отношение к Чехову очень сильно менялось. А есть ли какие-то писатели…
 — …Да, из русской литературы — Лев Толстой.
— …отношение к которым всегда было хорошим?
 — Не просто хорошим. Это мой обожаемый кумир.
— Однажды Окуджаву спросили, кого он читал в 16 лет и кого — теперь. Он назвал одни и те же имена: Толстой, Лермонтов, Сетон-Томпсон…
 — Я просто очень много читала. Когда мне было 16 лет, читала запоем, а сейчас очень мало и редко, по разным причинам. В основном потому, что нет времени.
— Вы очень много работаете сейчас, и ваш…
 — Ну, дело не только в кино. Много всяких домашних забот. Это всеобщее, наверно, такое положение.
— По «Чеховским мотивам» виден новый принцип вашей работы — совершенно минималистский стиль…
 — Да, это стремление такое.
— Всего два места действия, одна песня, один танец. Очень мало…
 — …"Всего одна песня" — будто всюду есть песни и танцы. Их могло не быть вообще.
— Их могло не быть вообще, Кира Георгиевна. Очень мало внешнего движения в этом фильме связано с тем, что вам захотелось…
 — Да, я люблю статику. Динамику не люблю.
— Вам захотелось сейчас полной статики на экране, потому что, может быть, в жизни слишком много всего происходит?
 — Мне кажется, я всегда любила статику. В кино не люблю дергающуюся камеру, беготню. Все, связанное с внешней динамикой, мне претит. Статика для меня прекрасна. Это картина, это приближается к живописи — в такой экспрессивной статичности. Она мне мила.
— В жизни происходит что-то бурное?
 — Так оно всегда происходит, и не то чтобы сейчас стало «бурнее». Нет, не думаю, что это связанные вещи. Любовь к статике не призвана контрастировать с бытом. Вообще я не думаю, чтобы раньше я очень любила динамику.
— Но она была.
 — Не знаю, может быть, там ездили на машине — в «Познавая белый свет», — а сегодня не ездят.
— Ну, еще во «Второстепенных людях» таскали покойника по всей Одессе…
 — Вы это имеете в виду? Но я и там стремилась к статике, когда его не таскали… Меня так поразил ваш первый вопрос, провокационный или непровокационный, что… Как, посмотрев этот фильм, можно сказать, что здесь мало доброты? А как же во всех тех фильмах, которые вы смотрите с утра до ночи и от заката до рассвета? В тех, где стреляют, убивают запросто одного за другим, где незлого слова просто не существует, незлого персонажа почти не встретишь — один там какой-нибудь псевдо-«от автора», вершитель добра?.. А тут все вообще нравственны, полны угрызений совести, что уже является признаком добра в человеке, высокой духовности. И вы будете говорить, что мало добрых людей? Поглядев на эту семью, на этих священников прекрасных, на жениха с невестой? То есть это настолько нонсенс, что трудно даже понять… Не влезает ни в какие ворота. Да, я возвращаюсь к этому, поскольку меня поразило…
— Ну, значит, я просто дура — ничего не поняла. Ну, дура и дура, что в этом страшного?
 — Да дело не в дурости, а в слепоте какой-то. В чем смысл того, что вы сказали? В чем? Ну аргументируйте хотя бы… Не можете. Ладно.
— Могу, но это займет время, которого уже нет. Я все-таки думала о вашем фильме почти двое суток, прежде чем прийти сюда.
 — М-да, замнем для ясности. Дальше. Я вам все сказала, свою оценку.
— Знаете, я на самом деле очень рада. Если вы видите этих людей добрыми, значит, вы надеетесь на…
 — Я думаю, что только так можно… Я не хочу уже продолжать эту тему. Потому что если формулировать «вы видите», это опять свидетельствует о том, что вы просто вообще слепы, понимаете? И для чего нам с вами дальше разговаривать? И давайте закончим про это. Задавайте следующий вопрос.
— Но ведь все люди разные…
 — Задавайте следующий вопрос. Зачем мне с разными людьми разговаривать, если они настолько разные? Все-таки хоть какую-то точку понимания общую надо иметь, не только то, что у меня два уха — и у вас, у меня два глаза — и у вас. Этого мало. Ну, дальше, я слушаю.
— Вы вчера сказали о том, что Московский кинофестиваль будит в вас ностальгические воспоминания…
 — Нет, это чисто, знаете ли, словосочетание. Вот есть рефлексы, как у собак: Москва, столица нашей родины, поезд приближается к столице нашей родины Москве. Звучит музыка. «Московский кинофестиваль». Эти слова мне чем-то приятны.
— Когда вы впервые попали в Москву?
 — Когда впервые попала? Сейчас я вам скажу. В детстве во время войны. Рассказывать вам всю мою биографию? Это очень сложная биография перемещенного лица, перемещавшегося многократно из Румынии в Кишинев, Ташкент, Москву, и я просто вам отвечаю буквально. Первый раз попала в детстве, потом уехала в Румынию, потом приехала учиться во ВГИКе. Это был второй раз.
— А на Московский кинофестиваль вы тогда ходили?
 — Нет, не ходила. Когда он начался, собственно?
— Кажется, в 59-м году.
 — Нет, это было время, близкое к окончанию института, оно было занято другим, не было фестиваля никакого… Просто звучание слова вызывает ассоциации, и они либо влекущие, либо не влекущие.
— Я это к тому спрашиваю…
 — Нет, я понимаю…
— Много ли фильмов вы в жизни смотрели? Чужих?
 — Безумное количество, начиная с детства. Очень много. У меня складывались так обстоятельства, что я могла смотреть много фильмов даже до ВГИКа.
— А как это было?
 — Ну, если я начну отвечать на ваш вопрос, то это очень долго. Жила я в Румынии, мама моя была там работником культуры, и мне достался пропуск на просмотры. Она мне давала свой пропуск, и я могла в кино смотреть что угодно.
— Например?
 — Нет, просто невозможно сейчас перечислять. Многое из того, что потом показывали во ВГИКе, я уже видела раньше, а другие — нет. Мама отсматривала то, что присылали… Ну, цензурная комиссия: присылают копии, купит страна или не купит. И я с ней торчала там и смотрела много иностранного кино.
— А сейчас?
 — Сейчас нет. Сейчас страдаю от того, что очень мало таких возможностей в Одессе. Нет возможностей. Только кассеты, да и то с какими-то там запозданиями…
— Меня сейчас уже прогонят, но все-таки: вы не поделитесь тем, что собираетесь делать дальше?
 — А я не знаю.
— Тогда сколько бы еще вы хотели успеть снять фильмов?
 — Какой странный вопрос…
— Один, два, десять, сколько влезет?
 — Да, сколько влезет. Беспрерывно.
— И последнее. Ваши внуки…
 — Хм, «сколько фильмов снять» — почему так?
— …Ваши внуки уже выросли, поступили учиться. Кто-то из них будет иметь отношение к кинематографу?
 — Нет, пока что никто из них не имеет отношения к искусству.
— А к чему тогда? Или это тайна?
 — Да нет, почему тайна? Старший учится на экономико-правовом отделении, мне это не совсем понятно, младший еще в школе.
— Я не хочу больше вас задерживать, но должна попросить прощения, если чем-то вас возмутила и раздражила.
 — Ну, ладно, это уже неважно…

Муратова покинула Москву сразу после закрытия фестиваля, пробыв в городе 1,5 суток, что тоже было подарком, поскольку приезд откладывался до последнего в связи с болезнью ее мужа и соавтора, художника Евгения Голубенко. Ни одного из официальных призов на закрытии фильму «Чеховские мотивы» не досталось.