Ежи Штура не каждый припомнит по фамилии, зато все его знают в лицо. Ну кто, скажите на милость, не смотрел «Дежа вю» или «Секс-миссию», более известную у нас как «Новые амазонки»? Штура легко узнать даже сейчас, постаревшего. Недавно пан Штур заехал на несколько дней в Москву — поприсутствовать на церемонии «Созвездие». «МК-Бульвар» не преминул задать любимому киногерою несколько вопросов.

— Пан Штур, в российском кинематографе сейчас не лучшая ситуация. Как обстоят дела с польским кино?

— Мы тоже делаем 20—30 фильмов в год. Но не все фильмы доходят до массового зрителя. Подчас дистрибьюторы делают ставку на американские фильмы и прокатывают именно их. Но такая ситуация в порядке вещей. Поменяв политическую систему, мы знали, что будет трудно и что на помощь государства не придется рассчитывать.

— На вашем счету более 70 ролей в кино. Актер Ежи Штур на родине по-прежнему нарасхват?

— Нет. Но это оттого, что все знают, что я откажусь. Мне постоянно предлагают роли, которые я уже играл, но никто не ставит передо мной задач, которые бы меня сподвигли найти новые художественные стимуляторы и от которых бы я пришел в ранее неизвестное мне движение. А всем хочется, чтобы я играл, условно говоря, в бесконечной «Секс-миссии». Но соглашаться ради денег на подобные предложения мне уже не нужно.

— Вы не только актер, но и режиссер, и сценарист. На каком поприще, на ваш взгляд, вам удалось самореализоваться?

— Когда-то я хотел стать писателем, но не повезло. Сценарий для меня является чем-то вроде заменителя литературной деятельности. Там есть тайна, внутренняя сила. Из всех видов деятельности работа сценариста интересует меня больше всего.

— А что помешало вам стать писателем?

— Все началось с того, что 15 лет назад я тяжело заболел и был близок к смерти. Врачи сказали, что я больше не смогу работать. Помню, сижу на больничной койке и думаю: «А чем я буду заниматься?» В конце концов решил, что смогу описать весь свой опыт в кино и театре. И так страница за страницей получилась книга. Потом оказалось, что врачи ошиблись и что я смогу вернуться к полноценной жизни. Немного подумав, я решил продолжить то, чем занимался раньше.

— В каком году вы впервые приехали в Россию? С чем это было связано?

— Это было в шестидесятых. Я приехал в Киев в рамках программы по обмену студенческих групп. Позже попал на Московский кинофестиваль, где мой фильм «Кинолюбитель» получил Гран-при. Тогда я был еще никому не известен. Помню, мы прогуливались с Барбарой Брыльской. Фотографы отгоняли меня и говорили: «Мальчик, уходи. Не мешай нам фотографировать Барбару Брыльску!» Вот так начиналась моя карьера. (Смеется.)

— Вы довольно хорошо говорите по-русски.

— В школе научился. Учил 10 лет. Когда приехал сниматься в фильме «Дежа вю», мне дали переводчика. Три дня я походил с ним, а потом начал сам понемногу соображать. Иногда до меня доносилось: «Внимание! Поляк говорит по-русски. Он все понимает». (Смеется.)

— Ваш отец и дед были удачливыми юристами. Кем они мечтали видеть вас?

— Тоже юристом. (Усмехается.) У меня до сих пор дома есть целая библиотека юридической литературы. Они хотели, но не настаивали. Обязательным условием было лишь то, чтобы я окончил университет, в котором учились они. А чему я буду там учиться, это уже второстепенно. И я пошел на факультет польской филологии.

— Тогда с чего бы это вдруг вы стали артистом?

— Еще ребенком я любил ходить в театр. А когда учился в университете, то активно участвовал в студенческих театральных движениях. Помню, как к нам приходили профессиональные режиссеры. Для нас это было целое событие! Театр являлся для нас отдельным миром, нашей студенческой культурой. После окончания университета пошел в театральный институт, в котором меня уже третий раз избрали ректором.

— Ваш сын Мачей тоже актер. Он выбрал эту профессию с вашей подачи?

— Конечно, я оказал определенное воздействие на сына. Почти каждый вечер он ходил со мной в театр, и то, что он видел, ему нравилось. А чтобы я его заставлял, такого не было. Мой отец никогда не любил театр. И если бы я начал давить на его внука, то он начал бы нервничать. Зачем мне это было надо? По образованию Мачей психолог, а в этом году будет сдавать выпускные экзамены в театральной школе. Кроме сына у меня есть дочь Марианна, которая пошла своим путем: она студентка художественного училища.

— Дети живут с вами?

— Только дочка. Марианне 21 год. А у сына (ему 26) своя семья. Два с половиной года назад он отважился сделать меня дедом. Мою внучку зовут Матильда. К сожалению, я редко ее вижу.

— Некоторые считают, что комедийный актер должен обладать изрядным чувством юмора. В киношных кругах у вас репутация весельчака?

— Когда люди меня видят, то ожидают, что я обязательно выкину что-нибудь смешное. А если шутить не хочется, то такое ожидание напрягает. Как-то мы вместе с женой пошли в магазин. Она задержалась, а я вышел на улицу. Продавщицы не знали, что мы вместе, и стали при Барбаре обсуждать меня: «Ну, ничего такого смешного он не сказал. Жалко».

— Как реагируете, когда вас узнают на улице?

— Если хотят просто напиться со мной водки — а такое тоже бывает, — то плохо. А если подходят и говорят: «Как хорошо, что вы есть», — у меня возникает ощущение, что я работаю не напрасно.

— А в России вас тоже узнают?

— Да. Иногда происходят парадоксальные вещи. Например, сажусь в самолет в одной стране, приземляюсь в другой, выхожу из самолета, и мне сразу кто-нибудь говорит: «Здравствуйте!» Стать сегодня популярным легко. Достаточно попасть в телевизионный проект реалити-шоу «За стеклом». Помню, как-то я остановился на бензоколонке, а мне и говорят: «О! Как нам сегодня посчастливилось!» — «В чем же ваше счастье?» — спрашиваю я. «За 10 минут до встречи с вами нам дал автограф герой из реалити-шоу, а теперь вот берем у вас!» — ответили мне.

— В Польше у вас большой дом?

— Трудно сказать. Главное, что мой дом, в который я недавно переехал, создан под меня. И мне неважно, больше он или меньше, чем у соседа. Я не стремлюсь к большому благосостоянию, потому что деньги делают из человека в какой-то степени раба, а для меня главное — это ощущение свободы. Мне нужно ровно столько денег, чтобы я ни от кого не зависел и при необходимости мог бы сказать: «Извините. Спасибо вам. Я пойду в гостиницу». К тому же при выборе дома мне пришлось считаться с моей публичностью. Все было сделано для того, чтобы любопытные глаза не смогли подглядывать за мной.

— Вы часто приглашаете гостей или живете по принципу «Мой дом — моя крепость»?

— Мой дом не крепость, но я боюсь, что у меня не будет времени для гостей. Когда человек продвигается по ступенькам карьеры, то он становится все более и более одиноким. Друзьям надо посвящать много времени, а занятой человек весьма ограничен в свободном времени. Например, сейчас у меня нет возможности иметь друга. Вот мой дом в деревне — это замечательное место для приема знакомых. Он расположен в очень хорошем месте: на пути от Варшавы в теплые страны. Поэтому все мои знакомые, которые едут отдыхать, останавливаются у меня на ночь. А дом в Кракове — это скорее мастерская.

— «Новые амазонки» считаются первым эротическим фильмом, показанным в России. Но и тогда он вышел в урезанном варианте. Каких сцен не досчитался наш зритель?

— Я не видел российской версии. Но и в Польше у «Секс-миссии» тоже были проблемы. Так, в фильме есть сцена, в которой главные герои выходят из подземелья и один другого спрашивает: «Куда мы идем?» На что мой герой без всякой задней мысли отвечает: «На восток. Туда, где есть еще цивилизация». Когда наша цензура смотрела «Секс-миссию», то данная сцена не произвела на нее никакого впечатления, а публика отреагировала бурно: все просто хохотали. Из-за этого даже ходили по кинотеатрам и вырезали эту сцену. Еще, с точки зрения польских зрителей, этот фильм затрагивал политические моменты. Так, мир женщин все расценивали как тоталитарный, подавляющий отдельно взятую личность.

— Есть ли что-нибудь такое, чего вам очень не хватает в вашей жизни?

— Не хватает любви. Чем больше ее, тем лучше. А я в жизни больше тосковал, чем любил.