Архив

ПРОФЕССИОНАЛ

…Между прочим, когда два года назад, пьянющий, я спросил фронтмена группы «Ленинград», есть ли у него совесть, он спокойно ответил: есть.

20 января 2003 03:00
1045
0

С бывшим фронтменом «Ленинграда» Сергеем Шнуровым не стоит говорить об алкоголе, ненормативной лексике, анаше, цензуре и богословском образовании. Об этом уже все сказано. О его богословском образовании как самом эффектном контрасте к алкоголю, ненормативной лексике и анаше — едва ли не больше всего. Поэтому совершенно непонятно, о чем с ним вообще разговаривать. Интервью — ведь это такая ролевая игра, когда артист притворяется, что ему есть что сказать, а журналист — что ему дико интересно об этом выспрашивать. Шнурова можно уважать уже за то, что он особо и не притворяется. И не стреляйте в журналиста — он играет как умеет.


Совесть нации

Если вспомнить, с чего «Ленинград» начинался, и сопоставить с тем, чем он теперь кончился, то нарисуется странная траектория. Первая пластинка со Шнуровым, без электричества, все эти яйца, табак, перегар и щетина — довольно злой шарж на русского мужика, который страдает/бухает, обувь не чистит, но слезы льет и в душе свой жанр имеет. Жанр, идеально отображающий истерзанное нутро такого персонажа, — шоферской с надрывом шансон в широком диапазоне, до группы «Ноль» с гитарными страданиями включительно. Вот саркастическая перепевка этих вечных мотивчиков делала «Ленинград» коллективом уникальным, смешным и интересным. Но затем последовали пластинки, одна другой душевнее, в которых романтические страсти разыгрались не на шутку — чувство юмора «Ленинград» оставило, зато подтянулись персонажи в нечищеной обуви, которые любят спьяну пролить слезу. Началась любовь народная, коммерция, амбиции, рок-н-ролл, телевизор — пропал дом.

Шнурову теперь светит сольная карьера. Что это будет за музыка, не спрашивайте: у двух моих знакомых взяли автографы пролетарского вида мужики за пятьдесят, потому что знакомые на их глазах разговаривали с Самим.

— Мы разговаривали года два назад, нас тогда от журнала в ДК МАИ трое пришло, не считая фотографа. Я задал один вопрос: «У тебя совесть есть?» — и попрощался.

— А я помню. Вы пьянющие были… Я тоже.

— Ты с тех пор столько раз объявлял о распаде группы, что уже никто не верит.

— Группа «Ленинград» с момента создания бесконечно распадается. Перманентное состояние. Это не является каким-то пиар-ходом — это понятно? Что невозможно столько раз делать одно и то же. Внутренние противоречия, которые касаются только меня, толкают на такие экстремистские шаги.

— То есть если завтра город украсят афиши распавшегося окончательно «Ленинграда»…

— Это будет нормально.

— Где есть Сергей Шнуров и еще хоть один музыкант — то это уже группа «Ленинград». Ты правда так говорил?

— Да, правда так говорил.

— Это не мания величия?

— Это исторический факт.

— С тобой все в порядке. А вот «Ленинград» прекращает деятельность. Музыканты твои всегда производили впечатление маловменяемой неуправляемой массы. Они-то куда денутся?

— Через «Ленинград» прошло около тридцати музыкантов. Ты сейчас о ком?

— Ну, Ромеро.

— Ромеро уже работает. Продает компакт-диски.

— Стоит с лотком на улице, что ли?

— Зачем на улице? В магазине, в тепле, неплохо пристроился…

— А Пузо?

— Пузо как занимался архитектурой, так и занимается. «Ленинград» для него как был хобби, так и остался.

— «Ленинград» изначально для всех был хобби. Для меня идеальная пластинка — это «Мат без электричества»: собрались десять человек и вместе валяют дурака. Чем дальше, тем пафоснее. Это, по-моему, вас и загубило.

— Последняя пластинка…

— Последняя пластинка, которая «Точка», я извиняюсь, конечно…

— «Точка» — это просто материал, который издан компанией ради наживы — никакой цельности там нет, эклектика: это просто все, что когда-то писалось на студии, не вошло в альбомы, осталось. Я бы этот материал, честно, выпустил лет через десять для каких-нибудь коллекционеров. Мне очень хочется, чтобы к «Точке» никто не относился как к полноценному альбому. Всерьез.

— А сказать компании «нет!» — у вас не те отношения?

— Невозможно. Ну, если люди хотят заработать денег — ради бога! Песни принадлежат им — ну, эти объедки с разных альбомов… Юридически невозможно.

— Лучше всего звучит, кстати, песенка с «Дискотекой Авария» — под этот бодрый бит твои слова звучат, как вой какой-то.

— Да, танцевальненькая.

— Какая танцевальная! Она похоронная просто! Там по контрасту слышно, что человек очень усталый, вялый поет.

— Да я под нее и не танцую. Хотя как эксперимент, как общение с «Дискотекой Аварией» — мне все ребята очень понравились. Как личности.

— Слушай, это же видно, что ты из приличной семьи. Родители наверняка интеллигентные, высшее образование и т. д. Это закономерность такая, что мальчиков из хороших семей тянет на помойку?

— У мамы с папой? Высшее. Ну, дело в том, что Ленин тоже был из приличной семьи и к нему тоже тянулись не лучшие люди.

— Просто «Ленинград» образца «Мат без электричества» — это был юмористический проект для интеллигентов; а сейчас ты самый любимый певец таких парней, которые в турецкой коже ходят.

— На самом деле это не плохо. Если так думать, то «Джоконда» тоже у многих висит в туалете — это же не уменьшает достоинств «Джоконды». Если парни воспринимают на своем уровне, значит, так тому и быть. Многие делают татуировки церквей на спине, это же не умаляет красоты храмов!

— Ага, сейчас мы будем о шансоне говорить? — ты в ту сторону дрейфуешь.

— Шансон неправильно рассматривать как чисто уголовный фольклор. Шансон у нас выполняет функцию кантри в Америке — наверное, скоро будут огромные фестивали, только вместо ковбойских шляп люди будут ходить в кепках. У него вообще очень много общего с разными корневыми движениями — как рэп. Очень многое говорит о том, что шансон будет таким фундаментальным пластом со своей мифологией. Убийство Круга…

— Кстати. Авторитетные люди как-то отозвались уже на твою деятельность в этом жанре? Типа там ящик водки от Евгения Кемеровского не передавали?

— Не-а… У меня другие поклонники. Типа Виктора Ерофеева.


Момент истины

На фоне той пьяной кронштадтской демократии, которую культивировал «Ленинград» на концертах, нынешние повадки Шнурова кажутся оскорбительно барскими: в поклонниках у него писатели, которых принято считать умными, — это ладно, это шлейф выступлений в интеллигентных местах вроде «ОГИ». Простить С. Ш. не могут другого — того именно, что он, как выяснилось, последнюю рубаху не отдаст и подыхать под забором, как Аркадий Северный, не собирается. Бросил пить. Народному певцу, которому уже и тульские оружейники в знак любви гравированные пистолеты дарят, это не идет: злые языки утверждают, что по Питеру Шнур ходит с охранниками, совладеет бензоколонкой и вообще уже, как Филипп Киркоров, на олигархических днях рождения поет. Аркадий Северный на днях рождения тоже пел, но оставался при этом запойным бродягой без кола и двора. Шнур же свил дизайнерское гнездо на Петроградской стороне и, что неожиданно, последовательно оберегает от какой бы то ни было публичности жену Свету и сына Аполлона. При появлении фотографа: они ушли гулять, и все.

Массы все это травмирует: душа должна быть нараспашку, чтобы струны рвать и ни в коем случае не прожить дольше Высоцкого. Что это просто такая работа (высокооплачиваемая), массе хрен объяснишь — платит-то она.

— Аполлону три года будет в марте. Он на твоих концертах уже был?

— Зачем? Смысл?

— Ну, я часто на твоих концертах видел детей — то есть не тинейджеров, а детей, которые приходили с милыми интеллигентными родителями.

— Мне это вообще очень не нравится. Во-первых, там накурено. Во-вторых, непонятно, чем все кончится. В-третьих, зачем ребенку вот это все?! Аполлон Сергеич у меня смотрит «Бременских музыкантов» и поет оттуда все песни уже, кстати. Мне кажется, что в его возрасте человек должен с такой музыкой встречаться.

— Ты сказал, «непонятно, чем кончится». Я бы посчитал это позой такой красивой, если бы не помнил. Были такие концерты, когда ты бледный как смерть шатался, и я гадал все: грохнется — не грохнется? То есть еще шаг, и фронтмена мы потеряли. Ты себя минимально контролируешь?

— Я падал со сцены. Это искренность. Если человек падает со сцены — значит… Ну, значит, правда, пьяный! А я вот вчера посмотрел на Найка Борзова — вот что страшно! Такой бледненький, неспортивного вида мальчик… Совсем неспортивного. Я с ним не нюхал, конечно, деталей не знаю, но страшно. То ли дело Расторгуев. Мне Расторгуев нравится.

— Расторгуев — правильный мужчина. Ты в нашем журнале комментировал гороскоп и сказал, что сам всегда зачинщиком драк выступаешь…

— Ну, это неправда! Хотя бы через раз. Все получается как-то само собой, само оно ко мне липнет.

— …так вот. У тебя при таком образе жизни какая-то спортивная подготовка есть? Ну, там, зарядка-спортзал?

— Иногда хожу на бокс. У меня приятель есть — чемпион СНГ по боксу в среднем весе. Он мой личный тренер, время от времени. Ну, сейчас, рука пока сломана…

— Правда, железку вставлять будут? Терминатор?

— Ну да. Вообще идеально было бы отрезать себе руку и сделать крюк.

— На гитаре играть не с руки.

— Не, почему, можно в крюк вделать медиатор.

— Слушай, а тебя пресса не достала? Нас ведь много — звонят каждый день?

— Не каждый, но через день. Просто есть люди, которые сами в себе, у них там внутренний мир какой-то, что-то у них происходит. А мне вот несложно попиѕдеть. Могу просто сидеть так и пиѕдеть довольно долго. Для меня интервью — это не какой-то момент истины, не откровение… Пиѕдеж!

— Пиѕдеж, конечно. У тебя висит на стене такая эротическая картина в гогеновских цветах…

— Скорее в матиссовских!

— …тысяча извинений. Ты до сих пор рисуешь?

— Видишь, я занимался копиями профессионально. Реставрационное дело, училище, два года этому посвятил. А сейчас вообще не рисую. Если б я был художником, я бы, наверное, повесился. Мне непонятно, как можно себя выразить живописью в XXI веке.

— А чем можно?

— Мне кажется, в Quake III можно выразиться гораздо сильнее.

— Мне рассказывали дикую историю, что в каком-то Усть-Урюпинске к тебе подошел поклонник, который выбил себе передние зубы, чтобы быть похожим на Шнура. Это правда?

— Это правда.

— Тебя это не смущает никак?

— Это же не мои зубы. Свои я вот вставил.

Сделать интервью с Сергеем Шнуровым невозможно: то есть издания, которому он интервью еще не дал, надо поискать. Но это не интервью. Шнур — человек непробиваемый; каков вопрос — таков ответ. Да, нет, не помню, шутка. Минуте на двадцатой, исчерпав темы для обсуждения, потому что не о Боге же и душе с ним разговаривать, вы понимаете, что визави способен с циническим спокойствием терпеть вас и подыгрывать час, два часа, сутки. Трындеть без остановки и при этом молчать как партизан. А о чем говорить, собственно? Шоу-бизнес и журналистика сделаны из общей материи — воздуха. Творчество всякой рок-звезды и сенсация любого таблоида высосаны из одного толстого пальца. Он это понимает, я это понимаю, каждый из нас понимает, что собеседник понимает: все хѕня и наѕбалово. «Ну, допиши чего-нибудь от себя, что ли. Профессионал же», — посоветовала на прощанье рок-звезда.

Между прочим, когда два года назад, пьянющий, я спросил Шнура, есть ли у него совесть, он спокойно ответил: есть.