— Дарья — ваш псевдоним, с которым свыклись. И кажется, что вы из тех женщин, которые не любят, чтобы их называли по отчеству.

— Ой, терпеть не могу. У меня даже ученики через какое-то время отбрасывали отчество и начинали звать просто Груней, ведь тогда я еще не была Дашей, а звалась полностью Агриппиной Аркадьевной. Представляете, какой кошмар, когда девочку зовут Груней в конце 50-х годов, а окружают ее одни Светланы, Гали и Маши, — это очень эпатажно, надо сказать, и не комфортно, так как в любом коллективе все начинали сразу смеяться, стоило мне представиться. А когда я пришла работать в газету «Вечерняя Москва» и, получив от начальника первое задание, набрала номер телефона и сказала в трубку: «Здравствуйте, вас беспокоит Груня Васильева…», мой шеф немедленно взял меня за плечо и строгим голосом предупредил: «Значит, так, запомни: ты — представитель партийной печати, и поэтому никакой Груни быть не может, только Агриппина Аркадьевна». А мои ведь имя с отчеством — это настоящий паровоз с прицепом. И вот тут-то начинались основные мучения: «Кто-кто? — орали на том конце провода. — Ангелина? Аргентина? Антарктида?» — как меня только не обзывали.

— А в честь кого мы столь долгий срок отбывали такое наказание?

— В честь бабушки, папиной мамы. Но я ее никогда в жизни не видела.

— Вы же — потомственный литератор. Какие произведения вышли из-под пера вашего отца?

— Папа уже давно умер, он был ортодоксальным советским писателем, причем, в отличие от многих своих коллег, он свято верил в политику партии и правительства. Знаете, он был из числа убежденных коммунистов, которые впоследствии не сжигали партбилеты. Он был идеалистом в этом отношении и книжки такие писал, например: «Есть такая партия. История партии для детей». За нее он получил премию. Мама всю жизнь работала главным режиссером Москонцерта — Новацкая Тамара Степановна. Она воспитала целое поколение эстрадных певцов.

— Вы всю жизнь трудились как журналист, а писательницей стали совсем недавно. Получается, весь ваш предыдущий путь как бы вел вас к этому.

— Вообще я начала писать очень рано. Просто у нас в Переделкине существовал литературный кружок, которым руководил Корней Иванович Чуковский. В этот кружок ходила я, Костя Смирнов, Костя Райкин. Чуковский нас, детишек, подталкивал тоже к писательству, мы выпускали газету, делали какие-то спектакли. А я все время писала какие-то наивные детские сказки, истории сочиняла, сценарии для постановок. Потом Корней Иванович умер, кружок тоже тихо скончался, и я пошла работать в газету. А, по-моему, в 76-м году приволокла свой первый детектив в журнал «Юность». В то время я написала где-то 4 детектива и помню, как тогда заведующий отделом прозы сказала, что, дескать, ты меня извини, но женщины все-таки детективы не пишут. Ты пиши про рабочий класс. После этих слов я потопала к ближайшему другу отца (папа к тому времени уже умер), к писателю Владимиру Федоровичу Попову спрашивать его совета, как жить дальше. «Знаешь что, детка, — посоветовал он мне, — ты пиши про сталеваров. Редакторы так любят эту тему, и жить будешь так же хорошо, как я». После этих слов он мне рассказал, как работает мартен, доменные печи. Я все запомнила и, как девушка аккуратная, спустя какое-то время написала повесть про мартен и снова принесла в «Юность». На этот раз заведующая отделом прозы вскричала: «Сгинь с моих глаз! Ты что делаешь?! На 75-й странице у тебя директор завода падает в мартен, на 175-й его жена выбрасывается из окна, и поэтому, поверь, мне совершенно все равно, что это завязано на соцсоревновании». Из ее кабинета я ушла, рыдая, сознавая, что это просто у меня такая карма.

— А в 45 лет с вами произошло чудо: мало того, что вы выжили, еще и популярность обрели, то есть слава пришла через беду, можно сказать?

— Я стала абсолютно другой в результате всех операций, может быть, наркоз подействовал или много свободного времени… Одним прекрасным утром я проснулась в больнице, обнаружила потолок над головой, и пришла мысль: значит, жива. Потому что ведь когда увозят на операцию, у всех пациентов в подсознании живет опасение, что с нее, возможно, и не вернутся. И вот я лежу, осматриваюсь кругом и тут прямо вижу, как открывается дверь и входит женщина в серой норковой шубке, в ботиночках, с сумочкой в руках… Видимо, кто-то из подруг ко мне пришел, решила я. Но не вижу издалека сослепу кто. А там даже в больнице висело объявление: «К Донцовой больше восьми человек в день не пускать!» Правда, мои подруги это распоряжение игнорировали и лезли ко мне буквально через щели и окна. Так вот, эта дамочка идет себе, и тут до меня доходит: стоп, минуточку, какая шуба?! На дворе ведь июнь! И вдруг я увидела прямо картинку перед глазами: на женщину стал падать снег, потом у нее вдруг порвался пакет с пирожными, они рассыпались, она стала их подбирать. И тут я довольно ясно ощутила, что у меня липкие пальцы, как будто бы это я была на ее месте. Конечно, это очень сложно объяснить…

— Вы идентифицируете себя со своей героиней?

— У нас с ней странные, сложные отношения. Мой муж называет подобное самогипнозом, трансовым состоянием сознания и всякими другими научными терминами. Но надо сказать, наши пристрастия сильно разнятся. Даша Васильева обожает пищу из «Макдоналдса», а мне стоит съесть эту отвратительную холестериновую котлету под названием «гамбургер», как тут же заболевает печенка. Потом она все время курит «Голуаз», а я не курю совсем. Но когда пишу про нее, во рту как будто кошка ночевала — вкус этой сигареты. А, например, когда пишу про Евлампию, девушку болезненную, как пить дать зарабатываю себе насморк. Но самое смешное произошло с Подушкиным. Когда у меня появился герой-мужчина, я, женщина с нормальной половой ориентацией, которая уже третий раз замужем, неожиданно, когда ехала куда-то в машине, поймала себя на мысли, что восхищенно любуюсь стройными ножками изящных девушек, идущих по тротуару. О, это уж слишком, пора остановиться, сказала я себе. Понимаете, просто появляется какое-то параллельно живущее существо, и вы в него превращаетесь…

— Как выглядит ваш рабочий кабинет?

— Свою комнату я называю отсеком подводной лодки. Пишу всегда полулежа на кровати, от руки. А потом мы вместе с дочкой набираем текст на компьютере. Беда в том, что, когда я сажусь за стол, у меня начинает болеть спина из-за остеохондроза, и на постели поэтому мне гораздо удобнее. Но по всем остальным параметрам я настоящий кабинетный писатель со своим «склерозником», висящим на кухне, где записаны все текущие дела, встречи и интервью.

— Каждый день вы встаете в 6 утра и начинаете работать. При таком строгом режиме в чем же вы себе отказываете?

— В жизни! Утром я пишу, днем у меня своя передача на радио, потом еще всяческие обязательства перед людьми. Обычно возвращаюсь домой часов в 10 вечера и поэтому имею несбыточную мечту когда-нибудь посмотреть программу «Время». Хотя вообще телевизору уделяю очень мало внимания.

— В вашем доме помимо трех живых собак Мули, Ады и Черри еще куча игрушечных барбосов. Сколько их в вашей коллекции?

— Когда в последний раз считала, было больше двухсот, а теперь уже и не знаю сколько. Они у меня совершенно разных пород и размеров, сделаны из стекла, пластмассы, керамики, плюша и других материалов. Откровенно говоря, я их не собираю, но как-то получается, что мне их все дарят. А помимо перечисленных вами собак у нас в доме раньше жила еще и кошка Клеопатра — мудрая, пожилая. Я так думаю, она ушла от нас умирать. Она была удивительной, все понимала, «строила» всех собак, научила их умываться по-кошачьи. Теперь мои собаки вытягивают лапу, нализывают и протирают ею морду. Истинных собачников это безумно удивляет.

— Повседневное бытие Даши Васильевой чрезвычайно насыщено и разнообразно. Один день не похож на другой. Хоть чем-то этот ритм напоминает ваши будни по количеству и качеству встреч?

— Квартира, в которой мы сейчас живем, моих родителей. А до этого ютились в маленькой, двухкомнатной, и наши приятели-венгры из Будапешта прозвали ее «отель Хилтон» оттого, что кто у нас только не бывал. Последнего постояльца-испанца звали Хосе, он был преподавателем Мадридского университета и имел скверную привычку сидеть в туалете с открытой дверью. Прожил он у нас полтора месяца. Утром было замечательно: он нас, бегущих на кухню, радостно приветствовал с унитаза: «Хай!» Сначала мы дергались, а потом привыкли. Но гости, конечно, хороши не всегда. Больных раком, знаете, лечат химиотерапией, от которой бывает жуткий токсикоз. Так вот, ко мне на третьей «химии», когда я была уже совсем лысая и чувствовала себя, прямо скажем, неважно, заявилась подруга с мужем, двумя детьми и собачкой. Собачка была самой милой в этой компании. С того дня я постоянно стояла у плиты, жаря им бесконечные котлеты, и меня даже тошнить перестало.

— Где вы повстречались с мужем, Александром Ивановичем Донцовым, деканом факультета психологии МГУ?

— В гостях у приятелей, нас познакомили специально. У него за плечами был неудачный брак, у меня — целых два, и наша общая приятельница нас вместе нарочно свела, сказав, что мы очень похожи и нам будет хорошо вместе. В первую встречу мы друг другу ужасно не понравились. Он обращал внимание всегда на крупных женщин, а я была маленькая — 49 кило, вертлявенькая и очень болтливая. Он как раз таких терпеть не мог. То есть я была полной противоположностью его идеалу. А мне он не понравился, потому что был как раз молчаливый и к тому же ученый. Помню, на какой-то мой вопрос он ответил: «Давайте сначала уточним, что вы имеете в виду». После этого я от него отвернулась, ушла в другой конец комнаты и для себя решила, что вот это никогда. Подруге устроила истерику, что она свела меня с диким занудой. Но тем не менее вот уже столько лет мы живем под одной крышей, даже не ругаясь.

— Предыдущие два брака — это из-за непостоянства близнецовского характера?

— Нет, скорее из-за глупости. Первый брак — студенческий. Мы прожили вместе то ли две, то ли три недели, точно не помню. Разбежались, и с тех пор 30 лет не виделись ни разу. От этого брака у меня остался сын Аркадий. Поэтому можно считать, что для меня он завершился великолепно. Другое дело, что Аркадий никогда не видел папу и им не интересовался. Во втором браке я прожила 7 лет, и нам с лихвой хватило этого времени, чтобы понять, что мы не можем жить вместе. Как сапог и перчатка, которые хороши по отдельности, но не пара. Мы разошлись спокойно, без криков и скандалов. А потом я вышла за Александра Ивановича и родилась Манюня. Еще есть сын Александра Ивановича от первого брака Дима. Мы долгое время жили все вместе, но сейчас Аркадий и Дмитрий уже взрослые, женатые молодые люди и обитают отдельно.

— Насколько вы честолюбивы?

— Сейчас существует модная теория, что каждый из нас кем-то был в прошлой жизни. И вот к нам в гости недавно пришел один приятель-психолог, который как раз занимается этим вопросом. Он провел со мной какие-то тесты и выяснил, что давным-давно я была мужчиной, предводителем татарского войска, ни много ни мало правой рукой Чингисхана. И, зная свой характер, я с ним вполне согласилась. Бесспорно, честолюбие у меня непомерное.