В актерской профессии все зачастую определяет случай. Удачно сыграл, приглянулся — и вот на тебя уж ярлык навесили. Нередко имидж (и не всегда хороший) приклеивается к актеру на всю жизнь. Нечто подобное произошло и с Альгимантасом Масюлисом («Никто не хотел умирать», «Щит и меч», «Бриллианты для диктатуры пролетариата»). Любимая роль г-на Альгимантаса — Дон Кихот, а помнят лишь его немецкий китель. Но терзать себя по такому поводу — не в правилах Масюлиса. О «прошлом немецкого офицера», а вместе с ним и о советских временах Масюлис вспоминает с ностальгией. И это неудивительно. Молодость, творческая востребованность, толпы поклонников — что еще надо актеру?

— Г-н Альгимантас, как так вдруг получилось, что вы стали исполнителем ярких отрицательных ролей?

— Возможно, это из-за того, что у меня яркое выразительное лицо, выправка и т. д. Мне, как и многим прибалтийским актерам, пришлось играть немецких офицеров. Но не так уж и много я их сыграл, как кажется. Всего 6 из 90 своих ролей в кино.

— Говорят, что на немцев вы еще в детстве насмотрелись…

— Во время оккупации я был подростком и хорошо помню те времена. Рядом с нашим домом в Вильнюсе стояла немецкая авторемонтная военная бригада. Часто вечером немцы вынимали свои аккордеоны, французские коньяки, конфеты, приглашали к себе девок и устраивали танцы. Это были обычные люди, которых мобилизовали и послали на фронт как пушечное мясо. Если солдатам в большинстве своем было наплевать на войну, то среди офицеров были идейные национал-социалисты. Я многого нахватался с тех времен, и когда встал вопрос о вхождении в роль, мне не надо было черпать материал из тогдашних советских журналов и карикатур. А немецкие офицеры были отнюдь не комедийными персонажами, как принято было их изображать. Владимир Басов, поставивший «Щит и меч», предложил мне тогда: «Альгис, давай с тобой иначе взглянем на армию, с которой Советскому Союзу приходилось очень тяжело и долго бороться». Я поддержал эту мысль, так как она полностью совпадала с моим мнением.

— А если бы сейчас вам предложили сыграть немецкого офицера, вы бы согласились?

— Я уже давно мечтаю сыграть старика — ветерана СС, который доживает свои дни где-то в Южной Америке. Трактовка такого фильма могла бы быть двоякой: то ли он передумал и считает, что война была жестокая и несправедливая, то ли, наоборот, — он полон ненависти, что проиграли. С удовольствием сыграл бы такую роль.

— Как вас поощряли за ярко сыгранные роли?

— Бывало, только сыграю отрицательную роль, а мне уже звонок от режиссера: «Только что посмотрели материал. Общее мнение худсовета: лучшая работа Масюлиса. Но с премией, Альгис, ничего не получится. Глупо, но это так. Отрицательные роли не награждаются». Помню, сыграл я Трумэна в «Победе». В коридорах «Мосфильма» меня поздравляли, пожимали руку, на худсовете хвалили. Но все равно ничего не дали.

— Хоть к вам и прикрепился ярлык актера с «отрицательным обаянием», но тем не менее зрители любили вас и нередко присылали письма в «Советский экран» с просьбой рассказать о вашем творчестве. Как вы думаете, почему?

— Помню, снимали мы в Калининграде. Вокруг полно зевак. Я — в форме немецкого полковника. В перерыве за ограждением замечаю женщину, которая машет мне рукой. Я подошел. Разговорились. Оказалось, во время войны она была в немецком концлагере. «Уж там у меня было время насмотреться на эсэсовцев. Вы — вылитый эсэсовец!» — резюмировала с восхищением женщина. Парадокс… А после того как «Щит и меч» прошел по стране, в «Правде» написали: «Огромным успехом пользуется роль, которую исполнил литовский актер Масюлис. Чем объяснить его популярность? Играет убежденного нациста, брызжущего энергией. А энергия всегда вызывает уважение. Все роли Масюлиса отличаются потенцией и энергией».

— Может быть, в вашей внешности и игре проглядывали аристократические нотки, которых практически не было в то время? А ведь многим женщинам импонирует в мужчинах как раз лоск и хорошие манеры.

— (Смеется.) Может быть. В советском кино почему-то было так, что если играют царя или заграничного короля, то тот обязательно глуповат или хотя бы немного смешон. А теперь все перевернулось с ног на голову. Николая Второго уже святым считают! Но зрители же не дураки, им сложные образы подавай. Как в жизни. Вот и я своим нацистам пытался придать некий лоск. Ведь это же были очень муштрованные, иногда даже образованные люди!

— Хорошо. Награждать вас за отрицательные роли — не награждали, а за границу выпускали?

— Выезжали на съемки за рубеж только через «Мосфильм». Сито КГБ проходили все. Кагэбэшники были иногда очень ограниченные люди. Даже учили, что за границей надо держать нож в правой руке, а вилку в левой. И это меня, человека, как говорится, с буржуазным прошлым! Некоторые чиновники из кинематографии намекали на подарки. Страшно и стыдно все это вспоминать… А как еще съездишь? Особенно запомнилась поездка в Афганистан. Шах, как только узнал, что я из Литвы, стал восклицать: «Чюрленис! Чюрленис!» (Микалоюс Чюрленис — литовский живописец и композитор. — МКБ.). Шах, как оказалось, в свое время закончил два университета на Западе и хорошо разбирался в истории искусства. Он знал, что Чюрленис литовец, и поэтому дал мне на время свой «Роллс-Ройс» с водителем. Так вот, вся съемочная группа ездила в автобусе, а я в автомобиле шаха. А однажды возвращаемся мы из-за границы в Москву. Стоим в аэропорту на посадку. «Очередь большая. В туалет сходить успею», — думаю я. Руководитель группы мне вдогонку: «Альгис, ты куда? В туалет? Я тоже хочу». Пошли вместе. Как только самолет набрал высоту, он, уже будучи навеселе, начал разливать всем вино. Я спросил у актеров: «Почему он так надрался?» «От радости. Это первая группа, которая возвращается из Лондона без потерь», — ответили мне.

— Насколько вы сегодня востребованы?

— У меня есть четыре предложения о съемках в литовском кино (первый фильм ждет денег три года, а второй — год, и т. д.). Основной и постоянный мой доход — государственная пенсия за заслуги перед культурой. Из-за нее я лишился штатной работы в театре и теперь играю по договору. Сегодня у меня две роли. В прошлом году должен был сниматься в Москве, но сломал ногу.

— У вас большая семья?

— За мной водится один грех перед народом: у меня всего одна дочь. Милда работает в аптеке. Моя супруга Гражина всю жизнь проработала в детской клинике, теперь на пенсии. Наша всеобщая любимица — внучка Агне. Ей 23 года, заканчивает медицинский университет.

— Значит, вас окружают одни женщины?

— Я рад этому. Девочки более ласковые.

— Как часто вы видитесь с внучкой?

— Моя дочь живет в Паневежисе, мы с женой в Каунасе, а внучка в Вильнюсе. Поэтому внучка по очереди ездит в гости то к матери, то к нам. Лучший способ общения — телефон.