Дико модная книжка: кто тужится быть «интеллектуалом» («левым» подразумевается), те Хаким-Бея считают по слабоумию своему идеологом; мыслителем, простите за выражение. На самом деле Хаким-Бей этот врет запредельную чушь, мыслей касающуюся как-то исключительно вскользь, — но фантастически красиво врет, заливается. Как соловей («разбойник» подразумевается).

Антиглобалистское поверье гласит, что Х.-Б. — этакий сокрытый имам анархии во всемирном розыске; вечно укуренный Бакунин-ассасин с суфийским — не то тантрическим — посвящением и реально опасный дяденька. Типа там крепость Аламут и инфернальные культы Северной Индии, где порнобогиня Кали, где обряд инициации верхом на трупе, и все такое. На самом деле все не так серьезно. На самом деле никакого Х.-Б. нет, звать дяденьку Питер Лэмборн Уилсон, и родом он из Америки, простите за выражение. В Северной Индии, где Кали, он, правда, побывал — но, по его же воспоминаниям, жуткий обряд сводился в целом к работе с двумя алхимическими субстанциями: дешевым коньяком и местной буйной флорой. Расставим акценты: Х.-Б. — безудержно талантливый и ни на кого не похожий прозаик-визионер, чьи соблазнительные метафоры провоцируют на наивный реализм. В чисто декоративных словесных орнаментах его хочется разглядеть карту натурального искусственного рая, план-схему Города Солнца, утопическую топографию: да смысла в них не больше, чем в узоре на обоях, который в известные моменты тоже умеет оживать и змеиться. Психоделическая публицистика Х.-Б. построена на виртуозном словоблудии, на принципиальном неназывании вещей своими именами, на том, что эрудиция позволяет ему говорить о саламандрах и пиромагии, когда надо сказать: «огоньку не найдется?». Безусловный Калиостро, он тем не менее — тот редчайший случай, когда последовательное и вдохновенное шарлатанство становится искусством. Тексты Х.-Б. опьяняют: если не разбираться, что именно он говорит.

Если разобраться, то говорит он безобидные банальности. Давайте жить дружно, преодолевать Отчуждение, раз в неделю собираться всем фаланстером «Умелые руки», шить красно-черные лоскутные одеяла и иногда еще взрывать телебашни. И будет нам хаос и «иммедиатизм»: обетованная земля непосредственности, где нету трезвых, где жгут деньги и фейерверки, где красную икру мажут на трудовой черный хлеб, где узор на обоях змеится не переставая, а флора буйная-пребуйная.

Первая всерьез научная книга про неуставные отношения в Российской армии сильна собранным материалом: фольклором, стишками, анекдотами про старшину, цитатами из полевой почты, солдатских дневников и дембельских альбомов. Впечатляют рисунки; те, что эротического свойства, — впечатляют до поросячьего визга. Кроме того, никто до Банникова не догадывался подвергнуть настоящему семиотическому анализу художественное оформление казарменной тумбочки или дедовскую манеру ослаблять поясной ремень — такая смелость гуманитарной мысли тоже впечатляет. Но все это богатство начисто портится унылой претенциозной лексикой: исследование проводилось на зарубежный грант, поэтому и написано не по-русски. «Социально-знаковая трансформация», «статусная знаковость», «архетипы речевой коммуникации». Изъясняйся автор подоступнее — и «Антропология» стала бы бестселлером.