Нина Садур — мастер современной русской прозы. Всегда была «сама по себе», не отождествляя себя с какими бы то ни было литературными группировками. Родилась в Новосибирске. В 1977-м переехала в Москву, поступила в Литературный институт, на отделение драматургии. Прозу пишет с детства. Главные произведения — пьесы «Чудная баба», «Брат Чичиков», «Ехай!», роман «Сад», цикл рассказов «Проникшие», повесть «Вечная мерзлота». В 2002 году издала одноименную книгу. Много издается за рубежом. Дочь Екатерина — писатель.

Писательство для вас — это внутренняя необходимость? Почему вы стали заниматься литературой?

С детства я очень много читала и фантазировала. Отец был профессиональным поэтом, членом Союза писателей. У меня была бешеная фантазия, я была не по годам развитым ребенком в смысле литературы. А в школе мне ставили двойки, единицы: я не делала уроки — просто читала книжки и мечтала. Мне было жалко расставаться с персонажами романов, и я со второго класса стала писать продолжения.

А фантазия, фантастика — которой так много в ваших текстах — что это? Плод воображения? Или сама жизнь?

Мы, люди, — существа, которые по образу жизни тяготеют к социуму. Все свои силы мы тратим на то, чтобы, грубо говоря, выжить физически: чтобы лучше жить, чтобы денег больше было, ищем работу, кормим семью… И не замечаем, что миров вокруг очень много. Есть ведь миры духовные, мистические — тонкие — миры. Чтобы их ощутить, нужна некоторая отстраненность от нашего материального, физического мира. Я думаю, это любой человек ощущает, особенно в детстве. Да и во взрослом возрасте. Ведь, если вы покопаетесь в своей биографии, наверняка вспомните какие-то странные на первый взгляд вещи. Другое дело, что, не имея опыта и не имея веры, очень опасно с этими мирами сталкиваться, потому что там не все светлое. А у меня такое свойство, что очень тянет именно туда. Письмо — это магия, это не пустые слова. То, что напишешь, — то косвенно и сбывается. Есть вещи, которые я боюсь писать, не буду.

Какие, например?

Не скажу. Это интимное. Я просто боюсь: знаю, что сбудется. Мысли — материализуются, особенно запечатленные. Любой текст, даже графомана, оказывает такое воздействие. Сжигание и порывание книг — это ужасно, но есть один момент: существуют книги, которые надо держать в спецхранах. Например, учебники, пособия по черной магии. Их нельзя уничтожать, потому что это целый гигантский пласт культуры. Но книги вроде «Как приворожить-отворожить» и все такое — надо давать только ученым, специалистам-философам, изучающим оккультизм. А все остальное — пожалуйста, для всех.

Когда пишете, вы счастливы?

Счастлива. В юности это было просто блаженство! Я успевала все — пить вино, любить мужчин и работать. Я работала как не знаю кто — потом все-таки стало труднее, потому что изнашивается организм. Раньше я писала ночью, а сейчас стала жаворонком. Момент счастья приходит трудно, но когда распишешься… оно приходит, и когда ты понимаешь, что счастлив, — значит, письмо пошло. С другой стороны, я поняла, что даже когда ты пишешь холодно, без экстаза, это ничего не значит: вещь тоже может получиться хорошей.

Согласны ли вы с утверждением, что известность портит писателя?

Меня известность травмирует: в ней есть нечто вампирическое, и поэтому я человек не светский. Конечно, известность очень сладка. Я стараюсь не портиться: просто нигде не бываю, да и всегда была сама по себе. Но я даже после спектакля чувствую себя, как будто меня выжали…

Как вы начали писать для театра?

В театр я попала совершенно случайно. Меня сманил туда Виктор Сергеевич Розов. Я жила в Новосибирске и не хотела ни в какую Москву: мне было хорошо там, у меня такие талантливые были друзья! Я попала в Новосибирске в чудесную компанию поэтов, которые сформировали меня как личность. Я с этими людьми всю жизнь пережила. Но потом наступил момент, когда стало ясно: Новосибирск — очень консервативный город, мне там не дадут ходу как писателю. Я только из-за этого переехала в Москву, поступила к Розову, который меня все время звал, на драматургию, в Литинститут. Это, видимо, перст судьбы. Так, совершенно нечаянно, стала писать пьесы: обязана была, раз я у Розова в семинаре. Написала пьесу, из-за которой скандал потом разгорелся, — «Чудную бабу», с которой все и началось.

Как вы ощущаете себя на собственных премьерах?

Дурно! Мне страшно там. Каждый раз кажется, что сейчас я упаду в оркестровую яму. Пугает помпезность… А я на сцене — кто? Да никто, потому что не я там работала, а актеры.

В настоящий момент что вас больше привлекает — драматургия или проза?

Все интересно. Сейчас я пишу пьесу из деревенской жизни — моя мечта наконец-то сбудется, уже треть написала. Хочу закончить роман, но он трудный… И надеюсь получить сценарий на очень интересную тему. Сценарии я уже писала, мне нравится.

Почему вы пишете о деревенской жизни? Вы знаете эту жизнь?

Знаю как-то генетически; конечно, не на бытовом уровне — не как Распутин или Белов. Ну, знаю немного по разговорам, например, с тетей Машей, которая у нас тут моет переход и отказывается продавать нам овощи даже по цене рынка. Красивая женщина с голубыми глазами, я считаю ее святой… Еще в детстве — мы были бедные — я ездила из Новосибирска в Москву, всегда в плацкартном. А там — простолюдины. Мало того — зэки. Ко мне один привязался однажды — я потом уже поняла, в чем дело: он страшно боялся, что его не примет родня! А я для него как утешение: он все время про себя все рассказывал — и так мне надоел!.. Зато потом благодаря этому мужичку у меня получилась пьеса «Ехай!». Я хочу написать комедию из деревенской жизни — веселую и радостную, а у меня, как всегда, получается трагикомедия. Я же врать не могу. Можно найти чудесных людей — и в деревне таких полно, — но все равно они печальные: они же не идиоты, видят, что вокруг них происходит. Но смешного все равно у меня будет много!

Вопрос, который вам, конечно, уже тысячу раз задавали: как у вас строятся творческие отношения с вашей дочерью Екатериной?

Я очень радуюсь за ее успехи и очень переживаю, когда у нее начинаются какие-то дрязги, непонимание. Она необыкновенно талантливый писатель, притом только еще начинающий, — и я не виновата, что это моя дочь. Когда Катя в 19 лет написала рассказ, я поняла: это писатель — и просто обалдела! Сейчас у нее была в Петербурге премьера пьесы, которую поставил наш «семейный» режиссер — Владимир Туманов, талантливейший, у него вышли почти все мои пьесы. Он первый поставил «Чудную бабу», когда еще в Вильнюсе работал, в Театре русской драмы. А Катина пьеса имела аншлаг.

Что Вас привлекает в жизни помимо литературы?

Путешествовать люблю. Очень люблю море — давно на нем не была. Я его настолько мучительно боюсь и так люблю, что, когда включаю телевизор — и там море, наше море, Черное, я просто его выключаю. Российскую глубинку люблю очень. Раньше, когда ставились в каком-то городе мои пьесы, я обязательно туда ездила… Волга, «русская река»: какая она «русская»? Она — ничья, и она вообще колдовская река. Магия из нее прет просто. Путешествовать обожаю!