На телевидении эта профессия — штучная.

В штате Первого канала их работает всего четыре человека. Одна девушка — на канале «Столица». Итого — пятеро. Больше ни на одном из каналов их нет вообще. При этом одних зрителей их появление на экране может сильно раздражать, другие относятся к нему с пониманием, а вот третьим оно просто жизненно необходимо.

Такая вот двойная сторона профессии сурдопереводчиков. Людей, помогающих услышать неслышащим то, что слышат все…

Вопрос о введении сурдоперевода на советском телевидении решался долго. Начальство никак не могло определиться — вроде бы дело это нужное и благое, но как все будет выглядеть на экране? Решили провести пробную запись, для чего пригласили в Останкино Надежду Казимировну Квятковскую, лучшего в то время сурдопереводчика. Посадили ее перед камерой, провели пробную запись (в этот день как раз был государственный визит Михаила Горбачева в Индию, его-то она и переводила). Кассету показали телевизионному начальству. Последнее посмотрело, подумало и вынесло вердикт: смотрится хорошо, кадр не портит, службу сурдоперевода создать! Срочно набрали группу, и с 11 января 1987 года сурдопереводчики стали регулярно появляться в программе «Время».

Что началось дальше — передать сложно. Во-первых, телевидение завалили мешками писем с благодарностью: впервые в жизни слабослышащие люди могли наравне со всеми получать информацию из первых рук и не чувствовать себя ущемленными. Девушкам-сурдопереводчицам признавались в любви, писали стихи. А встречи со зрителями, которые позже проводились в домах культуры Общества глухих, они вспоминают до сих пор. «Вы же для нас как родные, — говорили им. — Сидишь дома и всегда с нетерпением ждешь вечера, когда на экране появится Люда, Юля, скажут нам „здравствуйте“, расскажут последние новости».

Надо сказать, что появление сурдопереводчиц было необычно не только для телезрителей, но и для самих телевизионщиков. В коридорах «Останкино» к ним то и дело подходили, что называется, «пощупать-потрогать» и вообще понять, умеют ли эти «жестикулирующие девушки» разговаривать сами. Большинство считало, что раз они отлично владеют языком жестов — значит, и сами либо слабослышащие, либо глухие. А текст просто запоминают наизусть и потом повторяют его вместе с диктором программы «Время». Каково же было удивление этих любопытных, когда оказывалось, что девушки вполне нормально разговаривают и все прекрасно слышат, да еще и ответить могут, если что. Ну, вы понимаете.

За время существования на Первом канале службы сурдоперевода в ней сменилось уже много специалистов. Сейчас в штате только четыре девушки. Двое «ветеранов», работающих со дня ее основания, — Людмила Овсянникова и дочь Надежды Казимировны Квятковской Юлия Болдинова, продолжившая семейную династию. И еще двое «молодых специалистов» с уже огромным стажем — Варвара Ромашкина и Людмила Левина. На вопрос, почему они выбрали для себя эту необычную профессию, девушки рассказали, что, как правило, все сурдопереводчики выходят из семей, где кто-то из родных страдает глухотой. У Юлии Болдиновой не слышала бабушка, у Людмилы Овсянниковой и Варвары Ромашкиной не слышат родители — с детства они росли в среде, где жестовая речь была и является единственным средством общения. Естественно, и языком жестов они владели с детства, но, придя на телевидение, еще в течение пяти лет оттачивали, шлифовали и придавали филигранность своему мастерству, которое стало их профессией. А вот Людмила Левина пришла в профессию из обычной семьи — не поступив в театральный институт, она пошла работать в ближайший Театр мимики и жеста, рядом с домом. Даже не подозревая о том, что там работают слабослышащие актеры. Но, проработав в театре некоторое время, так полюбила всех людей, окружавших ее, что и сама выучила язык жестов. Позже она перешла на телевидение, но родной театр не бросает и сейчас. Коллеги о ней говорят: это сурдопереводчик от Бога.

Если про какую-то из профессий можно сказать, что она кажется легкой лишь на первый взгляд, то работа сурдопереводчика даже на первый взгляд легкой уж точно никому не покажется. «Первые годы, когда мы только начинали работать, нас нужно было видеть, — вспоминает Людмила Овсянникова. — Мы выходили из студии программы „Время“ с мокрыми спинами и обезумевшими глазами. Такое было колоссальное напряжение». Потому и работали девушки парами, сменяя друг друга через каждые 10 минут. Ни суфлеров, ни наушников у сурдопереводчиков не было и нет до сих пор. Всю информацию они воспринимают со слуха. Плюс — перед глазами обязательно должен находиться монитор с изображением, чтобы можно было видеть сюжет и точнее переводить. Допустим, показывают на картинке трактор — переводчик может артикуляционно проговорить «трактор», а жестом показать — колесный он или траковый. А если речь идет о танке — могут изобразить движение гусениц. «И вот представьте: сидишь ты в студии, — продолжает Людмила, — и полностью фиксируешь внимание на тексте, который говорит ведущий. Мы должны работать с отставанием не больше, чем в полтора слова (по крайней мере, так было в новостях), иначе потом ведущий так убежит, что его не догонишь. То есть примерная схема такова: звук улавливаешь ухом, прокручиваешь в голове, пропускаешь через себя и выдаешь через руки. И все это за доли секунды». Так что не дай бог в это время стоящим рядом оператору и осветителю вдруг забыться и начать обсуждать: «Слушай, а ты вчера футбол смотрел?» — «Не-а, не смотрел…» Потом им за эти разговорчики девушки такой разбор полетов устраивали! Ведь отвлечешься и переведешь не то в эфир. Объясняй потом зрителю, что ведущий этим сказать хотел.

Вообще жестовая речь — это тот же иностранный язык. Слово — на руках. На каждое понятие — свой жест, а их около 6000. Сложности бывали с какими-нибудь «импортными» животными. Увидишь на мониторе какого-нибудь непонятного зверя и в первый момент даже не поймешь, как его обозначить. Тогда начинаешь просто описывать жестами: длинный хвост, ребристый гребень и большие уши. (Представляете, как это выглядит со стороны?)

Плюс, как и любой язык, жестовая речь постоянно развивается. Появилось новое слово — «евро». Сурдопереводчики сначала его просто «прописывали» руками, как и имена собственные. Пока однажды Людмила Левина не пришла из театра и не сообщила радостно коллегам: «Ребята, я принесла „евро“! Наши актеры, общаясь между собой, просто описывают этот значок руками в воздухе — легко и понятно». То же самое стали делать и переводчики на экране.

Это, кстати, и есть особенность жестовой речи: она расшифровывает смысл понятия, над которым в быту мы даже не задумываемся. Так, сурдопереводчики несут на себе еще и образовательную функцию. «Например, как показать слово «экспроприация»? — говорит Юлия Болдинова. — Я проартикулирую это слово, а жестом переведу: «Отъем богатства у богатых». И даже самая малограмотная старушка поймет. Или вот популярное сегодня слово «аннексия» — на него можно даже сразу три жеста дать: «захват чужой территории», «отъем», «присоединение». Кстати, жестами сурдопереводчики обозначают все понятия, а вот буквами прописывают только имена собственные — это называется дактилология. Так, бывало, что и за ведущими ошибки замечали. Оговорится диктор: «Министр обороны Алексей Иванов». А переводчик тут же услышит и «пропишет» руками правильное имя — Сергей.

Руки — главный рабочий инструмент сурдопереводчика. За ними они ухаживают особенно тщательно. «Меня, например, мои домашние даже от мытья посуды освободили, — хвастается Юлия Болдинова. — Правда, готовить все равно самой приходится». Так вот, готовила она однажды и порезала палец. Обычному человеку вроде бы ничего, забинтовал — и на работу пошел. А Юле на работе пришлось весь этот бинт замазывать тоном для лица (новомодных пластырей еще не было), чтобы в кадре никто не заметил.

Но это все было на новостях, работу в которых переводчики до сих пор вспоминают с ностальгией. Сейчас их уже два года как заменила бегущая строка, да и из программ, которые они переводят, осталась только одна. «Наш зритель очень благодарный, но и очень несчастный одновременно, — говорят они сейчас. — Ведь программ с сурдопереводом практически не осталось. После того, как нас сняли с новостей, мы переводили еще „Жди меня“, а сейчас работаем по очереди только в „Человеке и законе“. К сожалению, наш зритель очень обделен количеством получаемой информации. Но мы надеемся, что руководство как-то сумеет расширить круг подобных передач. Недавно вот даже в Госдуме обсуждался закон о придании жестовому языку статуса официального. Не знаем, будет ли он решен, но по крайней мере хорошо, что об этом уже вспомнили».

Меня очень тронуло одно письмо, на которое я наткнулась в Интернете, когда готовила этот материал. Его написал 16-летний молодой человек:

«Слышащие люди, вы никогда не задумывались над тем, каково нам, глухим, жить среди вас? Мы не предусмотрены в вашей жизни. Мы даже не имеем возможности свободно смотреть телевизор. Только Первый канал показывает бегущую строку в новостях, да и то лишь в 12 и 15 часов, когда большинство из нас учится или работает. Фильмы мы можем смотреть только на специальных видеокассетах. Единственная доступная информация — газета.

11 сентября 2001 г. по всем каналам показывали горящие башни. А мы смотрели и не понимали, что случилось в Америке. Ни один канал не догадался поставить сурдопереводчика. Каждый год 31 декабря по всем каналам идет новогоднее обращение Президента РФ. А мы смотрим и пытаемся понять, что же все-таки нам, тоже гражданам России, желает глава государства. Мне очень хочется, чтобы нормальные, слышащие люди постарались посмотреть на нас, глухих, другими глазами. Для начала давайте договоримся: если вы увидите новости с субтитрами, не надо сердито думать: «Как мне мешают эти дурацкие надписи». Лучше по-доброму скажите: «Хорошо, что и глухие вместе с нами могут смотреть эту передачу».

Дополнительные комментарии здесь излишни.

Ну и напоследок. Чтобы не было все так грустно. Я заметила, что и разговаривая со мной, девушки нет-нет да и покажут какой-нибудь жест. Машинально. «А в жизни, — спрашиваю, — бывает, что вы между собою жестами общаетесь?» — «Бывает, — говорят они. — В метро, например, едешь — шум, грохот. Тогда мы просто стоим и разговариваем жестами. Во-первых, напрягаться не приходится. А во-вторых, никто не знает, о чем мы говорим. Зато когда поезд останавливается и мы вдруг начинаем спокойно разговаривать вслух… Надо видеть при этом лица окружающих нас людей. Народ совершенно ошарашенный, а в глазах читается недоуменный вопрос: а что это было?..»