Лариса Вербицкая говорит «доброе утро» всей стране на протяжении многих лет. Наверное, приятно будить такое огромное количество людей. Это с одной стороны. А с другой — ради этого приходится вставать ни свет ни заря, или наоборот — спать ложиться, когда все нормальные люди идут на работу. Да и в родной семье тебя считают больше гостем, нежели хозяйкой. Вот и решай после этого: стоит ли это самое доброе утро для всей страны таких усилий?

— Лариса, вы уже больше 15 лет работаете на Первом канале…

— Немножечко не так: 18 — на самом канале и 16 — в «Добром утре».

— Я не об этом. Не надоело на одном и том же месте столько лет сидеть? Психологи говорят, что работу нужно менять каждые 3—5 лет.

— Одно из качеств, которое я очень высоко ценю, — это постоянство. Вы поймите, я, наоборот, горжусь тем, что причастна к созданию такого жанра, как утренний эфир. Тем более женщин на нашем канале, которые бы с завидным постоянством работали на одной и той же программе, практически нет. В основном это мужчины: Масляков в КВНе, Юрий Сенкевич, которого, к сожалению, уже нет с нами; а также Белянчикова, которая вела когда-то «Здоровье».

— В прямом эфире вы работаете для Дальнего Востока. То есть когда у нас еще вчера, у вас уже завтра. Не путаетесь во времени?

— Конечно, путаюсь. Помните, когда мы с вами договаривались об интервью, то я попросила вас позвонить послезавтра? А на самом деле я имела в виду текущий день. Я, действительно, теряюсь во времени. Просто у меня, к примеру, вторник начинается в воскресенье. А во вторник мне кажется, что уже неделя заканчивается.

— Ваша программа идет около трех часов, неужели за это время вам никогда не захотелось в туалет или — не знаю — чихнуть, воды попить?

— Ощущение эфира — ни на что не похожее состояние. И в это время включаются — или, наоборот, отходят на задний план — все инстинкты, связанные с житейскими потребностями. Ну, я отключаю телефон… Знаете, эфир — это мой необитаемый остров. И ни о чем другом я в этот момент не думаю.

— Никогда?

— Хорошо: в день эфира я практически не ем.

— Ну, вот видите.

— Вы, пожалуйста, не сводите все к такой простой житейской ноте. У меня в этот день столько всяких обязанностей, на мне лежит такая сумасшедшая ответственность, что мне не до еды. Я ведь не имею права подвести коллектив, который стоит за мной и готовит эту программу.

— Но все равно, наверное, всякое случается?

— Продумать сценарий до мелочей практически невозможно. Можно хорошо подготовиться к теме, интервью, но все равно ты зависишь от техники, компьютеров, поэтому и сюжеты иногда вовремя не пускают, и осветительные приборы иногда взрываются. Однажды был забавный случай на ташкентском телевидении. Стояла жуткая жара, диктор надел рубашку, пиджак, а чтобы не так жарко было, ноги опустил в тазик с холодной водой. И вдруг штатив, на котором была закреплена камера, поехал вниз — и все, кто смотрел в эту минуту новости, увидели, как спасаются от жары дикторы на телевидении. Так что всякое бывает. Но что делать? Поэтому я и предпочитаю все контролировать до мелочей.

— К вам так много гостей приходит, никогда никого не путали?

— Вы знаете, за столько лет работы в эфире я многих людей знаю лично, и мы встречаемся с ними, как давние знакомые. Но каждая новая встреча — это мой телевизионный роман на те 10 минут, пока мы в кадре. И в эти мгновения мой гость — единственный для меня в жизни человек.

— Чаще всего с людьми вы встречаетесь поздним вечером, когда они уже поужинали и расслабились. Никогда не приходилось их «реанимировать»?

— Можно я не буду называть фамилии? Иногда мои собеседники теряются во времени. И даже предупрежденные, что эфир у нас утренний, иногда говорят, к примеру, о том, что пришли к нам с репетиции или концерта. Но, как правило, люди, которые появляются у нас в эфире, — не из робкого десятка, которые в этой жизни много достигли. И коль это так, то они находятся на достойном профессиональном уровне.

— Да дело даже не в этом. Просто мне рассказывали фантастические истории о том, как вносили подвыпивших политиков в студию и как профессионально они отрабатывали в кадре, а потом падали со стула.

— Ну, вносили не вносили… Бывало, что приходили актеры, которые уже не могли адекватно говорить. Но после того, как включалась камера и говорили: «Мотор! Вы в эфире!», вели себя предельно гладко. Это действительно поражает.

— Вы возвращаетесь поздней ночью домой…

— Примерно в 3—4 часа утра.

— В это время, наверное, на улице иногда что-то удивительное происходит?

— Я очень люблю ночную Москву, когда можно спокойно нажать педаль газа и реагировать только на светофоры.

— Но я слышала, что вы боитесь ездить по Москве.

— Не знаю… У меня довольно солидный водительский стаж, я всегда езжу на машине, даже зимой. И очень люблю сидеть за рулем. Это то время, когда я могу продумать свое интервью или настроиться на ту интонацию, с которой вхожу в студию. И потом, у меня есть возможность быть в курсе всех политических и культурных событий благодаря радио.

— Так по поводу удивительно-невероятного, происходящего в ночной Москве?

— Помню, прошлой зимой я возвращалась с работы и вдруг услышала скрип велосипеда. Стоял мороз градусов тридцать. Представляете? Ночью иногда происходят странные вещи.

— Это действительно был велосипедист?

— Да! И это настолько меня потрясло, потому что в то время и в ту погоду даже плохой хозяин собаку на улицу не выпустил бы. А тут велосипедист!

— Вы приходите домой, когда еще все спят. Уходите — когда уже все спят. С семьей только по выходным видитесь?

— Почему? От семейных обязанностей никто никого не освобождает. И семья, как банально это ни звучит, — это крепость, где ты можешь отдышаться, набраться положительных эмоций, ощутить тепло и нежность. Моя жизнь без семьи была бы просто инвалидной. Хотя существует мнение, что у творческих людей личная жизнь не складывается. Но это не догма. Сколько людей, столько и судеб. И каждый проживает свою так, насколько талантливо у него это получится.

— Но хозяйство-то лежит на вас, или все-таки муж и дети помогают?

— Признаюсь вам, что у меня очень большая семья по нынешним временам: муж, двое детей, мама, собака и попугай. Поэтому скучать мне не приходится. Но у нас в семье друг к другу все относятся с большим пониманием. Поэтому у нас заведено так: кто дома — тот и хозяин.

— Ваш сын Максим мечтал, как отец, стать оператором, но в результате организовал собственную юридическую фирму. Он живет с вами или ушел на вольные хлеба?

— Нет, он с нами живет. Ему 23 года, когда-то он увлекался фотографией и даже участвовал в выставках. Но закончил юридический факультет МГУ и поступил в аспирантуру. А сейчас, действительно, имеет свою юридическую фирму. Так что вся семья у нас в сборе. Чему я, кстати, очень рада.

— А дочка в какой класс пошла?

— Инночке 13 лет, она учится в восьмом — по-нашему в седьмом — классе. Ей удается совмещать и художественную школу, и спорт. Она очень удачно представляет свои работы на всяких художественных конкурсах, и я рада, что ее хватает на всевозможные творческие проекты. Хотя вы знаете, какая нагрузка сегодня в наших школах.

— Насколько я знаю, Инна когда-то увлекалась балетом?

— Был у нее такой период в жизни. Но с балетом у нас роман не сложился.

— Все равно, наверное, вместе с дочкой на диетах сидите?

— Мы с ней сейчас в одном весе и в одном размере. Благодаря этому очень здорово экономим на семейном бюджете. (Смеется.) А сидеть на диетах — профессия обязывает.

— Лариса, вы очень сильно похудели в последнее время. Это результат ваших усилий или испытания в «Последнем герое» на вас так подействовали?

— Знаете, у пионеров был когда-то девиз простой, что друг придет на помощь первым, а кто последний — не герой. Я к «Герою» отношусь как к счастливой возможности прожить еще какую-то новую жизнь, непохожую на ту, что предлагает нам цивилизация. Оценить заново те простые житейские прелести, к которым привыкли и которых не замечаем. Вернувшись с острова, я действительно пересмотрела свое питание и режим дня.

— У вас есть какие-то правила, соблюдая которые, женщина может хорошо выглядеть на протяжении долгого времени?

— Главное — это любовь и чувство юмора. Если женщина любит, то у нее светятся глаза, и значит, она всегда будет выглядеть моложе своих лет. А если нет, то как бы ты хорошо ни выглядела и шикарно ни была одета, глаза все равно выдадут твой возраст. Иной раз смотришь: ей 50—60 лет, а женщина так потрясающе выглядит. Все идет от внутреннего состояния, насколько ты нужен семье, насколько востребован в профессии и насколько осознаешь свою важность.

— Вы, кстати, осознавали свою важность, когда зачитывали сообщение о смерти Брежнева?

— Та ситуация для меня была определенным профессиональным экзаменом.

— Вы плакали?

— Нет. Я не так глубоко входила в образ. Да и было не до слез. Я ведь только начинала и больше переживала о том, чтобы не напутать ничего в фамилиях и фактах.

— Вы же тогда в Кишиневе работали, на молдавском некролог зачитывали?

— На русском, хотя по молдавскому у меня в аттестате «пятерка». Но признаюсь вам, что этот язык я знаю очень плохо. Просто у меня очень хорошая память, я как бы фотографировала текст, поднимала руку, выдавала его учителю и тут же забывала. Точно так же я вела концерты на арабском языке в Алжире. Когда за одну ночь мне пришлось выучить достаточно приличный по размеру текст на алжирском диалекте. Я не понимала ни одного слова. Главное было соблюсти мелодику речи и осознать, какой смысл вкладывается в эти сочетания гортанных звуков.

— Говорят, по статистике у 90% телеведущих проблемы с речью. У вас в этом плане были какие-то трудности?

— У меня никогда не было таких проблем. Но если я хочу разогреть свой речевой аппарат, то на удивление всем, находящимся в студии, начинаю проговаривать какие-то скороговорки: «глокая куздра штепо бодланула бокра и кудрячит бокренка». Или на шипящие: «цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла». Эти скороговорки еще с моей студенческой поры. А что касается вообще телеведущих, то даже если он заикается, но его часто показывают в эфире, то срабатывает эффект привыкания. И недостаток становится как бы его изюминкой.

— Лариса, почему вы не любите говорить о том, что когда-то вели новости?

— Ну, я не только новости вела, практически все музыкальные и шоу-программы. И почему не люблю? Для меня это совершенно нормально. Новости я читала не только в программе «Время», но и в «Добром утре». Со мной работали самые разные партнеры: и Женя Киселев, и Володя Молчанов, — я даже затрудняюсь вспомнить тех, с кем не работала. И в ту пору, когда «Утро» только начиналось, лет пять, наверное, я читала новости.

— Я слышала, что существует договоренность, что если вдруг что-то случится со всеми новостными ведущими Первого канала, то на помощь придете вы?

— Если будет нужно, то я всегда смогу их подменить. Но новостями у нас сейчас занимается отдельная телевизионная структура, работающая со своими людьми, в своем ритме. Но еще раз повторюсь: будет нужно — смогу и прочесть.

— Вас называют солнечным человеком…

— Хорошо, что не человеком дождя.

— Так неужели у вас никогда не просыпаются железные нотки в характере?

— Я бы не советовала вам испытывать другие возможности моего характера. Моего телезрителя не волнуют мои проблемы, которые есть у каждого живого человека за кадром. А сам жанр предполагает солнечность, приветливость и доброжелательность, потому что канал утренний. И у нас сегодня так много всякого рода проблем, что они уже порядком надоели. Уже хочется видеть лица на экране, на которых эти проблемы не ощущаются. И чтобы не только утро, но и весь день был добрым.