Восклицания новой русской жены из рекламы «как лук втыкать?» и «ой, какие мальчики!» быстро ушли в народ, а актриса Елена Дробышева, сыгравшая ту самую жену, стала ассоциироваться у многих с образом недалекой красотки. Только в жизни Елена совсем-совсем другая. Она изучает японский, носит странноватые наряды, не сюсюкает с сыном и, что самое странное, не держится «зубами и когтями» за актерскую профессию. Однако без работы не сидит — скоро Дробышева опять появится на телеэкране. На этот раз в новом сериале о пожарных.

— Лена, а кому принадлежит авторство гениального текста про «втыкание лука»?

— Мне (скромно). По сценарию, я должна была спрашивать: как сажать лук? Но раз уж я играла такую девушку, то специально спросила: как втыкать? Конечно же, на эту тему появились анекдоты: «Вы спрашивали армянское радио: как втыкать лук? Отвечаем: дорогая, да возьми лучше огурец!». Ну, а когда нашу рекламу протащили в КВНе, я поняла, что пришла настоящая слава.

— Сколько раз в день вы слышали в свой адрес шутки от знакомых на эту тему?

— Ну знакомые-то молчали — они вменяемые люди, а реагировали на меня посторонние. Зашла я как-то в салон одежды. Там покупатель был, такой солидный, в очках. И вдруг он мне совершенно серьезно заявляет: «Я не понимаю, почему у вас в рекламе вообще возник это вопрос: как втыкать лук? Явно видно, что луковица проросла, значит, втыкать надо зеленым вверх!» И с чувством выполненного долга вышел.

— Давайте развенчаем ваш рекламный образ экзальтированной неумехи. Вы же на даче все сами сажаете?

— Ничего я не сажаю. Вообще не люблю сад-огород, грабли всякие. Люблю сидеть на веранде и кофе пить. И дома хозяйством я особо не занимаюсь.

— Считается, что женщина из ничего может сделать три вещи: салат, шляпку и скандал. Это про вас?

— Салат я умею, скандалить мне лень, а шляпку… шляпку я только что купила в Париже. Такую хорошенькую — с вуалькой! Ей лет сто — я откопала ее в антикварном магазине. Впервые пройдя в ней по улице, я испытала потрясающие ощущения: когда ты смотришь на мир и общаешься с людьми через какую-то дымку, это не сравнимо ни с чем. Советую попробовать это каждой женщине.

— Вы очень необычно выглядите. Сами пришли к такому стилю — свободной, многослойной, асимметричной одежде?

— Лет пять назад моя мама забрела в один дом моды и сразу позвонила мне: «Срочно приезжай в Сокольники, тебе понравится!» Я приехала и обалдела, потому что это оказалось именно то, что я всегда искала. Мы тут же познакомились с художником-модельером — это была Лена Макашова. С тех пор мы общаемся, потому что совпали не только во внешнем — в одежде, но и в мироощущении. Ведь одежда — это отражение того, чем мы сейчас живем, ну и нашего характера, конечно.

— А вы вся такая стремительная… Это как раз характер?

— Возможно, я не люблю полумер. К примеру: оператор во время съемки командует: «Выйди из кадра». Я, по моим понятиям, выхожу. Следующая его реплика: «Я просил выйти, а не вылететь!» На что я уточняю: «Выйти — это значит выползти?!» У меня многое получается как-то слишком…

— А одежда отражает это ваше «как-то слишком»?

— По крайней мере, не должна мешать. Поэтому вещи Макашовой люблю еще и за элементарное удобство — в них нормально сесть на пол, лечь, быстро идти. К тому же, выйдя из дома, я уверена, что утром в таком виде могу явиться на работу, вечером пойти в театр или ресторан, а потом поехать на дачу и везде буду чувствовать себя комфортно.

— Саша Черный писал: «Спи, мой мальчик, спи, мой стриж, мать уехала в Париж…» Говорят, вы довольно часто бываете в этом городе?

— Да, бываю. Меня туда все время тянет, сама не знаю почему. Наверное, все идет из детства. В школе француженка не мучила нас переводами политических статей, а задавала читать в подлиннике «Мадам Бовари», потихоньку влюбляя в эту страну, ее культуру.

— Люди там сильно отличаются от русских?

— Французы воспитаны очень закрытыми, но, если их вывести на разговор, они с удовольствием его поддержат. Интересно, что поводом для диалога там считается взгляд. Если с кем-то вы законтачили глазами больше, чем на секунду, это уже предполагает, что нужно хотя бы поздороваться. Так, однажды на Монмартре в ресторане «Шарлотт» я засмотрелась на открывальщика устриц. Он делал это очень ловко, как автомат. И вдруг он, не прерываясь, начал рассказывать мне свою историю. Оказалось, что он африканец, когда-то случайно приехавший в Париж. И вот десять лет стоит на этом месте и делает эту работу. Тут же он дал мне попробовать лучшую устрицу, и было правда вкусно.

— Французские мужчины действительно необыкновенно тонки и галантны?

— Это больше похоже на миф. Там никто вокруг да около не ходит, все очень конкретно, что поначалу меня привело в шок. Если на улице незнакомец предлагает пообедать с ним в ресторане, это значит только то, что значит. Но и остальное без намеков, а прямо и откровенно: «Переспим?» Спрашивают все в лоб, в первые же минуты знакомства: «У тебя кольцо — ты замужем? А муж кто? Ах, не замужем. Значит, одна живешь или с кем-то?» Я говорю: «Ну зачем это обсуждать?» Удивляются: «А что тут такого?!»

— Франция — страна любви?

— Безусловно, тема любви там витает в воздухе. Мужчины похожи на русских, только наши все-таки не такие дураки. А то для французов сейчас главное — ходить в спортзал, качаться до одури, а потом обсуждать достоинства своей фигуры. Моя подруга, которая там живет, просто воет: «Слышать этого уже не могу!» С нами же, русскими женщинами, о духовном разговаривать надо!

— Как вам мнение, что в актеры идут те, кто больше ничего не умеет делать?

— Не готова ответить на этот вопрос. Сама я не собиралась становиться актрисой и после школы легко — с одними пятерками — поступила на театроведческий факультет ГИТИСа. А на эстрадном там же училась Юля Рутберг, с которой мы дружили еще с десятого класса. Однажды я попала к своим знакомым студентам — актерам Щуки на этюды «Наблюдения» и вдруг поняла: это то, что мне нужно. Рассказала обо всем Юле, и мы завелись: надо бросать ГИТИС и срочно поступать в Щуку. Показываться решили вдвоем, для чего сделали очень смешной номер — стихотворение «Федорино горе», где обе изображали и Федору, и посуду, и тараканов… В результате мы обе имеем актерские дипломы училища имени Щукина.

— Актеры любят подчеркивать, что их профессия зависима, как никакая другая. А есть еще какие-то минусы?

— Она зла и ревнива. Как только начинаешь говорить о ней плохо или изменять ей — тут же мстит тебе. Она хочет поглотить тебя всю! Заниматься кровь из носу только ею! Но все же иногда я пытаюсь «срулить налево», чтобы немножко освободить голову. Время от времени в Москве или в Париже работаю переводчиком с французского.

— А случалось, что отсутствие актерской работы ввергало вас в депрессию?

— Это не хобби, и любой нормальный актер при отсутствии работы впадает в депрессию.

— А бывает ли вам скучно?

— Я этого вообще не понимаю! Мне кажется, жизнь такая хорошая вещь, что всегда можно найти себе интерес, только надо пошевелиться. И сына ругаю, если он говорит, что ему скучно. Ну как может быть скучно, если вокруг столько всего есть!

— Одно время вы работали в «Театре Луны», играли смешную дамочку в спектакле «Ночь нежна». Почему ушли?

— Без комментариев. Два года назад я оттуда ушла в никуда, но не пожалела об этом ни одной секунды. Там много всего разного было, оно наворачивалось как ком, пока я не поняла, что просто не хочу в этот театр ехать. Доходило до смешного: в метро, задумавшись, я садилась на поезд, который шел в противоположную сторону. Осознав, что уже безотчетно бегу от «Луны», я решила: пора писать заявление об уходе.

— Сейчас вы играете в спектакле «Трансфер». А снимаетесь?

— Уже закончила, фильм «Огнеборцы» вот-вот выйдет. Это история о пожарных, я играю диспетчера — жену одного из них. Когда мы снимали в настоящей диспетчерской, пожарные нам очень помогли. В тексте не был прописан профессиональный сленг, и я попросила объяснить, что означает их «птичий язык». Затем выдала все это в кадре. Кстати, пожарные нас очень благодарили за то, что мы про них снимаем, может, люди хоть правду о них узнают.

— Актрисам приходится возвращаться домой поздно, часто без провожатых. Не боитесь?

— Нет. Я считаю, что самое страшное — это сам страх. Страх — разрушающее чувство, и он притягивает беду. Иногда страх словно перекрывает тебе кислород, и ты становишься просто механизмом. Мне очень понравилось, как по этому поводу высказалась Даша Асламова: «Я всегда пыталась делать то, чего боялась, и именно так избавлялась от страха».

— Ваша мама — народная артистка Нина Дробышева — следит за вашими работами?

— Да, а потом возможно всякое: либо хвалит, либо… Если ей не нравится, обходится без дипломатии. Говорит точно, поэтому не обидно. Она для меня непререкаемый авторитет, актриса, которая меня восхищает, у которой я стараюсь учиться.

— Мама помогала вам поступать на актерский?

— Она ничего не подозревала и была страшно рада, что я, будущий театровед, сижу, обложенная томами по истории литературы и театра. (Смеется.) А во время экзаменов в Щуку она была на гастролях. Когда я сообщила, что теперь учусь в другом месте, мама особо не удивилась — гены. Она мне доверяла и считала, что я во всем разберусь сама. Я и замуж так же выходила — написала домашним записку, и все.

— И муж, конечно, был актер?

— Конечно.

— А ваша младшая сестра, Христина, тоже актриса?

— Совсем нет. Закончив Педагогический институт им. Ленина, призвание она нашла в воспитании своих детей — четырехлетней Таисии и восьмилетнего Антона.

— Вы были закулисным ребенком?

— Никогда. Слава богу, маме таскать меня с собой в театр не пришлось. Но на все детские спектакли я ходила. Помню, в Малом, где служит мой папа — актер Виталий Коняев, я смотрела спектакль, и один актер там был закован в цепи. Он мне так понравился, что потом я выспрашивала у папы, где пальто этого артиста висит. В Малом театре мне вообще было очень интересно, он же потрясающий изнутри, все еще со старых времен осталось — и машинерия, и подземный ход к Большому… Такую таинственность за кулисами сейчас редко где встретишь.

— С кем-то из великих актеров Театра им. Моссовета — Пляттом, Раневской, Орловой, Марецкой — вам удалось пообщаться?

— Нет. Для меня, ребенка, это были обычные, совсем немолодые люди, которые просто работают вместе с мамой. Запомнилось, как после премьеры «Вечернего света» маме позвонила Раневская и говорила какие-то хорошие слова. Я видела, что для мамы это было очень важно, поэтому тот звонок и застрял в памяти, хотя мне было лет шесть всего.

— А сами вы играли детей в постановках театров, где служили родители?

— Никогда. Мой первый сценический опыт состоялся в 17 лет. В ДК «Замоскворечье» Роман Виктюк поставил «Утиную охоту», и там я играла Ирину. Ничего не соображала — что делаю, с кем репетирую… Только на уровне подсознания понимала, что Виктюк — это очень интересный режиссер.

— Для многих театралов любимая роль Нины Дробышевой — блистательно сыгранная ею Эдит Пиаф. На вас эта роль произвела впечатление?

— Первый раз я смотрела этот спектакль, вжавшись в кресло от стыда. Он начинался с пронзительного маминого возгласа: «Эдит Пиаф. Моя жизнь, или На балу удачи!» Оттого, что она так кричит, мне казалось, будто в зале начнут хохотать и показывать на нее пальцами. Только к концу действия я расслабилась, сообразив: люди-то не смеются, а плачут настоящими слезами.

— В некоторых спектаклях вы играли вместе с мамой. Это двойная ответственность?

— Нет, это даже легче, потому что мы хорошо чувствуем друг друга. Буквально через несколько репетиций я начинаю воспринимать ее только как партнера. Так что ненужного ощущения пуповины между нами нет.

— Вашему сыну Филиппу 14 лет. Он намерен продолжить актерскую династию?

— Совсем нет. Скорее его интересует компьютер, а в театр затащить непросто. Он рэпер, слушает музыку готик-рок, любит мультики, в общем, нормальный современный ребенок. А вот моему племяннику Антону все, связанное с театром и кино, наоборот, нравится. Он явно творческая личность. Совсем маленьким впервые придя в театр, он выдохнул: «Господи, красота-то какая!» В сериале «Другая жизнь» мы снимались вместе — он играл там моего сына.

— Сейчас в женских компаниях часто говорят о вырождении мужчин. Вы поддерживаете это мнение?

— Конечно, нет. Мужчины как были, так и есть — разные. Мне повезло — я встречаю в своей жизни замечательных! Единственное, в чем я глубоко убеждена, что все идет из детства, поэтому стараюсь воспитывать сына так, чтобы он умел все-все делать сам. Если мама до десятого класса станет складывать сыну в портфель бутерброды, то это потом никуда не денется ни после женитьбы, ни в 30, ни в 40 лет. Человек так и будет хотеть, чтобы ему бутерброды складывали и носки стирали. И нам, мамам сыновей, необходимо изначально это понимать.

— Вы были участницей игры «Форт Боярд». Сын-то болел за вас?

— Еще как! Филипп гордился, что я прошла все испытания. К тому же я ему парочку монеток-боярдов привезла. Когда они сыпались, а мы таскали их на весы, я зажала несколько в кулаке (карманов не было), отчего на пленке запечатлелось мое очень сосредоточенное лицо. Наша команда в русском блоке была самая первая. Мы выиграли много денег, но дело не в этом — не за деньги боролись, а за честь России. Не представляете, какой там патриотизм просыпается!