Еще в детстве ей, длинноволосой курносой девочке, цыганка нагадала: «Все мужчины будут от тебя без ума, у тебя будет много мужей, но в старости ты останешься одна». Так оно, в общем-то, и получилось. Бывшая манекенщица, актриса Лариса Лужина когда-то с легкостью покоряла сердца блистательных мужчин. Александр Фадеев, сын знаменитого писателя, прославленный французский актер Робер Оссейн, Владимир Высоцкий — список влюбленных в Ларису можно продолжать и продолжать…

Лужина была настоящей звездой. Снималась в культовых фильмах — «На семи ветрах», «Тишина», «Вертикаль». Журнал «Пари матч» отдавал развороты под ее фотографии. Актриса объездила весь свет, ее многочисленные романы, свадьбы и разводы становились главной темой для обсуждения советских светских львиц… Никому тогда и в голову не могло прийти, что эта приковывающая взгляды, порхающая по жизни красотка в своей личной жизни глубоко несчастлива.

«Воздушная тревога! Воздушная тревога!» — металлический голос, звучащий из динамика в блокадном Ленинграде, ей не забыть никогда. В три года Лариса потеряла почти всех близких. Первой умерла бабушка, через два месяца не стало старшей сестры — шестилетняя девочка умерла от голода. Матери на заводе «Красный треугольник» давали всего сто двадцать граммов хлеба в день. Чтобы прокормить дочек, она срывала обои, наклеенные на мучной клейстер, и варила их. Этой малосъедобной жижей девочки и питались. Маленькой Ларисе чудом удалось выжить.

Лужина: «Последним ушел из жизни отец. В бою за форт „Серая лошадь“ он получил незначительное ранение. Если бы его положили в госпиталь, он бы обязательно выжил. Но папу отправили домой, а это было равносильно смертному приговору. Отец отказывался от любой еды. Мама собирала ему какие-то сухарики, а он их прятал под подушку. А когда мама уходила на работу, подкармливал ими меня. Так и умер от истощения. В один из зимних вечеров к нашему подъезду подъехал грузовик, из которого вышли двое мужчин и забрали зашитое в одеяло тело отца. Отвезли на Пискаревку, в братскую могилу».

В декабре сорок третьего Ларису с мамой эвакуировали в Ленинск-Кузнецкий — самыми последними, по «Дороге жизни» через Ладогу. Блокадников размещали по семьям, но от Лужиных все отказались — уж больно худые, по хозяйству помочь не сумеют. В итоге их поселили в землянку, недалеко от железной дороги. На местном мясокомбинате, куда устроилась мама, и состоялось первое выступление маленькой Ларисы на публике. На праздновании Нового, тысяча девятьсот сорок пятого, года девочку поставили на табуретку и попросили прочитать стихотворение.

«Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку. Но как зовут — забыл его спросить…» — звонкий детский голосок отчеканил строчки из популярного стихотворения Твардовского. Когда Лариса замолчала, женщины расплакались, а директор мясокомбината отвела девочку на кухню и подарила ей… котлету. Вкус и запах которой она запомнила на всю жизнь.

Война близилась к концу, и всех ленинградцев-блокадников отправили домой. Ехали в теплушках без окон, но все были по-настоящему счастливы. Когда поезд приближался к Ленинграду, женщины стали принаряжаться, доставая из тюков ситцевые платьица, шелковые платки… Однако для Лужиных тот день не сулил ничего хорошего. Когда мама с дочкой пришли на Нарвский проспект и поднялись в свою квартиру, они застали там других жильцов, которые просто захлопнули дверь перед настоящими хозяевами.

Лужина: «Переночевали мы у маминой подруги, а на следующий день уехали в Таллин, к дяде Карлу-Густаву. Ведь моя мама — Евгения Адольфовна — по отцу эстонка. Если бы вы знали, как же она боялась произносить свое отчество во время войны!.. Вообще жалко ее, так ничего и не видела в своей жизни. С отцом они очень мало пожили, а еще раз замуж мама так и не вышла. К сожалению. Нет, у нее были какие-то мужчины. Тогда я их ненавидела. И на нее обижалась. А сейчас понимаю: чего мне ее осуждать? Для мамы это были единственные всплески радости. Как ни странно, среди тех мужчин был один очень хороший человек — пленный немец. Он подарил мне первую в моей жизни игрушку, мячик. В Таллине много было военнопленных, и мне до сих пор стыдно за то, что когда они шли по нашей улице, мы, дети, кидали в них камнями. Кричали: „Айн, цвай, драй — фриц не отставай. Котелок держи на пузе — кашу уплетай“. А у мамы моей как раз был роман с одним из этих военнопленных».

Дочь не повторила судьбу матери. Жизнь Ларисы бурлила свиданиями и увлечениями, встречами и расставаниями. Она влюблялась и разочаровывалась, снова влюблялась и опять разочаровывалась. Несмотря на обилие в ее жизни самых сногсшибательных мужчин, свою первую любовь Лужина не забывает.

Неподалеку от Таллинского драмкружка, где занималась Лариса, находилось Высшее мореходное училище. По вечерам здесь устраивали танцы — неизменное место встреч таллинских девчонок и бравых парней-моряков со всего Союза. Там-то шестнадцатилетняя Лариса и познакомилась с четверокурсником мореходки Пашей Скороделовым. Высокий, голубоглазый — ей он казался настоящим героем. До близких отношений у влюбленных, правда, не дошло — целовались, но не больше. Перед отъездом домой в Иркутск Паша подарил Ларисе свою гитару, на которой бренчал на танцах, обещал писать… Наивные детские мечты разрушились в один день. Однажды на его гитаре лопнули сразу все струны — как знак свыше. И действительно, в тот день друзья рассказали Ларисе, что Паша женился, а его избранница ждет ребенка. Для Лужиной это была трагедия. Переживала страшно.

Лужина: «Спустя много лет я приехала в Иркутск с картиной „На семи ветрах“. И встретила там Пашу. После показа он подошел ко мне, мы долго сидели за столиком, разговаривали. У него к тому времени уже было двое детей. Внешне Паша почти не изменился, только стал малость потертым, потускневшим. Видно, судьба его не сложилась. В Иркутске ведь только речное пароходство, а Паша мечтал об океанских лайнерах. Я подумала тогда: „Слава богу, что до замужества дело не дошло!“ Наверняка у меня сложилась бы совершенно иная жизнь — неинтересная, скучная. Никто бы не знал Ларису Лужину!»

Она хотела славы — она ее получила. Но не сразу и уж совсем не легко. После занятий в знаменитом Таллинском драмкружке, из которого вышли такие звезды советского экрана, как Владимир Коренев, Виталий Коняев, Игорь Ясулович, дальнейший путь Ларисы напрашивался сам собой — театральный институт. Однако вступительные экзамены в ленинградском Институте театра, музыки и кино закончились полным провалом. Лирику Лариса еще с грехом пополам прочитала, но когда седовласые экзаменаторы попросили ее спеть что-нибудь веселенькое — тут-то и началось самое страшное. Лужина, по сей день не имеющая ни слуха, ни голоса, затянула на всю аудиторию первое, что пришло ей в голову: «Легко на сердце от песни веселой…» Комиссия не дала ей «исполнить» даже первый куплет. И поставила Ларисе двойку.

Сейчас актриса вспоминает, что после такого оглушительного провала она и не думала снова поступать в театральный. Решила: раз не поступила — значит, не судьба. Она собрала вещи и вернулась в Таллин, к маме, которая устроила дочь по «большому блату» к себе на кондитерскую фабрику «Калев». Несостоявшуюся актрису поставили «на зефир».

Лужина: «Это была очень тяжелая работа в три смены. Голова кругом шла. И потом этот запах! Всякий раз, когда вспоминаю, у меня начинает в горле першить от сладости. Целыми днями мы вручную давили крем из двухкилограммового мешка на бумагу и убирали на ночь в сушильный шкаф. На следующий день вытаскивали, посыпали пудрой — и в коробку. Помню, раз пришла я утром, вытаскиваю из сушилки лист с зефирами… А там крыса родила крысят маленьких. По санитарным нормам нужно было все это, конечно, выкинуть. Но я же не могла этого сделать — оплата-то сдельная, за каждую штучку. Сколько же потеряю? Стряхнула выводок с листа, посыпала зефирины пудрой — и в коробку. Точно так же вылавливали крыс из бидона со сгущенкой. Может, сейчас все по-другому, а тогда было так…»

Зефирная эпопея в жизни Ларисы продолжалась около года, после чего ее устроили секретарем к министру здравоохранения Эстонии. Здесь уже Лужина сидела в отдельном кабинете, наклеивала марки на конверты, приносила шефу свежую прессу и чай на подносе. Но даже такая «чистенькая» работа оказалась не для нее. На прием к министру пытались прорваться толпы просителей, в обязанности Ларисы входило разворачивать «ходоков». Но ей всех было жалко. «Как ты могла пустить этих людей!» — кричал на нее министр. Лариса только опускала глаза: «А что я могла сделать?»

Лужина: «Под Таллином находился лепрозорий, где жили прокаженные. Помню, пришла оттуда пара с какой-то просьбой к министру. А я-то откуда знаю: прокаженные, не прокаженные. Ну нос проваленный, ну и что с того? Подошли — я с ними за руку здороваюсь, провожу в кабинет… Когда они ушли, на меня все накинулись: „Ты что, с ума сошла?!“ — „Но я же видела, что они плачут, ну как отказать?“ Тяжело мне там было — не мое это все».

Однажды, просматривая прессу, Лариса наткнулась на объявление о наборе манекенщиц в только что открывшийся Таллинский Дом моделей. Решила рискнуть и не прогадала. Высокую (по тем временам ее рост — сто семьдесят два сантиметра — считался очень приличным), стройную (талия — шестьдесят сантиметров) девушку приняли на работу, не раздумывая. А для Лужиной подиум стал той сценой, о которой она так мечтала. После ненавистного кондитерского цеха и министерского кабинета она почувствовала себя настоящей Золушкой, которая на время превращается в принцессу. Наверное, поэтому на подиуме Лариса всегда улыбалась, чего не позволяли себе другие манекенщицы. Даже пятичасовые примерки не казались ей утомительными — таких нарядов у Ларисы не было никогда. Да и сейчас нет.

Как-то раз на показ Дома моделей пришли члены съемочной группы фильма «Незваные гости» c Таллинской киностудии. Киношники просматривали фактурных девушек и сразу обратили внимание на красивую улыбчивую манекенщицу. После показа ассистент режиссера Лейда Лайус, которую впоследствии Лариса назовет своей крестной мамой в кино, пришла за кулисы и предложила Лужиной сняться в небольшой роли. Лариса, естественно, не отказалась.

Лужина: «У меня была достаточно броская внешность. Я носила длинные волосы под Марину Влади, тогда ведь все были без ума от ее „Колдуньи“. Но о кино я и не мечтала. Пришла на студию, Лейда представила меня режиссеру, но когда мне сказали, что нужно играть певицу из кабаре, я расстроилась. Думала, опять на этом злосчастном пении провалюсь. Даже не подозревала, что в кино используют фонограмму. Роль далась мне легко — без труда выучила текст на английском, ну, а двигаться ритмично я всегда умела. Нет, актрисой я себя тогда не ощущала. Считала, что все это — временно. Но когда на меня обратил внимание такой известный режиссер, как Герберт Раппопорт и пригласил на главную роль в картину „В дождь и в солнце“, тогда я почувствовала настоящий вкус к кино».

О том, что Сергей Герасимов выгнал со своего курса двух студенток, Лариса узнала от своей благодетельницы Лейды Лайус. Однажды Лейда позвонила на Таллинскую киностудию и устроила грандиозный переполох: «Разыщите Ларису, ей нужно срочно приехать в Москву». И уже через несколько дней подруги встретились на Ленинградском вокзале. «Это твой единственный шанс», — сказала Лейда. Оказалось, по Центральному телевидению уже объявили конкурс на «замещение» двух вакантных мест в мастерской Герасимова, и телефоны в приемной комиссии разрывались от звонков со всего Союза. Но Лейда уже обо всем договорилась. На следующий день Лариса надела свою самую красивую юбку с широким поясом, который затянула так, что и вздохнуть не могла. И, трясясь от страха, поехала вместе с подругой домой к Герасимову и Макаровой.

Лужина: «Он окинул меня взглядом и пробурчал: «Да, ты рослая». Лишь потом я поняла, почему он обратил на это внимание. Герасимов всех на своем курсе под себя подбирал. Болотова, Губенко, Никоненко, Польских, Жариков — все же невысокие, такие же, как он. Но тогда про Герасимова я не знала ровным счетом ничего. Зато знала Макарову — только на нее и смотрела. Боже мой, думаю, вот эта артистка сидит, такая красивая. И рядышком какой-то лысый мужик — даже внимания на него не обращала. Прочитала стихотворение «Ландыши продают». Плохо прочитала. Смотрю: Лейда вся аж покраснела. Но Герасимову, казалось, было все равно, как я читаю. Они с Макаровой засыпали меня вопросами: «Ты спортом занимаешься?» или «Чем ты красишь волосы?» А когда Тамара Федоровна спросила: «Какой у тебя натуральный цвет волос?» я выпалила: «Такой же, как у вас». Не думала ей польстить — просто брякнула первое, что в голову пришло. Потом стала читать монолог Ларисы Дмитриевны из «Бесприданницы» и… расплакалась. Мне до того стало себя жалко: опять все рушится, опять никуда не поступлю. Герасимов оборвал меня на полуслове: «Ладно, хватит реветь. Я беру тебя». Когда он это сказал, я аж подпрыгнула. Тамара Федоровна засмеялась: «Ой, первый человек, который у нас под потолок прыгает от радости».

Роль, после которой просыпаешься звездой, Лариса получила благодаря стараниям все того же Герасимова. Сам режиссер не считал ее «своей» актрисой. Зато порекомендовал Лужину своему ученику — режиссеру Станиславу Ростоцкому. Тот как раз приступал к съемкам картины о войне «На семи ветрах». Главная героиня, Света Ивашова, как тогда писали, «безоглядно кинулась в пекло войны по зову любимого». Ростоцкий уже застолбил эту роль для одной молодой актрисы, однако Герасимов настоял на кандидатуре Лужиной. Вообще в списке актеров для этого фильма значилась лишь одна неприкасаемая фигура — звезда советского кино Вячеслав Тихонов. Остальные — сплошь необстрелянная молодежь: Вячеслав Невинный, Анатолий Ромашин, Виктор Павлов… Режиссер какое-то время пытался отстоять прежнюю актрису, но потом вынужден был сдаться. И, как выяснилось, не ошибся.

В шестьдесят втором, после выхода картины Ростоцкого на экран, критика напишет: «Ее Света стала таким же символом поколения, как Татьяна Самойлова после фильма «Летят журавли» или Тамара Семина после «Воскресения». В том же году Лариса в составе советской делегации отправилась на Каннский фестиваль.

Впервые за границу — и сразу Франция, сразу Канны. Как подарок судьбы. В общежитии ВГИКа Ларису собирали всем миром. Из Таллинского Дома моделей привезли два шикарных платья, студенты-индонезийцы подарили роскошный халат. А перед самым отъездом к Лужиной подошел чернокожий француз, учившийся на режиссерском факультете, и в шутку спросил: «Ты хоть твист умеешь танцевать?» — «Нет», — растерялась Лариса. «Как?! — удивился он. — Сейчас в Европе твист — самый модный танец. Тебя пригласят, а ты не умеешь. Давай научу». И показал ей несколько движений.

Однако та поездка едва не стоила Лужиной карьеры. Во время торжественного приема, который устроила на фестивале советская делегация, Лариса шокировала абсолютно всех. Нахватавшись модных движений от соседа по общежитию, она решила блеснуть своим умением в столь изысканном обществе. Через несколько дней журнал «Пари-матч» (по советским меркам — реакционное издание) вышел с разворотом, где фотографии танцующей Лужиной венчал броский заголовок: «Сладкая жизнь советской студентки». Это был самый настоящий скандал.

Лужина: «В Канны приехали одни киты нашего кинематографа — Герасимов, Кулиджанов, Ростоцкий, Райзман… И мы с Инной Гулая, исполнительницей главной роли в фильме «Когда деревья были большими», совсем еще девчонки. Нас сразу предупредили: одной из номера никуда не выходить, с иностранцами не разговаривать. Инка от страха вообще из комнаты не вылезала. А я была посмелее. Спустилась как-то в холл, просто посидеть за столиком в баре. И ко мне подошел красивый мужчина. Я поняла, что это знаменитый французский актер Робер Оссейн. Он заговорил со мной по-русски: «Мамочка, ты русская?» — он почему-то ко всем женщинам обращался только так: «Мамочка». Может быть, Марина Влади (она была его женой) его научила, не знаю. А потом пригласил подняться к нему в номер. Я отказалась. Оссейн удивился: «Вам что, не разрешают?» — «Почему не разрешают, я просто не хочу». Он рассмеялся и, уже обращаясь к бармену, добавил что-то по-французски. Мне потом перевели его слова, он сказал: «Смешная русская. Думает, что в номере я сразу на нее наброшусь».

Наверное, тогда я действительно выглядела смешной. В той поездке одно эмоциональное потрясение сменялось другим. Кулиджанов возил нас к самому Марку Шагалу, Нина Петровна Леже, вдова художника Леже, водила по шикарным магазинам, покупала нам какие-то сумасшедшие наряды. На званых обедах мы с Инной терялись от обилия столовых приборов — не знали, за что хвататься, и поэтому обычно ничего не ели. У себя в общаге я завтракала кусочком черного хлеба и сто раз заваренным чаем, который мы называли «белая роза». А когда в ресторане нам предлагали очередное изысканное блюдо, я отвечала: «Спасибо, не хочу».

Но самое страшное случилось потом. Специально для приема в честь гостей фестиваля мне купили голубое обтягивающее платье, про которое французские газетчики потом написали: «платье, достойное Мэрилин Монро». Столы ломились от водки и икры. В конце вечера, естественно, начались танцы. И тут ко мне приклеился американский журналист, который попросил ни много ни мало «станцевать твист на столе в русских панталонах». Тогда популярна была история про Ива Монтана, который в пятидесятые годы накупил в Москве женских байковых штанишек на резиночке — аж два чемодана. И устроил в Париже выставку: в чем ходят советские женщины. После этого его долго не пускали в Союз… Так вот. Я ответила американцу: «Во-первых, у меня никаких панталон нет, а во-вторых, твист я не танцую». Журналист не отставал. И тут вмешался Герасимов. «А чего ты стесняешься — будь хозяйкой, давай танцуй». Ну что оставалось делать — я и пошла. Только начала танцевать, мой американец куда-то исчез, а вместо него появился какой-то красивый парень, итальянец. Который начал выделывать такое! Я-то просто двигалась, а он: и на мостик, и на колени, чуть ли не на руках ходил. Все остановились, окружили нас и стали хлопать. И тут я вижу своего американца с фотокамерой. А через два дня в «Пари матч» появились фотографии".

Когда делегация вернулась в Москву, французский журнал лег на стол министра культуры. Фурцева пришла в ярость и моментально вычеркнула фамилию молодой актрисы из списка на поездку в Карловы Вары. Что означало автоматическое исключение Лужиной из всех последующих загранпоездок. Но за Ларису заступились. Правда, Ростоцкого Фурцева оборвала на полуслове: «Не хочу ничего слышать. Лужина плохо вела себя в Каннах. Эта девчонка там кривлялась для западных фотографов». Но когда Герасимов сказал, что сам подтолкнул Лужину к «дурному поступку», Фурцева сдалась: «Ладно, пусть едет».

Франция, Чехословакия, Норвегия, Иран — всего за год с картиной «На семи ветрах» Лужина объездила полмира. Успевая попутно сниматься в фильмах «Тишина» и «Штрафной удар». А в шестьдесят третьем Лариса поехала на съемки в ГДР. И осталась в этой стране почти на четыре года. За это время она выучила немецкий язык, снялась в шести картинах на студии ДЕФА и даже получила Национальную премию ГДР за главную роль в пятисерийной киноленте «Доктор Шлюттер».

Лужина: «В том фильме мне пришлось сняться в постельной сцене. До трусиков разделась, стою посреди павильона и не могу сдержать слез. Режиссер и так и сяк, всех, кроме оператора, выгнал, чтобы меня не смущали. А я, глотая слезы, объясняю через переводчицу: у меня маленькая грудь, если лягу на спину, ее совсем не будет видно. «Ах, вот в чем дело, — рассмеялся режиссер, — пусть сидит, если ей так больше нравится».

Вообще в ГДР мне пришлось несладко. Первое время еще было интересно, а потом — хоть волком вой. Одна совсем! Как-то я попросила Отто Меллиеса, немецкого актера, известного у нас по фильму «Семнадцать мгновений весны», поводить меня вечером по берлинским кабачкам. В одном из них моего кавалера узнали, и нас пригласили за праздничный стол. Все было замечательно, пока я не разговорилась с соседом — пожилым одноруким немцем. Он хорошо «принял» шнапса и, не зная, что я русская, стал рассказывать, как косил под Сталинградом русских мужиков. И до того мне стало обидно, что я встала из-за стола и с размаху врезала ему пощечину. Что тут началось! Чудо, что мы сумели сбежать целыми и невредимыми".

К тому времени Лариса уже была замужем. Общежитие ВГИКа славилось своими ежевечерними посиделками. Киношная братия собиралась в холле на четвертом этаже, где стояло пианино. Пели песни, пили чай, а иногда кое-что покрепче. И общались. На одной из таких вечеринок она познакомилась со студентом-оператором Алексеем Чардыниным. Красивый, черноволосый, озорной, он всегда был в центре компании. А такие Лужиной нравились. Вскоре они поженились. Знакомые любовались этой парой: вот, мол, образцово-показательная киносемья. Он — оператор, она — актриса. Оба молодые, красивые — казалось, они идеально подходят друг другу. Но молодожены явно не рассчитали собственные силы. Оба донельзя влюбчивые, без конца пропадавшие в длительных киноэкспедициях, они не могли долго хранить друг другу верность. На Алексея, по словам Лужиной, женщины вешались гроздьями. Лариса тоже отнюдь не ангел — почти на каждой картине у нее закручивались лихие романы.

Лужина: «Во время работы мне всегда нужен был какой-то объект обожания. Раньше, если на съемках рядом не оказывалось мужчины, молодого человека, который бы меня привлекал, я просто не могла работать. Когда испытываешь состояние влюбленности, все окружающее воспринимаешь иначе. Тебе все интересно, ты работаешь не только для себя, но и еще для кого-то. И начинаешь выкладываться на полную, лучше играть. Причем это мог быть не только актер, но и осветитель, рабочий сцены — кто угодно. В мужчине прежде всего меня привлекал внутренний магнетизм. Человек мог быть совершенно некрасивым, но если я чувствовала в нем мужское начало, то… Тем более, из-за длительных съемок мы с Лешей не виделись по три-четыре месяца. Естественно, начинались какие-то встречи, новые увлечения. И с моей стороны, и с его. В конце концов все закончилось тем, что мы разошлись. По-другому и быть не могло».

Летом шестьдесят шестого Лужина окончательно вернулась в Союз. И вскоре режиссер Станислав Говорухин пригласил ее на роль врача в фильм «Вертикаль». И здесь Лариса сразу же попала в водоворот страстей. Первым был Высоцкий. Он засыпал Ларису комплиментами, пытался пригласить к себе в номер. Все напрасно. На «Вертикали» у нее был совсем другой объект внимания — актер Саша Фадеев. К тому же она все еще была замужем. Однажды, сидя после съемочного дня у костра, Высоцкий сказал приехавшему повидаться с женой Чардынину: «Леша, послушай, какую песню я написал твоей бабе». И спел:

«Наверно, я погиб: глаза закрою — вижу.

Наверно, я погиб: робею, а потом —

Куда мне до нее — она была в Париже,

И я вчера узнал: не только в нем одном!"

Действительно, песню «Она была в Париже» Высоцкий посвятил Лужиной. Вернее, своим безответным чувствам к ней.

Лужина: «Я тогда очень много ездила: Канны, Осло, Варшава — в песне Володя очень точно описал географию моих маршрутов. На съемках я часто рассказывала о тех поездках. Единственную ошибку он допустил в строчке: «И сам Марсель Марсо ей что-то говорил». Я ему показывала фотографию из журнала, но там на ухо мне шептал не Марсо, а другой французский актер — Фернан Рено. Сейчас вспоминаю об этом с удовольствием, а тогда немного обиделась на Володю. Из песни выходило, что я такая легкомысленная, все время где-то порхаю, поэзии его не понимаю. Помните: «Но я напрасно пел о полосе нейтральной, ей глубоко плевать, какие там цветы…» Уж не знаю, насколько он был влюблен, но я — точно не была. Но слухи о нас ходили. И как же неудобно мне было перед Люсей Абрамовой, его тогдашней женой!

Мы с Володей познакомились еще до съемок в «Вертикали». Он часто приходил к нам в общежитие, пел свои песни. Мне тогда казалось — ничего особенного: ну парень с гитарой, песни какие-то приблатненные. Невзрачный, невысокого роста. Вот когда к нам заходил Муслим Магомаев — это все, караул! Все девчонки сбегались. А Высоцкий… Нет, я на него внимания не обращала. Тем более, Володя за многими ухаживал, не только за мной".

Высоцкий и после «Вертикали» часто бывал у Ларисы в гостях. Но приезжал скорее не к ней, а к ее мужу, с которым по-настоящему сдружился. Часто они устраивали дома шумные ночные пирушки, Высоцкий часами исполнял новые песни. И пока он пел, к еде никто не притрагивался.

Однажды соседки Лужиной написали на нее жалобу в товарищеский суд. Что, мол, орут по ночам хриплыми голосами, спать не дают и так далее. Ларису вызвали в суд. Всех присутствующих тогда сильно резанули ее слова, обращенные к обвинительницам. «Вас скоро ногами вперед вынесут, а я молодая. Хочу жить и слушать хорошие песни». Теперь Лариса Анатольевна жалеет о сказанном. Хотя говорит, что спустя какое-то время, когда Владимира Семеновича не стало, те соседки сами поднимались к ней и просили записи Высоцкого.

Фильм «Вертикаль» окончательно сломал и без того трещавший по швам брак Чардынина и Лужиной. У Алексея появилась другая женщина, с которой он живет и по сей день. Лариса тоже времени не теряла. Предметом ее страсти стал сын известного писателя Александр Фадеев, также снимавшийся в «Вертикали». Любовь была недолгой, но бурной. Причем во всех смыслах этого слова.

Лужина: «Саша очень сильно пил — до такого состояния, что мне приходилось постоянно спасать его чуть ли не от смерти. Приезжаю как-то в Переделкино, смотрю — он, пьяный, от ревности или еще бог знает от чего пытается застрелиться. Насилу ружье отняла. Теперь я знаю: если бы связала с ним судьбу, ушла бы из жизни точно так же, как и он. Нет, Фадеев был совершенно неуправляемый человек. Очень импульсивный. Слава богу, я вскоре уехала сниматься в Минск на картину „Золото“, там и познакомилась с Валерой Шуваловым».

А потом на съемках фильма Геннадия Полоки «Один из нас» у Ларисы случился микроинсульт. Актриса пролежала в больнице почти пять месяцев. Многие тогда были уверены, что в инсульте Лужиной виноват ее муж Алексей. Он приходил в больницу, но зайти в палату так и не решился — ограничился лишь беседой с врачом. А вот оператор той картины Валерий Шувалов (снявший впоследствии «Двенадцать стульев» и «Экипаж». — Авт.) навещал Лужину почти каждый день. Был очень внимателен, заботлив. Каждое утро в ее палате стояли свежие цветы. Когда Лариса поправилась, они сыграли свадьбу.

Фильм «Один из нас», в котором вместо Лужиной сыграла Тамара Семина, вышел на экраны в семидесятом. А в семьдесят первом году у Ларисы и Валерия родился сын Павел.

Врачи сразу ее предупредили: «Вы только что перенесли инсульт — рожать вам нельзя. А с другой стороны, если сейчас вы сделаете аборт, можете вообще остаться без детей». Пришлось выбирать: или рисковать жизнью, или отказаться от возможности родить ребенка. Лариса рискнула.

Лужина: «И слава Богу. Потому что теперь у меня есть сын и двое внуков. Иногда с ужасом думаю: а если бы я тогда не решилась. Спасибо врачу, Александру Александровичу Талантову, который взял все на свою ответственность. Ведь другие врачи отказывались меня брать. Представляете, сейчас бы я осталась совсем одна, чувствовала бы себя никому не нужной — а так у меня есть семья. Да, ради этого стоило идти на подвиг — родила чуть ли не на съемках! Когда согласилась на роль в фильме „Путина“, мне сказали: не волнуйся, закончишь сниматься на пятом месяце. Я и согласилась. Но кино, как это обычно бывает, растянулось. Помню, мне как-то позвонили со съемочной площадки: „Лариса, вы должны срочно приехать, будем снимать ваш фокстрот с Ивашовым“. — „Вы что, с ума сошли, — говорю, — у меня уже восемь месяцев беременности. Какой фокстрот? Мы будем танцевать только танго“. Так смешно получилось: вместо того чтобы прижаться, мы с Володей танцевали в полуметре друг от друга — мой живот не позволял. А сразу после родов я бегала на озвучку этой картины. И в перерывах кормила Пашу грудью».

Карьеру любой актрисы делает режиссер. У Орловой был Александров, у Касаткиной — Колосов, у Чуриковой — Панфилов. Правда, их кроме всего прочего связывали еще и семейные узы. Лариса долго искала своего режиссера. Кочевала от одного к другому, так и не находя одного-единственного. Казалось, перелом наступил в шестьдесят девятом, когда режиссер Семен Туманов предложил ей роль бойкой солдатки в фильме «Любовь Серафима Фролова». В следующей картине «Жизнь на грешной земле» Туманов вновь отдал главную роль Ларисе. За этот фильм Лужиной присвоили звание заслуженной артистки РСФСР. Впервые ей показалось, что она нашла своего режиссера. В дальнейших планах Туманова значился фильм о Серго Орджоникидзе, где роль жены наркома заведомо отдавалась Лужиной. К сожалению, этому проекту не суждено было осуществиться. В июне 1973 года Туманов скончался от инфаркта.

Однако спустя три года Лужиной довелось сыграть другую, не менее известную женщину. В фильме Бориса Григорьева «Так начиналась легенда» она исполнила роль матери Юрия Гагарина — Анны Тимофеевны Гагариной. Перед съемками Ларисе устроили встречу с матерью первого космонавта. По дороге к дому Анны Тимофеевны киношники подобрали голосовавшего на обочине пожилого мужчину. Он оказался давним приятелем отца Юрия Гагарина, Алексея Ивановича, которого к тому времени уже не было в живых. Мужчина, узнав о цели их приезда, поинтересовался: «Лешку изобразите?» — «А как же». — «И это тоже?» — подмигнул пассажир, выразительно щелкнув пальцем по горлу. «Нет, вы ничего плохого не подумайте, — заметив удивленные лица киношников, продолжил мужчина, — мы с ним только по праздникам принимали… И по воскресеньям». Потом, тяжело вздохнув, добавил: «И каждый день тоже…»

В том, что и со вторым мужем семейная жизнь не сложилась, Лариса винит только себя. Влюбилась, говорит, и опять решила, что сейчас, вот именно сейчас — по-настоящему. А для Валерия тот разрыв стал настоящей трагедией. Но образумить ее он даже не пытался. Понимал: если Лариса влюблена — удерживать ее бесполезно. И ушел сам.

С молодым сценаристом Володей Гусаковым Лариса познакомилась в Минске, на его картине «Встреча в конце зимы». Внешне напоминавший ей Чардынина, сын известной писательницы Лидии Вакуловской, блестящий интеллектуал, Володя в один миг вскружил Ларисе голову. Разница в возрасте (Гусаков был моложе ее на десять лет) Лужину не смущала. С ним Ларисе никогда не было скучно, они могли разговаривать часами. «Какая красивая пара!» — шептали им вслед. Вернувшись в Москву, Володя и Лариса поженились.

Гусаков оказался не таким удачливым писателем, как его мать. После фильма «Встреча в конце зимы» ни один его сценарий так и не прошел. Лариса, как могла, помогала мужу, носила его сценарии на «Мосфильм», на студию имени Горького — все напрасно. И Лужиной приходилось работать за двоих.

Лужина: «Я сейчас задумываюсь: ведь десять лет человек ничего не делал! Все то время, пока мы жили вместе, Володя нигде не работал. Он очень умный, одаренный. Умел красиво говорить, оригинально мыслил, но такого таланта, как у мамы, у него не оказалось. Зато жить любил красиво: чтобы еда хорошая, выпивка, чтобы всегда рядом были друзья. Я уезжаю на съемки, а дома — целая компания. И женщины, естественно. Он ведь очень красивый мужик. Безумно красивый — как бог. Володе трудно было устоять перед женским вниманием, перед соблазном. Тем более, что я отсутствовала месяцами. Встретил кого-то помоложе, влюбился — так мы и разошлись…

Если я изменяла, то уходила от человека сразу. Если влюблялась, по-честному все говорила. Не могла я иметь любовника и делать вид, будто ничего не происходит. Когда узнала, что у Володи есть женщина, сказала: все, хватит. На этом ставим точку. Предательства я не прощаю. Мне было больно, обидно… Все-таки Володю я по-настоящему любила. Мне казалось, что без этого человека жить не смогу. Даже отравиться пыталась — приняла целую горсть снотворного. Хорошо, что у меня есть сын. Не было бы его, может, я и ушла бы из жизни, кто знает".

Спасение Лариса нашла в новой любви. Это была даже не любовь — скорее благодарность. Просто в тот момент она очень нуждалась в близком человеке. И встретив его, ухватилась, как за спасительную соломинку. Новый избранник тоже был значительно моложе актрисы.

В конце восьмидесятых Вячеслав Матвеев работал концертным администратором, возил Лужину и других актеров по всей стране. Так они и познакомились. А в начале девяностых она в четвертый раз вышла замуж, они прожили вместе десять лет. Однако год назад расстались.

Лужина: «Первые пять лет я держалась за него скорее из признательности за то, что он меня спас от безумной любви к Гусакову. А когда та любовь ушла, я поняла, что рядом со мной совершенно чужой человек. Может, таким образом я испортила ему жизнь. Ведь у Славы была жена, дети, а из-за меня он развелся…

В новом времени он себя так и не нашел. Поначалу еще работал в какой-то фирме, а когда она лопнула, устроиться нигде не смог. Прямо рок какой-то: два последних мужа жили целиком за мой счет. А я уже не могу работать, как прежде, — возраст не тот. Да и не снимают меня уже, как в былое время — по две-три картины в год. Говорила ему: «Слава, сколько можно жить одними прожектами?» Все твердил: «Я открою кафе, открою магазин». А конкретно — ничего. Oдно время пристрастился играть на автоматах. С утра до вечера. Жуткая болезнь — тот же самый наркотик. И эти однорукие бандиты сжирали почти все мои заработки.

Нет, уж лучше жить одной. С Матвеевым у меня не было ни одного спокойного дня. Меня в нем все раздражало, убить была готова, лишь бы не слышать его вечные стоны. Зачем это мне? Я не хочу с ума сойти раньше времени".

Сейчас ее семья — это сын Павел, который работает на «Мосфильме» инженером звукозаписи, его жена Маша и двое их очаровательных малышей: Матвей и Данилка. Правда, живет Лужина одна и родных видит нечасто. Но одинокой себя не считает. Ей просто некогда скучать. Едва вернувшись из Благовещенска, на следующий день после нашей беседы Лужина улетела в Дюссельдорф. И так постоянно: в разъездах и перелетах.

Лужина: «Пусть сейчас я не снимаюсь. Но не кончать же из-за этого жизнь самоубийством. Я все равно востребована: езжу на фестивали, провожу творческие вечера, играю в двух антрепризах. Имела бы я миллион долларов, сама бы купила себе картину: заплатила бы режиссеру, сценаристу и, может, сыграла бы ничуть не хуже, чем Чурикова. Но у меня нет ни миллионов, ни мужа Глеба Панфилова».

Но и замуж Лариса Анатольевна не собирается. Во всяком случае, пока.

Лужина: «Больше никаких замужеств — туда меня уже не загонишь. Можно просто с кем-то дружить, общаться. Зачем какого-то постороннего человека вводить в дом. Жена… Что жена? Готовить, стирать, убирать — что еще может жена? А я еще пожить хочу. Есть ради кого…»