Архив

Любовь и смерть

Вечная анархия не принесла славы и денег самой артистке, но оставила незабываемые эмоции у всех, кто видел Медведеву на сцене. Сравнивать ее концерт с выступлением какой-нибудь актуальной рок-звезденки — все равно что искать общее между куском сырого мяса и замороженной котлетой из супермаркета. Второго февраля исполнится ровно год со дня смерти Натальи Медведевой."МК-Бульвар" предлагает воспоминания подруги Наташи Эммы Дубинской.

2 февраля 2004 03:00
1642
0

По меркам индустрии, она круглый неудачник: книги далеко не бестселлеры, четыре альбома, мягко говоря, — тоже. Вечная анархия не принесла славы и денег самой артистке, но оставила незабываемые эмоции у всех, кто видел Медведеву на сцене. Сравнивать ее концерт с выступлением какой-нибудь актуальной рок-звезденки — все равно что искать общее между куском сырого мяса и замороженной котлетой из супермаркета.

Второго февраля исполнится ровно год со дня смерти Натальи Медведевой. Друзья и коллеги намерены провести клубный концерт памяти, а «МК-Бульвар» предлагает воспоминания подруги Наташи Эммы Дубинской.



Двадцать лет назад я познакомилась с человеком, который пел в знаменитом кабаре «Распутин». Чтобы произвести на меня впечатление, он пригласил меня в «Распутин». Не в ресторан, конечно, — и тогда, и сейчас это были безумные деньги. Он пригласил меня послушать музыку. Мы сидели за небольшим артистическим столом, где певцы отдыхают во время антракта, когда я увидела ее вблизи. «Какая вы красивая!» — вырвалось из меня. Высокого роста, прекрасно сложенная, в широкой юбке, в бархатном корсаже, с изумительным цветом лица и кожи. Безумно красивые шея, грудь с двумя родинками, овал лица, нос, глаза, губы, роскошнейшие волосы. Лицо с удивительным сочетанием детскости и femme fatale. И великолепнейший голос. Такой Наташа и осталась у меня в глазах.

Потом мы мало общались, и, когда встретились, она не пела уже в «Распутине» — там очень мало платили, мадам Элен Мартини очень хорошо эксплуатировала людей. Наташа ушла к Марку де Лучеку, пела у него в знаменитой «Балалайке» и ездила с концертами по всему миру. Она могла себе позволить хорошо одеваться, и одевалась с большим вкусом. Где бы она ни была, сразу привлекала к себе внимание — своей красотой и великолепной одеждой. Общаться же мы стали в то время, когда она разошлась с Лимоновым, который писал роман, и она ему мешала. У них был совершенно разный ритм жизни — у Наташи была ночная жизнь, он днем работал, а когда она приходила, спал. И она часто приходила ко мне домой, оставаясь на целые сутки, — «Балалайка» была совсем рядом, минут десять ходьбы. Хотя Наташа брала такси — она страшно не любила метро. У нее всегда должны были быть деньги на сигареты и на такси — главные два момента.

Еще до ее замужества с Э. Лимоновым-Савенко мы были вместе на поэтическом вечере Бродского. Бродский читал великолепно. Перед началом мы сидели с Наташей, и вдруг она увидела Щапову, вторую жену Лимонова, которую он обессмертил в «Это я, Эдичка». Она была в роскошном норковом манто с суперподтянутым лицом. Кто-то что-то стал говорить, указывая на Щапову. Наташка очень нервничала, потом сказала: «Я уже с ним в два раза дольше, чем он с ней. А все — она, она…»

Прошло еще какое-то время, иногда я видела ее в «Балалайке», где и случилась страшная история, когда ее страшно изуродовал цыган — полоснул лезвием по лицу. Морально на нее это произвело жуткое впечатление, но где-то ее доконала жизнь в России. Те последние два раза, когда она приезжала и жила у меня, это была уже не та цветущая красавица из «Распутина». Ребячливость, детскость из нее ушли, осталась фатальная женщина. Свои 35 лет, перед отъездом в Россию, она встречала без Эдика, который был на войне. Я не была ее близкой подругой, но так получилось, что в трудную минуту, когда ей надо было где-то жить, никто ей особо не помогал, и она шла ко мне. У нее был удивительный дар — звонить за 10 минут до моего отъезда из Парижа. Всегда говорилось очень медленно:

— Ал-л-о-о, это я, Наташа. Эмма, мне негде ночевать!

Я даю таксисту ключ, пишу код, он едет ее забирать. Так было два раза. Внешне Наташа была легкомысленна, но это было совершенно не так, человек она была очень гордый и с очень сильным характером. И две вещи меня в ней поражали всегда — абсолютная беззащитность и фантастическая чувствительность. За всеми хамскими криками, сильным голосом, яркой внешностью был удивительно беззащитный человек, очень чувствующий горе других людей.

И совсем не была жадной. Совсем. Попросила меня продавать ее диски в «Глоб». Я продала, она мне: «Возьми себе 30%». Я была поражена. Мне эти 30% ничего не перевернут, ей они нужнее. Она никогда не приходила домой вечером без звонка, всегда звонила часов в шесть:

— Все в порядке? Я могу прийти?

— Наташа, мы ждем тебя на ужин!

— Мне что-то купить?

— Ничего, деньги не трать!

Она приходила и очень медленно ела: «Это ж устрицы, как ты можешь их так быстро глотать!» В своем красно-черном кимоно с какой-то птицей она казалось такой маленькой, куда-то пропадали ее метр восемьдесят.

Мы часто созванивались, но ни разу не встречались в России. Наташа мне сделала доверенность на ее счет в банке — после страшной ее травмы французское правительство платило ей пенсию — маленькую сумму, позволявшую ей нормально жить в России. По ее чеку я брала деньги и со знакомыми пересылала в Москву или в Ленинград. 3 февраля поехали слушать Мариинскую оперу в Шатле, «Евгений Онегин». Приходим домой, поднимаемся по лестнице, Пьер говорит: «Эмма, надо было пригласить на наш вечер Большую Наташу». Я вхожу в дверь, включаю автоответчик и узнаю, что Наташа больше никогда не будет петь.

Потом мы связались с Бруем и решили во что бы то ни стало отметить сорок дней. Получилось не так и плохо, но безумно, как и сама Наташа. Она хотела, чтобы ее прах развеяли над Москвой, Лос-Анджелесом, Парижем и Петербургом. Выяснилось, что нельзя провозить прах в самолете. Но пакетик привезли, ночью он висел за окном и как будто говорил. Прах нельзя вносить в церковь — когда мы вошли в храм на рю Дарю, то спрятали его под столом. Потом, нельзя развеивать прах. Мы собрались около Сены, где Ситэ, памятник Генриху IV, вид на сердце Парижа, и около моста Искусств развеяли ее прах. Пошли в шикарный особняк, хозяин которого, архитектор, разрешил нам устроить поминки. Слушали ее музыку и решили обязательно сделать сборник воспоминаний о Наташе Медведевой — такой в России ее никто не знал.