Архив

Кодекс молчания

Александр Абдулов всю жизнь играл любимца женщин. Однако, по словам актера, ему больше по душе отрицательные роли. Но от внешности, как говорится, и тут никуда не денешься. Если уж мошенник — то гениальный и соблазнительный, если убийца — то роковой. Вот и выходило, что и по «отрицательному» Абдулову женщины просто сохли. Сегодня «главный любовник русского кино» (как окрестили актера в прессе) мечтает сыграть Коровьева из «Мастера и Маргариты». Интересно, а вдруг и в таком обличье Абдулов сможет покорить слабую половину?

23 февраля 2004 03:00
1107
0

Александр Абдулов всю жизнь играл любимца женщин. Однако, по словам актера, ему больше по душе отрицательные роли. Но от внешности, как говорится, и тут никуда не денешься. Если уж мошенник — то гениальный и соблазнительный, если убийца — то роковой. Вот и выходило, что и по «отрицательному» Абдулову женщины просто сохли. Сегодня «главный любовник русского кино» (как окрестили актера в прессе) мечтает сыграть Коровьева из «Мастера и Маргариты». Интересно, а вдруг и в таком обличье Абдулов сможет покорить слабую половину?



— В последнее время на фотографиях в различных изданиях у вас или грустный, или жесткий взгляд. Вам действительно невесело?

— Думаю, что веселиться сегодня незачем, не о чем и ни к чему. Но взгляд у меня всегда такой. Наверное, я грустный клоун.

— Некоторые считают, что вы специально такой имидж себе создаете.

— Я не занимаюсь созданием имиджа. Наоборот, стараюсь всегда быть разным. Какой есть — такой есть, иначе не скажешь.

— А может быть, вы просто устали держать оборону, что у вас, мол, все хорошо?

— Об отрицательной стороне жизни никогда не надо говорить зрителю. Зритель не должен видеть, что тебе плохо или тяжело. Я за всю жизнь еще никого не разжалобил. Наоборот, пытался показать, что мне легко, хорошо, красиво жить. Работал на то, чтобы люди думали: «Как же они живут! Вот артисты, вот профессия! Сплошной праздник!» И дай бог, пускай себе и дальше так думают! Однако мы те же люди. Тоже болеем и умираем. И умираем часто раньше других. Ведь артисты в своей профессии тратят весь свой организм, все свое здоровье, все свои эмоции.

— Вас легко рассмешить?

— Недавно я был членом жюри в КВН. Там выступали ребята из Пятигорска просто фантастического юмора! От их импровизации я смеялся как ребенок! В любом случае рассмешить меня может лишь что-то внезапное, неподготовленное.

— А вы сами умеете рассмешить до слез?

— Судя по зрительному залу — могу. На знакомых тоже получается.

— Вам принадлежит фраза: «Артист — это не профессия, это диагноз. Чем больше расстроена нервная система артиста, тем он лучше». Как часто вы срываетесь? Кому больше достается?

— Конечно, срываюсь. Но это все быстро проходит. Я не злопамятный человек. Могу накричать, а потом подойти и извиниться. Ведь я кричу вовсе не потому, что хочу обидеть человека, просто это реакция моего организма. А чаще достается близким. Больше всего маме.

— А есть люди, на которых вы не можете повысить голос?

— На режиссера. Отношения учителя и ученика — для меня это святое. Как можно кричать на учителя?

— Среди известных людей очень много любителей женщин. Однако, судя по прессе, вы просто суперплейбой. Как вы считаете, с чего бы это? Кому это на руку?

— Я не читал ничего такого про себя и поэтому не могу судить о том, что вы мне сейчас говорите. Кому это надо? Уж точно не мне. Я не просил писать их об этом.

— Может быть, вы сами хотите таким выглядеть?

— Я вообще не хочу, чтобы обо мне писали. Давать интервью надо только тогда, когда у тебя есть что-то новое и есть желание выговориться. А перед моим недавним юбилеем только разве утюг не выходил с моим именем. Я вообще хотел завязать с прессой на ближайший год. Надо же, чтобы зрители по мне соскучились. Вот только вы как-то сумели меня тихонько-тихонько достать, так в уголочек зажали — и вот мы здесь, и я даю вам интервью. А так, честно говоря, я бы с него соскочил.

— Но раз уж я вас «достала», скажите прямо: вам льстит такой имидж?

— Какой имидж?

— Имидж дамского любимца.

— Вы мне какие-то новости сейчас выдаете! Оказывается, где-то пишут, где-то меня называют! О чем я в принципе и не знаю! Но к женщине надо всегда относиться серьезно. Иначе — это как три вокзала и проститутка. Да и к проститутке надо относиться серьезно. Женщина есть женщина.

— А вот когда вам говорят это в лицо, вы как-то морщитесь… О чем думаете при этом?

— Когда начинают вешать ордена и регалии — это всегда неприятно, особенно за глаза. А отношения между мужчиной и женщиной — это слишком тонкий вопрос, чтобы обсуждать его на людях. В принципе это даже с третьим человеком не обсуждается, а уж публично — это и вовсе неприлично. Поэтому, когда такое все же спрашивают, — я морщусь.

— Однако в интервью вы любите рассказывать о романтических отношениях с известными и богатыми женщинами, а вот об остальных помалкиваете, даже скрываете. Почему? Считаете, что они не соответствуют вашему звездному статусу?

— Кого вы имеете в виду?

— Например, танцовщицу Таню, к которой вы летали на гастроли только для того, чтобы подарить ей букет цветов. И еще про вице-президента банка «Рокфеллер» рассказывали, из-за любви к которой у вас в свое время были проблемы с КГБ.

— Таня — это моя первая жена, с которой, когда я был свободен, у меня были очень романтические отношения. Но и об этом я не специально рассказывал. Каюсь, в порыве эмоций проговорился. Я виноват, я не должен был этого делать.

— Во многих фильмах вы играли привлекательных и соблазнительных мужчин. А в жизни вы ощущали себя таковым?

— Трудно сказать. Я себя уродом никогда не считал, а об остальном — это судить женщинам. Вот как вы считаете, так я и буду думать. Я нормальный мужик в жизни. Но вы не правы, если думаете, что я играл только положительные и романтические роли. Отрицательных у меня намного больше. Например, «Гений», «Шизофрения»…

— Но в «Гении» вы тоже соблазнительный и привлекательный мужчина, в которого влюбилась героиня.

— В «Гении»? Да я мошенника играю! Если в вашем понятии мошенник — это положительный герой, то тогда — да.

— Мошенник, который нравится женщинам…

— Вот в «Тюремном романсе» я играю убийцу, который понравился женщине. Опять я такой?!

— Конечно, роковой мужчина…

— Тогда о чем мы с вами говорим?! Этот вопрос не ко мне. Это уже воспитание людей.

— В одном из интервью вы сказали, что можете простить женскую измену, а в другом — что нет. Откуда такое непостоянство?

— Смотря что стоит за словом «измена». Постель — это еще может быть и не измена. А вот когда она об этом подумала — вот это уже измена. Все дело в том, в какой форме это происходит и что за этим идет дальше. Есть масса вариантов.

— То есть вы не относитесь к тем мужчинам, которые говорят «никогда не прощу»?

— «Никогда не прощу» — это глупость. Надо понять, почему это произошло и можно ли простить. Если я сам виноват в этом, то тогда прощу.

— Правда, что вы никогда не общаетесь с бывшими женщинами? Что мешает остаться хорошими знакомыми?

— Это чушь. Вот с Алферовой мы не только играем в спектакле любимых людей, но и вместе ездим на гастроли. Созваниваемся, разговариваем. Да и с остальными женщинами я общаюсь нормально. А что, мы должны рычать друг на друга и пилить холодильник? Типа: «Я с тобой больше общаться не буду! Э-э-э!» Что поделать, ну так случилось в жизни.

— В вашей жизни были две журналистки, которые, по мнению многих, хотели при помощи вас сделать себе имя. В случае с Дарьей Асламовой вы сказали: «Хочу купить лицензию на отстрел журналистов», а в случае с Ларисой Штейман никак не прокомментировали ее интервью. Что вы думаете по этому поводу сегодня?

— Это я сказал не Даше, а Насте Ниточкиной. Мы с ней поспорили на ящик виски. Я сказал, что опубликую статью под названием «Хочу купить лицензию на отстрел журналистов», а Настя заявила, что ни в одной газете Советского Союза никогда ничего подобного не будет. В конце концов статья вышла, но ящик виски я до сих пор от нее не получил. Вот при чем здесь Даша Асламова, да еще в моей жизни? Я вообще не понимаю! Какая Даша Асламова в моей жизни? Я видел ее всего раза два. И какое еще интервью? Я его не читал. А почему я должен его комментировать?

— Но говорят, что зла вы на них не держите…

— А почему я должен держать на них зло? Кто они мне? Жены? Про Дашу я вообще ничего не понимаю. Она приходила ко мне и извинялась за то, что написала. Не по голове же ее бить. Я сказал: «Бог с тобой, девочка, иди. Прощаю». А что я должен был еще сделать? Убить? Зарезать?

— Еще говорят, что друзья у вас высокопоставленные и что если надо, то можете быстро с неугодным человеком расправиться. Действительно так опасно быть вашим недругом?

— Если вы мне назовете хоть одного человека, с которым я расправился, то будем говорить дальше. И какие у меня высокопоставленные друзья?

— Вот вы как-то сидели с друзьями и пошутили: «А существует ли какая-нибудь проблема, которую мы не могли бы все вместе решить?»

— (Смеется.) Я имел в виду только то, что 30 лет назад мы дружили и были никем, а сегодня каждый из нас чего-то добился. Я стал народным артистом, кто-то стал тем-то. Круг моих друзей очень широкий. Это и архитекторы, и бизнесмены, и коллекционеры, и т. д. И я дружу с ними вовсе не потому, что мне это выгодно. А то, что если мы все вместе чего-то захотим, то сможем свернуть горы, — так я этим горжусь! Мы не зависим друг от друга, но мы одна команда, и мы дружим.

— Чего вы бы не смогли простить самому лучшему другу?

— Предательство есть предательство. Иначе не скажешь. В свое время в театре на меня писали анонимки, и долгое время я был невыездной. Я знаю, кто это делал, и все равно выхожу с ними на сцену, мы здороваемся, улыбаемся. Что же мне теперь, кричать на них: «А! Сволочь какая!» Зачем же мне тратить на них свое здоровье? Предал — дело твое, но больше не подходи. Такие люди превращаются для меня в пустоту.

— В свое время вы заявили, что ни за что не станете сниматься в сериалах. Что заставило вас изменить мнение и стать в прошлом году лучшим сериальным актером?

— Костлявая рука голода. Нужны были деньги, надо было зарабатывать, и я, к сожалению, прогнулся.

— Жалеете?

— Жалею. Хотя за первый «Next» (за него меня и наградили) мне не стыдно. Он снят по законам кино. Но много сниматься в сериалах позволять себе нельзя. Сейчас у меня будет большой-большой перерыв.

— А как так получается, что один из самых востребованных актеров в России говорит, что ему приходится зарабатывать себе на кусок хлеба съемкой в сериалах?

— А не снимают никакого другого кино. Вот я снялся год назад по Чехову у Соловьева. С тех пор жду выхода. А за это время сериалов могло бы уже штук шесть выйти. Я как столяр. Нет заказов на резную мебель — делаю пока табуретки.

— А может быть, дело не в деньгах, а в том, что вы не любите сидеть без дела?

— А почему не в деньгах? И в деньгах тоже! Мне надо зарабатывать на нормальную жизнь. Надо содержать машину, семью, квартиру. А кроме меня, извините, пока некому. У меня нет доброго дяди, и мне ничего не падает сверху.

— Но вы же должны хорошо зарабатывать…

— С чего вы взяли? Ну-ка скажите, сколько я получаю? Мне интересно. Я могу сейчас бухгалтера привести, чтобы она мне зарплату все-таки выдала. А то она у меня сегодня от камеры рванула. Подходит и говорит: «Ты зарплату получать будешь?» А я: «Снимайте, снимайте. Нина Ивановна сейчас на всю страну покажет, какую я зарплату получаю». Она от этих слов как рванет от меня с зарплатой и кричит уже на расстоянии: «Я тебе покажу!» (Смеется.)

— Ваш друг Леонид Ярмольник от подобного вопроса не открещивается и говорит, что за свою жизнь он достаточно натрудился, чтобы жить хорошо…

— Леонид молодец. Он может, а у меня не получается.

— Не получается так сказать?

— И сказать, и получать так не получается.

— А есть ли что-нибудь такое, чего вам бы очень хотелось, но вы не можете себе позволить?

— Мне много чего хочется, и у меня нет сбережений. Что зарабатываю — то и трачу. Ну не могу я себе позволить пойти в казино и оставить там за вечер 100 тысяч. А кто-то может. Но это же не значит, что я хуже их!

— О том, что вы азартный человек и любите играть в казино, многим известно. А насколько вы игрок в жизни?

— Я люблю игру в любом проявлении. Жизнь — это игра. Но я встаю утром не для того, чтобы играть. Жизнь сама предлагает мне варианты, и я их использую.

— Вы достаточно прямой человек. Вам это помогает или мешает в жизни?

— Помогает. Врать бессмысленно — все становится явью. Оправдываться потом намного дольше и противнее, чем в чем-нибудь признаться.

— Неужели никогда не врете?

— Вру, конечно. Но стараюсь как можно реже.

— А врете с удовольствием или с чувством стыда?

— Если уж врать — то красиво. Тогда это в удовольствие. «Что так поздно пришел?» — спрашивает она. Можно ответить: «Пробка», — а можно: «Чего-чего… задний мост!». И пусть она гадает, что такое задний мост. Это же намного веселее, чем банальная пробка или троллейбус!

— Вам всегда верят, когда вы говорите правду?

— Иногда не верят. Поэтому, если я трижды повторил и мне по-прежнему не верят, я начинаю врать.

— Может быть, из-за прямоты у вас непростые отношения с журналистами?

— Девяносто процентов наших журналистов — это безграмотные люди. Вот мне звонят из отдела культуры и просят об интервью. Я говорю: «Приезжайте ко мне на работу». «А где вы работаете?» — раздается в трубке. Я отвечаю: «В «Ленкоме». Пауза. «А где это находится?» Как дальше разговаривать с таким человеком да еще из отдела культуры? Какая тут прямота?

— Я читала, что вы не видели больше половины своих фильмов. Как же так?

— Есть фильмы, за которые мне стыдно, а есть картины, которыми я горжусь. А всего их у меня за 150 перевалило. Не может быть каждая роль удачей или победой. Это такая профессия. Если за всю жизнь у артиста было 2—3 роли, которые необыкновенно удались, случились, — то это большое творческое счастье. За остальное не должно быть стыдно.

— А фильмы, за которые вам не стыдно, смотрите?

— Бываю на премьерах. Если в ресторан не уведут — сижу в зале. А что мне его смотреть? Я же в нем играл.

— То есть поверхностно относитесь к своему кинотворчеству.

— Вы говорите о картине или о процессе творчества? Я трепетно и с большой самоотдачей отношусь к процессу творчества. А когда ты отснялся, то от тебя, к сожалению, не зависит уже ничего. Дальше все в руках режиссера. Снимали комедию — он может смонтировать трагедию.

— Но неужели не интересно посмотреть то, что получилось?

— Я иногда смотрю. А иногда — глаза бы мои не видели. Может что-то не получиться в процессе, могу не сойтись с режиссером. Тогда бы мне только досняться, зажмуриться и скорее в кассу.

— Какие кассеты держите дома?

— Это не я собирал, а мои друзья. Знаю, что точно есть «Гений», «Чудо», «Шизофрения», «Грех»…

— Раз вы так с трудом вспоминаете, то, значит, давно не смотрели свои фильмы.

— Давно. Друзья очень любят мне говорить: «А ну-ка, поставь нам что-нибудь из своего!» Есть такие артисты, которые любят показывать свои картины. Но я не из их числа. А вот показом «Бременских музыкантов» своих друзей я просто замучил, сделал из них подопытных кроликов. Сажал у экрана и смотрел их реакцию: здесь они улыбнулись, а здесь скучают. Но это когда я делал кино.

— А почему не любите смотреть свои фильмы?

— В прошлое не хочется заглядывать, лучше смотреть в будущее. Это сложно объяснить, но возвращаться не хочется.

— Как-то вы хотели сыграть Коровьева, но из-за того, что Балаян и Соловьев сказали, что не подадут вам руки, если вы согласитесь, — вы отказались от роли…

— Почему как-то? Я всегда хотел сыграть Коровьева. Мог сыграть и в первой версии у Юрия Кары. Помню, Кара сидел и всю ночь уговаривал меня, чтобы я сыграл у него Коровьева. Однако я нашел в себе силы и отказался, хотя это моя любимая роль. После я подошел к друзьям и сказал, что хочу у Кары сыграть. На что они заявили, что не подадут мне руки. И тут я сказал: «Я понял». Потом мне предложили у Элема Климова сниматься. А не так давно Бортко утвердил меня на долгожданную роль, но картину закрыли. Продюсер Гусинский оказался в розыске. Обидно. До сих пор я очень хочу сыграть Коровьева.

— Тогда почему не пользуетесь случаем и все чего-то ждете?

— Завтра сантехник Вася начнет снимать «Белую гвардию» и скажет: «Давай играй у меня». Я очень хочу сыграть в «Белой гвардии», но надо же понимать, кто режиссер, кто оператор, какие партнеры. Сняться в «Мастере и Маргарите» — такое один раз в жизни бывает. Тут уж надо наверняка идти.