Марат Башаров относится к той категории артистов, которые неожиданно для всех (в том числе и для себя) становятся вдруг пределом мечтаний женщин от 15 до 50 лет. Причем каждая из томящихся по нему наделяет актера — согласно воспитанию и воображению — сверхмужскими достоинствами. А сам Марат называет себя московским татарином, любит одну-единственную женщину на свете и закончил недавно съемки в фильме Ивана Соловова «Слова и музыка».

— Марат, в новой картине у вас — одна из главных ролей?

— Да. Я играю карьериста, который ради своей выгоды знакомится с известным продюсером, замужней девушкой (ее играет Вера Сотникова), крутит с ней любовь и добивается всего, о чем мечтал. Но в конце истории женщина понимает, с кем связалась, и возвращается обратно к мужу.

— В общем, по фильму вы гад.

— Получается, что да. Хотя я считаю, что плохих людей не бывает, у всех есть оправдания своим поступкам.

— Вы видели французский вариант «Слов и музыки», где главные роли исполняют Катрин Денев и Кристофер Ламберт?

— Только кусочек. Досмотрел не до конца —

заснул.

— Не понравилось?

— Нет. Уставший был.

— Мужа Веры Сотниковой играет Алексей Гуськов. Получается, что на экране вы уже во второй раз у него жену уводите.

— Да это нормально. Чего тут такого?

— А в жизни вы как к этому относитесь?

— Есть люди, у которых можно увести жену, а есть — у которых нельзя. Мою жену увести у меня сложно. Пока она будет заинтересована во мне и пока я ее буду заинтересовывать, ей больше никто не будет нужен… Хотя я свою Лизу увел у ее предыдущего мужа.

— По сюжету вы музыкант — на каком инструменте играете?

— На нервах и клавишах.

— Вы знакомы с нотной грамотой?

— Ну как? Тональность могу определить.

— Вы еще и петь должны.

— Вообще-то должен, но я ратую за то, чтобы вместо меня кто-то другой пел. Вот Киркоров например. Он же хорошо поет?

— Киркоров?..

— Конечно. (Улыбается.) Он же озвучивал Ричарда Гира в «Чикаго» — вот пусть и меня озвучит. Я все равно лучше не спою. Боярского можно попросить. Зачем мучиться-то? Я же не певец, а артист.

— Но в театральных вузах обучают вокалу?

— Обязательно.

— И какая у вас была оценка по этому предмету?

— Зачет.

— Вот и отрабатывайте свой зачет.

— Дело в том, что я практически ничего не делал по этому предмету и зачет «автоматом» получил. То же самое у меня было в школе по химии. Я рисовал всякие схемы ДНК на плакатах, и полы мыл в классе, и билеты на футбол доставал педагогу. Учительница была очень молодая и современная, футболом увлекалась. Я отстаивал в очередях, покупал билеты и приносил ей.

— За свои деньги?

— Щас! Она давала мне. Поэтому по химии я пятерку и имел. То же самое было в институте: помогал педагогу по вокалу за зачет.

— Получается, что вы очень ленивый человек?

— А я этого и не скрываю. В актеры же идут люди, которые ничего в жизни не умеют делать. Но ко мне это не относится. У меня золотые руки. (Показывает на компьютер.) Вот могу его разобрать и собрать — по частям. Пойдем откроем системный блок, и я расскажу вам, что чего делает, к чему относится и какой провод куда воткнуть. На даче я сделал мебель собственными руками, когда мне 14 лет было. Она до сих пор там и стоит. Вообще, я много чем занимался в жизни. Медбратом и сторожем работал, джинсами торговал, кровь возил ВИЧ-инфицированных в метро…

— Зачем?!

— Мне давали два таких железных бокса — знаете? — в которые пробирки медицинские ставят. И из Центра Покровского, который находился во Второй Градской больнице на Соколиной горе, эти анализы мне нужно было везти в Строгино. Естественно, деньги на такси я забирал себе, а сам добирался на метро. А медбратом работал в 20-й больнице. «Утки» носил, полы мыл. Уколы, правда, не делал, но на процедуры людей транспортировал.

— А на каком рынке джинсами торговали?

— В Лужниках, а потом около ЦУМа. Помните, на Кузнецком Мосту были ряды: если встать к ЦУМу лицом, то по правой стороне джинсами торговали наши первые кооперативы? И вот я там тоже работал. Еще на почте — книжки людям носил… Много чего было.

— В общем, зарабатывали как могли.

— Да. А я и сейчас работаю для того, чтобы кушать мне, моей маме и моей жене. Для меня это на первом месте.

— Как же тогда все эти слухи о вашем романе с Бутырской?

— А мы с Машей сами придумали и пустили эту утку.

— Для чего?

— Так вы же сразу: «А кто, а с кем?..» Вам только дай хлебушка в рот — сразу с руками его откусите.

— Вы играете на балалайке?

— Ну так, бренькаю.

— И где учились?

— Самопалом, еще в детстве.

— Тогда же модно было играть на гитаре…

— Модно. Просто я как-то пришел к приятелю на день рождения (мне было 11 лет) и увидел у него балалайку. Его папа показал мне пару приемов на ней, и, вернувшись домой, я попросил купить мне точно такую же. Мне и купили.

— Игра на балалайке ассоциируется с шумной компанией, когда дым коромыслом, а на столе бутылочка стоит.

— Не знаю… У меня так не ассоциируется. Я вообще не играю в компаниях — только дома.

— Когда плохое настроение?

— Нет. Если честно — я уже давно не играл. Потому что та балалайка, которую мне купили родители, к сожалению, уже «умерла», а другой у меня нет. Поэтому в последний раз я играл, когда поступал в театральный институт. Все пришли с гитарами, а я — с балалайкой, чем многих удивил.

— Частушки-то под балалайку пели?

— Да, но в основном матерные. Что-то типа: «одеяло, одеяло, одеяло красное, а под этим одеялом моя …» и т. д.

— Все равно как-то не сочетается: татарин и балалайка…

— А во мне многое не сочетается. Говорят, что я вообще не похож на татарина.

— Наверное, об этом забывают, когда вы всех веселить начинаете?

— Да, я очень люблю посидеть в компаниях, и меня часто приглашают. Любят, наверное, поэтому и приглашают.

— Обычно кто душа компании, к тому чаще всего и обращаются со всякими проблемами. На вашем плече друзья любят поплакаться?

— (Долго думает.) Я бы не сказал.

— А у вас есть «жилетка» такая?

— Жена, наверное, и все.

— Вы, скажем так, клоун по жизни?

— Да.

— Клоун ведь тоже должен иногда грустить?

— Бывает, но недолго. Всю эту грусть-тоску надо гнать от себя.

— А на людях свои слезы показываете?

— Ну, я же все-таки живой человек и иногда могу не справиться со своими эмоциями. Иногда так накроет — тяжело до безумия, — но я все равно пытаюсь как-то себя приободрить. Знаете, очень часто, когда едешь на машине, то видишь инвалидов, бабулек, которые милостыню собирают… И печаль как-то отходит сразу, хочется что-то сделать. Мы же живые, у нас есть руки, ноги и голова. Мы (тьфу-тьфу-тьфу) не ущербные. А эти мелкие житейские проблемки становятся еще мельче в сравнении с настоящим людским горем.

— Вас знают как веселого человека, а какой вы злой?

— Злюсь я тоже недолго — секунд тридцать. Правда, в порыве злости могу что-нибудь натворить. Например, недавно телефон мобильный из окна выкинул.

— Не жалели потом?

— Конечно, жалел. Но меня вывел из себя разговор: человек не понимал то, о чем я с ним говорил. Я считаю, что спор — это нормально. Но в споре важно попытаться понять и точку зрения своего соперника. А когда человек даже не пытается этого сделать, то с ним очень сложно спорить. Вот и разозлился.

— Говорят, вы неравнодушны к спиртным напиткам?

— Да, люблю.

— Но вы же мусульманин?

— Ну, грешен, грешен…

— Вы в мечеть ходите? Посты соблюдаете?

— Хожу. И стараюсь поститься.

— Вам же нельзя есть свинину. Как вы выкручиваетесь, когда бываете в командировках?

— А я даже колбасу и сосиски не ем — и не ел никогда.

— Боитесь, что свинина попадется?..

— Да. Я специально в магазине при мечети на проспекте Мира покупаю говяжью колбасу и сардельки.

— У вас ортодоксальная семья?

— Да.

— Насколько я знаю, в таких семьях по традиции жену сыну выбирают родители, а не он сам?

— Неправда. Просто желательно, чтобы жена была той же веры, что и ее будущий муж. Моя Лиза, насколько я знаю, готова принять ислам. И родители очень хорошо к ней относятся.

— А когда вы только с ней познакомились, это не было для них шоком, что сын сошелся с православной?

— Они не ужаснулись. Мы же московские татары, обрусевшие, поэтому многие традиции ушли на второй план.

— А вы Лизу уговаривали, чтобы она в другую веру перешла?

— Ни в коем случае. Она сама мне предложила: если хочешь, то я готова измениться.

— Марат, а вам не страшно, что ради вас человек решился на такой ответственный шаг? Вдруг у вас потом ничего не получится?

— Я стараюсь на эту тему не думать. Мы с Лизой, конечно, поднимали этот вопрос. Но мысль, как вы знаете, материализуется, и лучше на ней не зацикливаться.

— А ее родители как относятся к смене веры?

— Нормально. И я им очень благодарен, что они не взялись за голову и не стали охать: «Ой, что же это такое происходит!» Они желают счастья своему единственному и любимому чаду.

— Лиза в платочке будет ходить, как положено?

— Нет, конечно.

— А вы мусульманскую шапочку — забыла, как она называется, — надеваете?

— Феска. Да, иногда надеваю, когда на праздники все вместе собираемся. Лиза надевает платок, и я — феску.

— Баранов сами когда-нибудь резали?

— Я не умею, этим специальные люди занимаются. А так на Курбан-Байрам мы покупаем барана, нам его режут, потом приглашаем муллу и читаем молитвы. А дальше мясо раздаем неимущим или готовим из него еду всякую, зазываем гостей и трапезничаем.

— Вы знаете молитвы?

— На арабском. Не все, конечно, но некоторые все-таки знаю.

— Всем известно, что каждый правоверный мусульманин должен совершить хадж в Мекку…

— …да, это обязательно нужно сделать. Правда, у меня пока не получается. Мама моя мечтает и меня все уговаривает. Это ведь очень дорого стоит. Но дело не в деньгах…

— В определенном настрое?

— Даже не в этом. Просто там собирается очень много народу, и происходит давка, из-за которой люди погибают.

— В этом году много народу задавили…

— Да-да. И мне как-то очень стремно маму туда одну отпускать. Поэтому, если когда-нибудь выпадет возможность поехать, обязательно это сделаю.

— Вы с диаспорой поддерживаете отношения?

— Естественно. У моей бабки было тринадцать детей — теперь представьте, сколько у меня родственников? За праздничным столом человек пятьдесят собирается.

— Сейчас очень настороженно относятся к мусульманам. Вас это никак не коснулось?

— Меня и моей семьи — нет. Ведь мы уже давно — с прадеда — живем в Москве. Но на самом деле тяжело и больно, когда такое происходит с исламом. Ведь все эти террористы никакого отношения к исламу не имеют — это самые настоящие бандиты.

— А у вас вообще проблемы с милицией когда-нибудь были?

— Только с гаишниками. Однажды смешной случай вышел, когда снимали «Цирюльника» в Москве. Как-то после съемок мы с ребятами заехали ко мне домой. Нацепили женские платья, колготки натянули, накрасились и решили в таком виде по городу на машине покататься. Причем специально стали нарушать Правила дорожного движения, чтобы нас заметили инспектора. И нас один такой остановил. Я выхожу из машины во всей красе. Он смотрит на меня и ничего не понимает: «Ты мужик или женщина?» — «Мужик». — «А чего в платье? Педик, что ли?» Я говорю: «Нет, просто актер». Вообще, с гаишниками интересно. Они меня частенько останавливают, но отпускают, потому что узнают. С ними тоже нужно по-человечески разговаривать. Не надо кричать: «Я такой крутой, да вы знаете, кто я!..» Они нормальные люди.

— Ради любимой женщины вы способны на безумный поступок?

— Способен. Когда у Лизы был день рождения, мы отмечали его в Болгарии (она у меня работает на студии «Три Тэ», и там проходили съемки). Погода стояла не очень — довольно прохладная. Возле нашей гостиницы был бассейн на улице, и Лиза почему-то не хотела купаться. Я взял и кинул ее туда прямо в одежде. А у нее в кармане оказался мобильный телефон, который, естественно, промок и испортился. И я его кинул обратно в воду. Наутро телефончик достали и мне вернули. Когда я попытался его включить, он сделал такой предсмертный виброзвонок — «э-э-э» — и умолк. Правда, потом мы его просушили, и он снова заработал.

— Вы с Лизой вместе уже шестой год. Быт не заел, ухаживаете за ней?

— Сейчас нет ухаживаний. Сейчас уже семейная жизнь…