После финального поединка на Олимпиаде в Сиднее Карелин не смог общаться с журналистами. Да и что он мог сказать? Объяснять, что весь этот год на сборах болел. Что незадолго до Игр серьезно травмировал локоть. Что врачи с ужасом думали, что это перелом (к счастью, их опасения не подтвердились). Что ему уже 33 года. Что за спортивную карьеру он проигрывал лишь дважды — в самом начале, в 87-м, и теперь, когда решил, эта Олимпиада станет для него последней. Все эти слова были ничто по сравнению с цифрами на табло: 1:0 в пользу американца Рулона Гарднера.

Мысль, что уже никто не в силах что-то изменить, не укладывалась в голове. Чтобы привыкнуть к ней и смириться, нужно было время. Но и спустя месяц в Омске на юношеском турнире на призы Карелина стало понятно, что еще слишком рано. Наверное, впервые в жизни я пожалела, что выбрала профессию журналиста. Бередить старые раны больно. Еще больнее срывать бинты с еще незажитого рубца, пытаясь убедиться, кровоточит он или нет. Утешало одно: что, поделившись своим горем с другими, человеку станет легче.

Трудно понять, что чувствует спортсмен, на которого надеялись и который не смог выиграть. А на Карелина надеялись, и заявления чиновников из Олимпийского комитета накануне Игр были однозначны: «Одна золотая медаль у нас будет точно — карелинская». Поэтому ни «серебро» пловца Александра Попова, ни «бронза» штангиста Андрея Чемеркина не резанули по сердцу так, как второе место борца. «В этой связи, — грустно пошутил Карелин, — расскажу анекдот. Приехал сибиряк в Москву, пришел на выставку, ходит по залу, смотрит картины и ничего не понимает. Борцы с шестью ногами и руками, коровы без рогов и копыт… Видит, в центре зала мужчина стоит. Подходит сибиряк к нему и спрашивает: „Объясни, что это такое?“ „Мои картины“, — отвечает тот. „А почему они такие?“ — „Потому что я так вижу“. — „Но если ты так плохо видишь, то зачем рисуешь?“ После Олимпиады этот вопрос я могу адресовать и себе».

Карелин приучил нас к победам, дал право спрашивать с него по максимуму. Но настало время не посочувствовать ему — нет, а попытаться понять. Понять, что творится в душе спортсмена, не проигрывавшего на протяжении 13 лет. И чего стоила ему эта четвертая по счету медаль сиднейской Олимпиады.

но готовился к этой Олимпиаде как к последней.

 — После финала за кого вы больше всего переживали: за тренеров, за ребят по сборной, за семью, за себя?

 — У меня было впечатление, что я всех предал. Тренеров, ребят и тех, кто ждет меня дома. В голове была только пустота и мысль, что я всех подвел. Меня переполняло чувство вины — вины перед всеми, кого я приучил к своим победам и кто считал их абсолютом. Видимо, рановато.

 — Вы плакали в раздевалке?

 — Если это о чем-то скажет, то — да.

 — Наверное, и ночью не могли уснуть?

 — Почему? Спал. Немного, конечно. Просыпался часто. Все время снилась схватка.

 — Она вам долго будет еще сниться…

 — Если честно, то до сих пор вскакиваю по ночам…

 — Какой была первая мысль, когда вы встали утром?

 — Что я — предатель.

 — Накануне Игр ходили слухи, что если на Олимпиаде Карелину дадут выиграть «золото», то всех остальных наших борцов засудят.

 — Я не верю в режиссуру. Режиссура хороша, если есть достойные актеры. Можно бездарный спектакль вытащить на одной эмоциональности, а можно и гениальное произведение завалить тусклой и невыразительной игрой. Тусклость и невыразительность — это то, что помешало мне выиграть Олимпиаду.

 — Понятно, что после финала вам меньше всего хотелось общаться с кем-либо. Но кто из спортсменов был все это время рядом?

 — Саша Попов сразу же приехал в Олимпийскую деревню. Специально из-за меня. Хотя к тому времени он уже жил в другом месте. Мы пошли обедать — он, я, Мурат Карданов и Мнацакан Искандарян. Притом что Мурат стал в Сиднее олимпийским чемпионом. И я был горд за него. Я был горд за каждого из наших борцов, но за этого парня особенно. Ни разу ему не удавалось завоевать «золото» на чемпионатах мира, но в Сиднее повезло. Вчетвером мы просто молчали, и это была лучшая поддержка для меня. На следующий день, когда я пришел в зал тренироваться, подошли Валентин Иорданов — президент Федерации спортивной борьбы Болгарии, олимпийский чемпион, Чаба Хигеди, возглавляющий венгерскую Федерацию борьбы. Со слезами на глазах Чаба говорил мне какие-то теплые слова, и это притом, что на пути к финалу я высадил венгерского спортсмена.

 — После Олимпиады раздавались голоса, что Карелину следовало бы заниматься одним делом и не лезть в политику…

 — Я слышал такую формулировку. Особенно в Новосибирске ее часто озвучивают. Но я не думаю, что все дело в политике. Скорее всего негативную роль сыграла совокупность причин. То, что я готовился к Олимпиаде не совсем хорошо. Не потому, что хотел плохо готовиться, а потому, что последние четыре года часто травмировался. Тренер мой, Виктор Кузнецов, понимал мое состояние, поэтому у него с первой же схватки руки были холодные. Я ведь ни одного сбора не готовился без каких-либо простуд. Хотя, конечно, с таким весом, ростом и такой рожей говорить, что простываешь, смешно. Но из-за этого действительно нельзя полноценно тренироваться. Да и локоть меня подкосил. Из-за него я и не смог провести прием в финале, когда был шанс поднять американца.

Поэтому дело не только в политике. Тут все вместе. И срок пребывания в команде, и неполадки в физическом состоянии, и то пристальное внимание, которое оказывалось мне накануне Игр. Это огромный гнет и прессинг. Хотя, можно сказать, я к этому привык. Я был спокоен до того момента, пока не приехал на предолимпийский сбор в Подольск. Когда мне стали показывать статьи (я старался их не читать, но полностью ведь не замкнешься), так вот, не мог поверить, что пишут в них именно обо мне.

А избирательная кампания… Я могу вас уверить, что это не политика. Я не считаю политикой думскую деятельность. Я об этом говорил, и я в этом убежден. Публичная политика — это избирательная кампания, в данном случае парламентская. И на мне она отразилась, наверное, чуть больше, чем на других. Мы все пережили марафон — парламентские выборы, затем президентские, отставку президента… Видимо, я просто немного не рассчитал свои силы.

 — Значит, правильнее было сконцентрироваться на спорте?

 — В моем случае это невозможно. Не потому, что я этого хочу, а потому, что это диктует окружающая среда. Даже в спорте я был и советником председателя правительства, и вице-президентом Федерации спортивной борьбы… Видимо, изъян какой-то у меня в мозгу. Я как тот попугай, который все время кричит, что льву мяса недодают…

Одна из журналисток предложила мне выступить на следующем чемпионате мира. Но чемпионат и Олимпийские игры — несопоставимые вещи.

 — Да и четыре года — слишком большой срок.

 — Не в сроке дело. Сегодня я не имею морального права конкурировать в команде с Юрой Патрикеевым, который уложил на лопатки американца, которому я проиграл. Проиграл бездарно, как чурка. Унизительно. Не американец у меня выиграл, не судьи меня засудили, чем меня пытаются утешать, а именно я проиграл. Я. И никто другой.

 — Что вы думаете о завтрашнем дне российского спорта? Многие уже окрестили сиднейскую Олимпиаду последними Играми гигантов.

 — Мне больше нравится формулировка президента нашей федерации Михаила Мамиашвили, который сказал, что в Сиднее выступали последние юниоры СССР. Именно это обстоятельство подвигает нас сегодня к реальным изменениям в спорте. Я имею в виду спорт высших достижений. У нас нет времени на эксперименты, надо многое менять, пересматривать методику подготовки спортсменов, но самое главное — взаимосвязь субъектов: клубов, обществ, ведомств, спортивных баз…

 — Вы будете участвовать в этой работе?

 — Я уже участвую.

 — В качестве кого?

 — Пока как человек, который имеет опыт. Сегодня я могу говорить об опыте. Все — я уже недействующий спортсмен.

 — Вы согласны, что современные Олимпийские игры стали не соревнованиями спортсменов, а конкуренцией денежных вливаний в спорт?

 — Денежных вливаний — это понятно, но если вливать не в кого? Почему так много наших ребят сегодня выступает за другие страны? За Австралию, по-моему, выступало 15 наших соотечественников. Так если за границей все так хорошо, почему они берут наших спортсменов? Мы сами должны себя зауважать. Потому что обладаем, как в сказках, несметным богатством. И задача заключается только в том, чтобы его не растерять. Раньше никто никогда не говорил о технологиях, потому что их было две — социалистическая и капиталистическая. Сколько тратилось государством денег на спорт, никто не считал, а сегодня, когда денег стало не хватать, после стольких лет нерачительного использования, начинают вспоминать, какая корпорация и сколько дала. Не в этом дело. Надо просто уяснить, что если спорт — государственный приоритет и мы хотим оставаться ведущей спортивной державой в мире, то и должны соответственно относиться к этому вопросу. А не спускать правительственную программу поддержки детского и юношеского спорта на межведомственный уровень, тем самым нивелируя все до нуля. Да, не все программы могут быть правительственными, но если мы выбрали такую стратегию, то и должны придерживаться ее.

 — Не секрет, что многие российские спортсмены хотели бы видеть вас у руля нашего спорта.

 — Что вы подразумеваете под этим словосочетанием?

 — К примеру, в должности министра спорта.

 — Министерства спорта нет, и я считаю это стратегическим поражением для нашего спорта. Но стать чиновником… Будучи спортсменом, стать чиновником при таком отношении к ним? В любом случае чиновник должен быть профессионалом. А я сейчас не вижу за собой какого-то обоснованного опыта, чтобы претендовать на это место. То, что я хорошо боролся и у меня есть мысли, может быть, программные цели, еще не повод, чтобы навязывать свою доктрину развития. Злоупотреблять же доверием тех, среди кого вырос и сопричастностью с кем горжусь, я не готов. Я не настолько вероломен — делать это только для того, чтобы оставаться на плаву.

 — Но мысли такие есть?

 — Мысли есть. Но это всего лишь мысли. А между желаемым и действительным пролегает пропасть. Иногда явная, иногда незаметная. Да, я буду работать и помогать. И не позволю себе экипировываться за счет бюджета Думы. Бывает, команду какого-то местного муниципалитета не на что отправить на соревнования. А команда, к примеру, одевается в форму от лучших спортивных фирм… Я уже имел разговор с президентом нашей Федерации борьбы, с руководителями Госкомспорта. Все они говорят, что нужно продолжать работать, и я готов это делать.

 — Вы останетесь советником Путина по спорту?

 — Все зависит от обстоятельств. Сейчас я взвешиваю все шансы, прежде чем отдать чему-либо предпочтение. К тому же у меня есть несомненные обязательства перед избирателями. Поэтому думская деятельность останется без вопросов. Да, собственно, она и не прекращалась никогда.

 — Многие полагают, что интерес к Олимпийским играм постепенно будет угасать.

 — Неправда. Олимпиада всегда останется Олимпиадой, потому что это демонстрация физических возможностей человека. Зрителей всегда будет интересовать, кто кого победит. Это спортивное ристалище всегда будет актуальным, потому что потакает низменным человеческим страстям: кто сильнее, выше или, если хотите, зверее. Битва титанов — вот что такое Олимпиада, и такой она останется навсегда.

 — И все же, возвращаясь к началу разговора, вы не жалеете о том, что слишком много взвалили на плечи?

 — Это мой выбор, и его я сделал сам. Кто-то советовал, отсоветовал, говорил, отговаривал, но я сам сознательно выбрал. Поэтому сейчас говорить, что политика или моя активная позиция помешали выиграть Олимпиаду… С таким же успехом все можно и на турниры свалить. Не выступал бы часто, не выматывался и не травмировался бы.

Академик Вавилов сказал, что единственный шанс многое успеть сделать — как можно больше на себя взвалить. В этой связи я считаю, что на Олимпиаде мне просто не хватило эмоций. Я боролся и в десять раз в худшем физическом состоянии и выигрывал.

Да, в Сиднее у меня все поединки были напряженными. Да, жребий свел в мою группу сильнейших борцов, за исключением «старичка» венгра. Но и он, когда мы делали мониторинг накануне Игр, был готов, как Змей Горыныч, и его заявления подтверждали это. Вы видели, что творилось с ним, когда я чисто положил его. Я всегда придерживался мнения, что лучше победить сильнейших и стать чемпионом без фразы типа: «Он с сильными-то и не боролся, через пары прошел». Но разве это обстоятельство может успокоить? Я не вижу оснований менять формулировку. Я проиграл. Сейчас можно сколько угодно рассуждать, находить оправдания, рисовать красочные картины, но все это только слова. Самое страшное случилось. Я стал вторым, и судья поднял руку не мне, а другому. Я проиграл в первый раз в жизни иностранцу. Это отягчающее обстоятельство. И иностранцу на тех соревнованиях, где мы конкурировали с Америкой. Утешает одно, что из всех команд на Олимпиаде мы заняли первое место по количеству серебряных медалей. И здесь мы с Сашей Поповым внесли свой вклад.