Backstreet Boys:
«Трудно что-либо разглядеть в малиновой любви»
Мэрайя Кери:
«Я застряла посередине тебя И совсем не могу сопротивляться»
Кристина Агилера:
«Я — джинн в бутылке, Ты должен потереть меня правильным образом»
Бритни Спирс:
«Если в ее жизни ничего не упущено, То к чему эти слезы по ночам?»
Рики Мартин:
«Она фигачит, когда движется. Я схожу с ума»
Master P.:
«Если у тебя, ниггер, есть курок, ты нажмешь на него»
Blink 182:
«Почему все они
Вечно бьют меня по яйцам, когда я прохожу мимо?»
«Руки вверх»:
«А куда пойти сегодня нам,
А двум красивым пацанам?»
Децл:
«В три кирпича меня на грудь прибило»

Споры о бессмысленности современной музыки начались не вчера. Еще во времена Элвиса Пресли телевизионные комики нашли себе отличную мишень в виде рок-н-ролльных текстов. Одна из реприз выглядит следующим образом: на концертную сцену выходил чтец-декламатор в соответствующем одеянии — «бабочка», черный чуть ли не фрак, — солидно откашливался, доставал листок бумаги и звучным голосом начинал читать такие стихи: «Be Bop A Lula/She’s My Baby/Be Bop A Lula/She Drives Me Crazy». Для оценки содержимого шутки вообразите себе Петросяна, читающего некрасовским размером текст песни группы «Руки вверх»: «А куда сегодня еду я?/А чтоб найти сегодня тебя./А со мною едет лучший друг,/Нам хочется найти подруг».

Разумеется, люди смеялись.

Девичьи слезы

Тексты песен — это то место, где всякая поп-дива то и дело норовит проявить самостоятельность. Оно понятно: в музыке ноты надо знать, а стишки в школе кто же не писал? Опять же встает вопрос самовыражения. Соул-певицы, а также подростковые кумиры в пресс-релизах любят подчеркивать: дескать, на этой пластинке я самовыразился (лась) так, что небу жарко. Соответственно, изучив лексическую составляющую некоторых образцов того, что ныне активно присутствует в хит-парадах, приходишь к выводу: многого там, за душой, не найти.

В чартах ныне засилье тин-попа. В этом жанре тоже есть свои гении, середнячки и неудачники. Вот, например, группа Backstreet Boys — типичный пример середнячков, вероятно, потому что их интеллектуальная мощь выравнивается наличием пяти высказывающихся человек. Необходимость говорить не совсем от себя, а передавать куски предложений друг другу обусловила исключительно безличный подход к текстам — как будто с миром разговаривают пять Кенов, друзей Барби (это, кстати, проблема практически всех бойз- и герлз-бэндов). Песни немного напоминают считалочки: «Ты — мой огонь,/ Моя единственная страсть,/ Поверь мне, когда я говорю,/ Что я хочу, чтоб все так и было» («I Want It That Way»). На считалочки намекает и определенная бессмысленность того, что они поют: «Я могу убегать и прятаться,/ Когда вы выкрикиваете мое имя,/ Но я хочу вам сказать: / У славы есть своя цена» («Larger Than Life»). Впрочем, иногда, когда парням хочется высказать особенно сильное чувство, они замахиваются на метафоры, и получается то, что Ильф с Петровым обозначили кристальной фразой «Остапа понесло»: «Трудно что-либо разглядеть в малиновой любви» или «Виноватые дороги к бесконечной любви» («Show Me The Meaning Of Being LoneIy»). В целом же ребята подают надежды когда-нибудь стать «крепкими хозяйственниками» если уж не типа Брайана Адамса, то Робби Уильямса точно.

Девушкам в этом списке проще: хрупкая натура налицо, можно и юбку покороче надеть, и ногу задрать, и декольте запустить. К тому же в подростковой мифологии девушкина любовь, как ни странно, оставляет ее в сильной позиции: страдануть можно красиво, сердце если и разбивается, то навеки, то есть до следующего мальчика, а главное — впереди всегда маячит перспектива счастливого материнства. В конце концов за века страданий женщины научились делать это более эстетично: им нет нужды бороться за лидерство в стае, нет необходимости разбиваться на мотоцикле или с горя проламывать кому-нибудь череп. Поэтому, к примеру, тексты песен Бритни Спирс полны домашнего уюта и очаровательных банальностей. Вот, например, она кокетливо повествует о трагической судьбе своего двойника — девушки по имени Удача (Lucky): «Разве она не удачлива, эта голливудская девочка?/Она такая удачливая, но почему она плачет?/Если в ее жизни ничего не упущено,/То к чему эти слезы по ночам?» Следует заметить, что песня эта — практически дословный пересказ композиции «Машины Времени» «Она идет по жизни смеясь», из чего можно заключить, что банальность не знает границ и национальных отличий.

Тематика прочих ее песен совсем уж незатейлива — это вариации на тему «мальчик с девочкой дружил», изложенные вполне грамотным английским языком уровня класса так шестого-седьмого общеобразовательной школы. За что ее продюсерам надо сказать отдельное спасибо, ибо вот, к примеру, ее вечная соперница Кристина Агилера смысловой ясностью публику не радует.

Две ее главные песни — «Genite In A Bottle» и «What A Girl Wants» — являются если не эталоном неразумия (об эталоне — ниже), то вполне к нему приближающимся шедевром. В первой композиции певица, в отличие от Бритни делающая ставку на брутальную составляющую девичьей любви, объясняет своему гипотетическому избраннику, насколько она, не побоюсь этого слова, крутая, следующим образом: «Я чувствую себя, как будто провела взаперти столетие одиноких ночей,/Ожидая кого-нибудь, кто освободит меня./Ты облизываешь губы/И посылаешь мне воздушный поцелуй,/Но это не значит,/Что я вот так возьму и сдамся,/Потому что если ты хочешь быть со мной,/То должен за это заплатить./Я — джинн в бутылке,/Ты должен потереть меня правильным образом». Минута молчания. Нет, конечно, понятно, что ныне в Голливуде человек, знающий, что Франкенштейн — это не монстр, а доктор, его создавший, сразу причисляется к когорте интеллектуалов. Поэтому и джинн для тамошней поп-публики — зверь загадочный, то ли в бутылке сидящий, то ли на нее насаженный. Однако даже в этом случае не вполне ясно, какой способ потирания Кристины Агилеры является правильным. Все это, конечно, придирки — на самом деле ясно, что «right way» — «правильный способ» — присобачен сюда как рифма к слову «pay» — «платить», но все-таки за подобные деньги можно работать и не столь топорно. В связи с этим пассажем уже цветочками кажутся слова из другого хита, где мальчик, знающий, что нужно девочке, уподобляется скале, терпеливо ждущей, пока Кристина соберется с мыслями. В обычной жизни выражения «как камень», «как истукан», «как пень» и т. д. едва ли являются комплиментами. Здесь даже и предыдущего извинения не хватает: к слову «скала» в тексте никакой рифмы нет. Остается только резюмировать, что Бритни с продюсерами повезло, а вот Кристине — нет.

Среди подростковых кумиров нельзя не упомянуть и более-менее сошедших ныне с дистанции Spice Girls, ибо они, в свою очередь, привнесли в тин-поп образ очень важный, а именно особь «подросток наглый». Все их творчество строилось по принципу «Эй, ты, взрослый, дай сюда это, это и это, а теперь — пошел вон», они и вели себя соответственно. Ничего удивительного, что главная их песня, «Wannabe», которую приходилось цитировать даже несчастным британским министрам, состоит из модификации фразы «я тебе скажу, чего я хочу». Песня-то, понятное дело, была про любовь, но за ее бесконечным припевом «ну я те щас скажу, чего я хочу, а ты мне скажи, чего хочешь ты, а я те скажу, чего я хочу» всякая любовь затушевывалась. В связи с их нахрапистостью Spice Girls даже назвали пару раз рок-группой: жадные клацающие рты пяти крашеных девиц принимались за молодежную агрессию.

От любвеобильных подростков имеет смысл сразу перейти к следующей категории — любвеобильным мачо. Аудитория у них та же, зато тематика — не в пример сочнее. Речь идет о занимательного вида молодых мужчинах формата Рики Мартина и Энрике Иглесиаса. Тут уже все не по-детски: пресловутая сексуальность сквозит в каждом жесте и каждом слове, даже если впрямую о том, откуда берутся дети, никто из них петь не отваживается. Песни, скажем, Рики Мартина носят игривый оттенок во всем, включая названия, как правило, труднопереводимые в силу той же игривости. Так, перевод названия песни «She Bangs» один мой знакомый после внимательного знакомства с содержанием предложил вполне нецензурный — в смягченном варианте он будет выглядеть как «Она фигачит». Смысл в том, что «она» дает прикурить. Как она это делает — видно, что для певца не важно. Приблизительно так: «Она фигачит (дает, зажигает etc.), когда движется./Я схожу с ума./Потому что она похожа на цветок,/Но жалит, как пчела,/Как и всякая девушка в истории». Последний пассаж озадачивает: только ли девушки жалились за последние две тысячи лет, да к тому же их, видимо, в истории немного, девушек, поскольку таковыми оставались только те, которые умели жалиться, и теперь имя каждой из них хорошо известно? Опять-таки, придирки можно оставить в покое, если снова учесть, что слово «history» («история») в текст вставлено для рифмы к слову «bee» («пчела»). Положительно, рифма для поп-звезд — серьезная помеха к свободному словоизвержению.

К тому же зачем нападать в данном вопросе на людей вполне невинных, чьи тексты всего лишь двусмысленны и не посягают на логику либо устоявшиеся свойства физических тел, когда в этой весовой категории существуют свои чемпионы? Вернее, чемпионки, ибо речь пойдет о соул-певицах, от которых ныне нет просто никакого спаса. Соул по определению своему — музыка души и требует потому взволнованного описания всевозможных процессов, бурно протекающих в этой самой душе. А волнение на конвейере, каковым уже давно является шоу-бизнес, противопоказано — можно к подошве от ботинок пропеллер присобачить. Определенным алогизмом грешат тексты песен всех соул-див, но главным человеком в этом вопросе является Мэрайя Кери — девушка, обзоры пластинок которой критика начинает именно с детального изучения очередной порции словесной ахинеи. Выбрать из ее богатого наследия что-либо особенно выдающееся не представляется возможным, ибо выдающееся там — все. Поэтому — случайно взятый образец: песня с последней пластинки «Raitnbow» под названием «Heaktbreaker»: «О, твоя любовь такая хорошая,/Что я не хочу ее отпускать,/Хотя мне и следовало бы,/Я не могу оставить тебя в покое,/Потому что ты такой обезоруживающий./Я застряла посередине тебя/И совсем не могу сопротивляться». Ей-богу, комментировать что-либо тут представляется прямо-таки кощунством — хочется просто снять шляпу и почтить безнадежно застрявшую в чьем-то теле Мэрайю минутой молчания.

Е… мое

Может возникнуть возражение, что речь все о попсе да о попсе, а с нею и так все ясно. Что ж, к сожалению, с популярными образцами рок-музыки сейчас тоже ясно почти все. В хит-парадах либо рэп-кор, либо группы типа Blink 182 и Bloodhound Gand — странные новообразования, на которые посмотришь с одной стороны — вроде панки, все в наколках и в серьгах и гитары терзают, а глянешь с другой — ну бойз-бэнд бойз-бэндом. Тематика песен отражает эту двойственность вполне — с одной стороны, сплошь любовь, разлука, юноши, девушки, мамы, папы. С другой — вдруг вылезают немыслимые для какого-нибудь Рики Мартина фразы типа «работа — дерьмо» или «кругом — ублюдки». Смысл от этого не меняется: те же подростковые страдания, однако добавляется новая краска — действительно, подростки умеют материться и иногда почище матерого мужика. Бывает, это выливается в такие пассажи, как в песне Blink 182 «Does My Breath Smell»: «Почему все они/ вечно бьют меня по яйцам, когда я прохожу мимо?/ Я, конечно, не жалуюсь, но это довольно болезненно». Речь, надо заметить, идет о девушках, которым не нравится герой песни. Словом, к стерильным страданиям Бритни и Кристины элементарно добавляется гигиеническая сторона переходного возраста — прыщи, вонь изо рта. Тоже, надо признать, не песни протеста.

Песни протеста — это удел мужиков посерьезнее, пусть им немногим больше лет. У каждого нынешнего тридцатилетнего человека, наверное, есть в памяти свой одноклассник-металлист, который ходил в цепях, громко ругался матом, хамил учителям и постоянно норовил подраться. Так вот, племя это не угасло, оно только немного трансформировалось: поменьше цепей, зато побольше ругани. Нынешние поп-радикалы, Limp Bizkit, поставили в некотором роде рекорд, записав песню, в которой каждое третье слово нецензурное; если не вдаваться в стилистические тонкости и перевести его как «е…ный», то текст будет выглядеть следующим образом: «Это е… мир, е… место, всех судят по их е… лицам, е… мечты, е… жизнь, е… ребенок с е… пистолетом, е… мама и е… папа, е… полицейский с е… значком». И так — до пяти куплетов. Что называется, жизненная позиция. Поговаривают, что сочинивший песню Фред Дерст обиделся на весь мир за то, что ему предъявили счет за спровоцированный погром на прошлогоднем фестивале в Вудстоке. Трудно сказать, верно ли названа причина, но то, что человек дюже обижен, несомненно. К сожалению, приходится опять употребить это определение — обижен, как подросток. Только подросток умеет так цельно и со всей душой ненавидеть абсолютно все. Без исключения. Во всяком случае, на осмысленный протест это мало похоже.

В таком обзоре, разумеется, нельзя обойтись без рэпа, но тут придется сказать одно: рэп — это рэп, и умом его не понять. Нашему слушателю, судящему о жанре по Децлу с Шефом, его реальный облик представить невозможно, как невозможно вообразить себя черным. Страшные истории про кровь, мою кровь и брутальные заявления «запомните имя Шеф» — это нечто, имеющее к рэп-тематике примерно такое же отношение, какое Михаил Боярский на коне имеет к Клинту Иствуду. Тамошние рэперы — поставщики чеканных формулировок типа: «Если у тебя, ниггер, есть курок, ты нажмешь на него» (Master P. в песне, посвященной Тупаку Шакуру). К тому же язык их имеет мало общего с английским: вот, например, как в той же песне прописано слово «motherfucking» — «muthaphukkin». Тут одними выражениями типа «вечеринка», «быки» и «потереться» не обойтись — существуют довольно большого объема словари рэпа. Редкий же белый рэпер, как Эминем, вообще классификации не поддается — он зол одновременно на белых и черных, а также на женщин, гомосексуалистов, бойз-бэнды и собственную мать; тексты его настолько виртуозны, что при переводе выглядят полной ахинеей. Помимо всего прочего рэперы ныне попали в порочный круг — чем больше они поносят мир, тем больше он их слушает, а поскольку, в отличие от прочих, их злоба почти всегда осмысленна и имеет конкретные адреса, остановиться они не в состоянии. Кому-то это приносит деньги, кого-то сводит в могилу; иногда то и другое вместе. Словом, рэп, в отличие от прочих перечисленных ингредиентов современной поп-сцены, — вещь вполне серьезная и требует отдельного разговора.

Мои грезы, мой дикий рояль

Если теперь от образцов западной поп-сцены обращаться к отечественным, то следует сразу же сказать несколько слов в их защиту. При прочих равных условиях — наивно думать, что там песни пишут, а у нас «клепают» или «сдирают»; нет, процесс и там, и тут практически одинаковый — нашим сочинителям приходится значительно труднее. И дело — в языковых особенностях: в английском языке нет всего того ужаса среднестатистического российского школьника, который называется падежами, склонениями, спряжениями, согласованиями, управлениями и примыканиями. Вернее, почти нет, но это «почти» дела не меняет. Потому тамошний сочинитель слов, поставив в предложении сказуемое вслед за подлежащим, может быть уверен, что по своей неграмотности ничего не напахал.

Например, наша певица Валерия в своем последнем хите поет такой пассаж: «Мы разошлись, как в море корабли расходятся в тумане, маяком маня». Легко можно предположить, что речь идет о каких-то особенных кораблях, которые носят на себе один на двоих маяк и манят им попеременно друг друга — такой, значит, эротический ритуал. На деле же, как предполагается, все значительно проще: авторы песни немного заплутали в причастиях, деепричастиях, а также в действительном и страдательном залогах; корабли, по-видимому, были просто «манимы» маяком. К постижению смысла сказанного, разумеется, это допущение никак нас не приближает, но по крайней мере устраняет чисто физическую невозможность происходящего.

Кроме того, в английском языке значительно короче слова, а главное, за счет принципиального наличия в нем дифтонгов гласные, а часто и согласные глотаются в нем гораздо безболезненнее. Поэтому длинные и сложные слова в текст сбиваются там гораздо проще. У нас же попробуй выпеть что-нибудь вроде «непосредственных» — при наших вокальных данных и произношении того гляди неприличное что-то выйдет. Вот и приходится обходиться словами двусложными; когда какие-нибудь «Руки вверх» заходят на слово «признания», сердце замирает; совсем как незабвенный Леонид Ильич со своим «систематически».

И наконец, самая главная проблема: полная неразработанность, если можно так выразиться, «языка отдыха». Поскольку поколения советских людей бесконечно строили коммунизм, об отдыхе думать было не с руки, и поэтому, когда настала свобода, пионерам «оттяга» типа Кристиана Рея пришлось контрабандой протаскивать в русскую речь архаичные выражения «вечеринка» и «посиделки». Так с той поры ничего и не изменилось: вся жизнь подростков ныне состоит из бесконечной череды «вечеринок», которые продвинутые люди разбавляют словом «пати». Соответственно, и тексты такие же — «вечеринка», «девчонки», «мальчишки» перемежаются с «пати» и «ди-джеями». Особо не развернешься.

Ну и наконец, есть долгая традиция советской эстрадной песни. Основной чертой которой было использование в лирических целях нескольких поэтических штампов типа «последнего крика журавлей». Ничего удивительного, соответственно, нет в том, что, скажем, припев песенки «Демо» «Солнышко» спокойно мог бы исполнить какой-нибудь Николай Гнатюк. «Солнышко в руках, и венок из звезд в небесах/ И с других планет все видят нас… Мы парим с тобой в облаках/ Как лавиной снежною в горах/ Нас накроет счастьем и теплым ветром». Такого махрового лиризма, смею заверить, вы ни в одном западном тексте не встретите.

В свете сказанного в некотором роде эталоном можно признать песню «Тату» «Я сошла с ума»: в ней есть все из вышеперечисленного и еще немного эксклюзивного. Есть смесь французского с нижегородским: «Ситуация help, ситуация SOS», есть отечественный сленг: «Почему, почему на тебя повелась?», есть могучий лиризм: «Это солнечный яд, золотые лучи». И наконец, есть изрядная доля абсурда: «Раз, два после пяти/ Мама, папа, прости». Невольно вспоминается анекдот о том, что приличная девушка должна ложиться в постель в двенадцать, чтобы к пяти быть дома. А после пяти — уже простите, мама с папой. Нет-нет, я все понимаю: «пяти» и «прости» — хорошая рифма. Беда с этими рифмами.

Впрочем, неурядицы у нас на поп-сцене происходят лишь тогда, когда исполнитель пытается примодниться и чему-то там соответствовать. Когда в дело идет что-то свое, все нормально. Вот, например, неоднократно уже упомянутые «Руки вверх» развивают наши отечественные традиции дворовой песни, которая, в свою очередь, берет начало в песне сиротской, исполняемой тонкими жалобными голосами с проглатыванием половины гласных. И надо сказать, никаких логических неувязок в творениях отечественного бойз-бэнда не намечается. Все предельно ясно: «Крошка моя, я по тебе скучаю/ Я от тебя письма не получаю»; песня же про Сережку и Алешку — вообще образец кристальной балладной ясности. Некоторых смущает определенная лексическая замшелость их песен: все эти «пацаны», прилагательное «деловая», немного уже подзабытые, и т. д. Но сиротские песни никогда в богемных салонах не рождались.

Опять-таки отдельный разговор — об отечественном хип-хоп-сообществе. Рэп своей популярностью застал нашего слушателя врасплох: проблема в том, что там слова читаются непривычно быстрым образом, и воспитанные на напевном мелосе Тани Булановой подростки их просто не ловят. Поэтому на фанатском сайте, посвященном Децлу, тексты его песен выглядят так: «Я выкинул дневник, с ним домой идти без массы», «Если бы было так, чтоб я, сдецл, повзрослел, повеселел, сдецл, делал только то, что хотел» и, наконец, «Мои слезы, моя печаль, мои грезы это дикий рояль». Надо заметить, что в оригинале тексты Дикого Рояля Сдецла жизни поклонникам не облегчают — в рэпе «Кровь моя, кровь» повествуется о том, что «под выстрелами пушки сердце биться не хотело», а также, что герой «из последних сил небесных вернулся в себя».

Последнее напоминает мне, как году в 84-м я познакомился с человеком из рок-группы при дормехбазе № 5. Группа играла, как это теперь называется, кавер-версии песен Slade и Sweet; мне было интересно, как это удается работягам, не знающим ни слова по-английски. «А очень просто, — объяснил мне мой знакомый, — я что слышу, то и записываю русскими буквами. Вот, смотри», — и он дал мне листок, на котором значилось что-то вроде «пикап е драбле гохер фозе хиз». Только спустя десять лет я понял, что это была песня «Pack Up Your Troubles».

Соответственно, отечественный хип-хоп — да и вся прочая, за мелким исключением, поп-сцена ныне занимается примерно таким же переписыванием образцов эстрады советской и поп-сцены западной. Другое дело, что и западная поп-сцена, есть ощущение, тоже таким же способом за кем-то свои слова переписывает. Только вот за кем? За Господом Богом, что ли?