Сейчас кажется, что он был всегда. Долгие годы своими шахматными победами он прославлял советскую державу по всему миру. Он был таким же достоянием от спорта, как Владислав Третьяк или Наталья Бестемьянова с Андреем Букиным. Народ гордился своим героем далеко не богатырского телосложения (в свое время его вес не превышал 50 кг) и одновременно обсуждал его роскошный голубой, с синим кожаным салоном «Мерседес−350» — такой был еще только у Высоцкого и у Брежнева. Сейчас времена изменились, но шестнадцатикратный чемпион мира не ушел в тень, не пропал, а и в новой действительности себя удачно нашел. Ныне он президент Международной ассоциации фондов мира и посол детского фонда ООН ЮНИСЕФ. Собственно, в этой административной текучке мы с ним и встретились. Одна половина разговора спешно проходила в кабинете, вторая (сжато) — в автомобиле, по дороге на переговоры. В общем, в нечеловеческих условиях.

— Анатолий Евгеньевич, сколько вы сейчас времени отводите шахматам?

— Стараюсь играть почти каждый день по нескольку часов, чтобы не потерять форму. А что касается суеты, она действительно присутствует, потому как в Москве я бываю всего лишь несколько месяцев в году, и за это время надо многое успеть здесь сделать.

— Не секрет, что раньше шахматам уделялось гораздо больше внимания и во дворах, и на телевидении. Сегодня интерес к ним несколько схлынул. В фаворе другие виды спорта, динамичные. Отчего, как вам кажется, это произошло?

— Ну, во-первых, в связи с модой. В России смотрят на президента: во что он играет, то и становится сразу популярным. Во-вторых, ритм жизни поменялся, акценты сместились. Сейчас людей больше заботят проблемы выживания, поиск работы и т. д. И, в-третьих, немалую отрицательную роль сыграли сами шахматисты. Абсолютно ясно, что развал системы чемпионата мира начался с выхода Каспарова из Международной федерации и с его попытками ее торпедировать, а также с неудачными, провалившимися его попытками создать что-то свое. Вот есть у людей талант созидателя, а есть талант разрушителя. Каспаров — ярко выраженный разрушитель, это уже история показывает. Особенно когда к нему еще добавился Илюмжинов… Вместе они создали такой негативный фон на самом верху, что мы сейчас не можем ни одного спонсора найти. Спонсоров ведь привлекают громкие имена, серьезность и фундаментальность проекта.

— В этом году будет ровно 20 лет, как вы играли с Гарри Кимовичем свой первый матч. Потом было еще четыре матча-противостояния за мировую шахматную корону… Может быть, вы просто до сих пор видите в нем соперника?

— Нет, у меня одно к нему отношение как к талантливому шахматисту и совсем другое — как к человеку. Я знаю ему цену. Он ведь никого, кроме себя, в грош не ставит. А с такими людьми делать что-то совместное очень трудно. И в конечном итоге, как доказывает жизнь, подобная позиция приводит к полнейшей изоляции.

— Вернемся к денежному вопросу. Возможно, шахматы сейчас не столь популярны, потому как в них нельзя столько заработать, сколько, допустим, в том же теннисе или футболе?

— Если тут говорить об интересе спонсора, то это спорт не конкретно прибыльный, потому что не сиюминутный, но через шахматы идет дешевая реклама, причем не один день, а долгим следом, пока идет поединок. Не зря Испания в 87-м году провела мой матч с Каспаровым (длительностью 70 дней) на первенство мира в Севилье. Это было первое рекламное мероприятие, которое они организовали, в рамках Всемирной выставки, и аккредитовалось на него 600 журналистов. Но беда шахмат, конечно, в том, что отсутствует определенное приложение: шахматные фигуры, часы и так продаются. Компьютеры — может быть, единственная палочка-выручалочка. И надо отдать должное Каспарову, что на главных спонсоров в этом мире — на «Интел», на «IBM» — он вышел первым, но он же, к сожалению, и порвал эти самые отношения. Так что, полагаю, больше эти компании шахматы поддерживать не станут. Поэтому для нас остались только старые источники дохода: широкая реклама по всему свету, которая тем не менее чрезвычайно редко нужна. Естественно, шахматист не может быть так же богат, как теннисист, но и у него есть свои преимущества…

— Дайте попробую угадать: аналитический ум, стратегическое мышление, феноменальная зрительная память…

— Совершенно верно.

— …И хоть спорт сидячий, он способствует сохранению молодости на долгие годы, так как воздействует активно на мозг, заставляя работать серое вещество…

— И тут сложно вам возразить. Шахматисты, как народ думающий, осознают, что если проблемы со здоровьем, то ни на какие высокие результаты надеяться нечего, несмотря на то что здесь не надо высоко прыгать и быстро бегать. Оттого физической подготовке мои коллеги уделяют немалое количество времени, особенно перед ответственными матчами.

— У любого спорта имеются противопоказания, у шахмат они есть? Если, например, ребенок подвижный, неусидчивый, стоит его обучать этой игре?

— Ну если он и двух минут не сможет усидеть на месте, понятно, затея будет провальной. Хотя, ориентируясь на свой опыт, могу сказать, что мой сын от первого брака в детстве был достаточно резвым мальчиком, но дедушка его обучил шахматным азам, правда, он к ним не привязался. Зато был способен сутками сидеть за компьютером.

— Сколько ему лет?

— Анатолию в этом году будет уже 25. Время летит…

— И в чем же он нашел свое призвание?

— Он занимается компьютерной графикой, работает в дизайнерской фирме, которая делает наружную рекламу. И полагаю, что в этом плане у него все в порядке, потому что у него, как и у меня, работа и хобби слились воедино, а это верный залог успеха. Жаль, что редко у кого еще так бывает.

— Кстати о хобби. Вы ведь страстный филателист. Я слышала, что на каком-то аукционе вы купили конверт с шестью марками аж за 16 тысяч долларов. Недешевое увлечение. Эти деньги потом к вам возвращаются?

— Когда как. В марках можно и пролететь. Но вот в описанном вами случае я как раз угадал.

— Великолепная игра в шахматы обеспечивает умение отлично играть и в карты?

— Совсем необязательно. Но я хорошо играю и в карты, и в нарды.

— Мне вот всегда было интересно: у шахматистов есть персональные психологи?

— В основном обходились без них. Они работали, но мало, да и, откровенно говоря, не очень это надо. Во время матча с Корчным у меня началась бессонница, и помочь этой моей беде вызвался известный тогда психолог Зухарь. Но толку от него не было никакого. Он промучился со мной три ночи, чего-то нашептывал, мы с ним бегали по номеру, пытаясь заснуть то в одной комнате, то в другой… Ничего в итоге не получилось, и, уже окончательно сдавшись, на прощание он мне сказал: «У тебя настолько сильная нервная система, что я могу тебя научить, как воздействовать на других людей, а сам ее пробить не могу».

— Вас все характеризуют как человека сдержанного и осторожного, а на безумные, эксцентричные выходки, интересно, вы способны?

— Не знаю. На самом деле все в жизни ведь не просчитаешь… В каких-то ситуациях ты видишь, что выход один, и идешь на открытый конфликт, когда видишь, что творится несправедливость и нужно вмешаться. Но в основном я приверженец искусства дипломатии и человек уживчивый. Со мной трудно испортить отношения.

— С некоторых пор, сделав себе имя в спорте, вы ушли в другие сферы, даже депутатствовали еще в горбачевские времена. Какова ваша общественная нагрузка сегодня?

— Чрезвычайная. Во-первых, я президент Фонда мира вот уже 22 года. Во-вторых, по-прежнему возглавляю Международную чернобыльскую организацию. По сути она благотворительная, но называется общественной, поскольку благотворительностью в России заниматься невозможно. Это невыгодно во всех отношениях, и закон, который по этому поводу существует, нисколько не помогает, а только мешает этой деятельности, требует нереальной отчетности, и уж лучше бы его не принимали вовсе, он слишком вредный. Но и Фонд мира, и Чернобыльская организация все равно связаны с благотворительностью: мы помогаем детским домам, поддерживаем ветеранов войны, лечим больных, создаем реабилитационные центры и т. д. В-третьих, я также являюсь послом ЮНИСЕФ в странах Восточной, Центральной и Южной Европы, России и СНГ. Последний, важный законопроект, с которым мы вышли, — это ликвидация йододефицита в нашей стране. От этого зависит здоровье и интеллект нации, потому что отсутствие в организме йода приводит к потере памяти, к замедлению умственной деятельности, к болезни щитовидной железы, к прочим слабостям, и даже к уменьшению рождаемости. Это серьезная проблема для России, которая по количеству дебильных детей находится в настоящий момент на уровне самых отсталых африканских стран. И это печально.

— Да уж, график у вас напряженный. Каким образом вы расслабляетесь?

— Музыку на досуге слушаю. Разную. Только не перевариваю ту, где шумовые эффекты являются главной составляющей. Читаю, правда, сейчас не часто, и в основном книги по истории, о путешествиях…

— Кстати об истории. Ваша жена ведь — историк-архивист. Где вы с ней познакомились?

— С Наташей мы познакомились где-то лет 20 назад, банально, как многие, в компании, в гостях.

— Вы не похожи на человека, способного влюбиться с первого взгляда…

— А мы долго встречались, присматривались друг к другу, сживались с этой идеей совместного существования… И сейчас нашему браку уже 17 лет.

— Жена работает по профессии?

— Сегодня она не работает, а раньше трудилась в отделе рукописей Государственной библиотеки им. Ленина и занималась описанием архивов знаменитых семей России. И, к слову, она внесла немалую лепту в воссоздание храма Христа Спасителя. Вот каким образом: первые мысли о восстановлении храма родились еще в 80-х годах, но прямой архивной документации не сохранилось, ее уничтожили вместе с храмом. Зато остался список создателей и строителей святыни, и вот Наташа, опираясь на него и используя картотеку именитых людей того времени, нашла все-таки искомые архивные документы, которые, собственно, и помогли воссоздать первоначальный облик храма.

— Она не хочет вновь найти применение в своей области?

— Вообще и дома дел хватает. Вот весь год мы в Москве занимались строительством: увеличивали жилплощадь, надстраивали этаж над собой, и она буквально работала прорабом.

— Свою дачу на Николиной Горе тоже собираетесь расширять?

— Пока нет. Тем более я житель городской и редко там бываю. За пятнадцать лет существования дачи от силы я спал в ее стенах ночей десять. В этот Новый год поставил рекорд — три дня провел на природе. И сбежал — город позвал. Не смог долее оставаться, хотя до этого очень соскучился по семье.

— Но ведь на природе можно сделать прекрасный шашлык…

— Я спокойно отношусь к еде. Но, естественно, невкусную пищу не люблю. Мне легче не есть совсем, чем есть что попало. Вот когда я бывал в Амстердаме, у меня там был свой любимый ресторан, кстати, один из лучших в городе, такой не туристический, а местный, для своих, в полуподвальчике. Особая атмосфера там царила: деревянные столы, скамейки, заказ подавался также в деревянных плошках. И, страшно сказать, с 77-го года я был верен этому месту, многих других шахматистов с ним познакомил, и они тоже стали постоянными посетителями. Тамошним поварам особенно удавались восхитительные мясные ребрышки, которые я всегда запивал отменным пивом. Но однажды случилось несчастье: владельцы ресторана продали свой бизнес, причем не амстердамцу. А новый хозяин не понял этого простого колорита и все изменил: меню, обстановку, постелил белые скатерти, и прежняя аура была навсегда потеряна. Больше в это заведение я не заглядывал.

— А на досуге вы и книжки пишете в большом количестве…

— Больше 50 уже издал. Совсем недавно закончил работу над книгой под названием «Психология битвы», но выйдет в свет она во Франции, в крупнейшем парижском издательстве, так как мой соавтор — профессор Сорбонны и вдобавок талантливый бизнесмен.

— О чем произведение?

— Бизнес — коммерция — шахматы. Об их сходстве и различии, об умении вести переговоры и правильном поведении во внештатных ситуациях. А первый заказ на нее мы знаете откуда получили? Никогда не угадаете. Из Китая. Оказывается, на сегодняшний день это одна из самых читающих стран.

— Давайте вернемся к личной жизни. Четыре года назад вы стали отцом вторично, на этот раз дочки…

— Да, Софьи. Но, к сожалению, я провожу с ней не так много времени, как хотелось бы.

— Шахматные фигуры Софья уже передвигает по правилам?

— Дочка — ярко выраженная художественная натура, и у нее много других увлечений. Соня любит рисовать, обожает смотреть балет, причем не пассивно, а активно: ставит допустим, «Лебединое озеро» постановки 57-го года и старается повторить движения, которые видит на экране. Как-то полгода назад я ее спрашиваю: «Ты что сейчас танцуешь?» Она мне отвечает: «Спящую красавицу». — «А как же „Лебединое озеро“?» — не унимаюсь я. И она мне с гордостью сказала: «Его я уже изучила». Так что пока растет балерина, а там посмотрим. Хотя, зная, какой это тяжкий труд — балет, по собственной воле я ее туда направлять не буду. А вообще будущее ее образование требует, разумеется, какого-то систематического подхода. Наталья вот уже озабочена проблемой выбора школы. У нас в Москве, прямо рядом с домом, расположена известная школа, и Наташа прошлым летом туда пришла, подробно поговорила с завучем и учителями, они все ей объяснили, условия зачисления и прочее, а затем спросили возраст ребенка, и когда узнали, что скоро исполнится четыре года, дружно расхохотались и сказали, что такого у них еще не было.