В профессиональных кругах Александр Гурнов считается личностью чуть ли не легендарной. Это он десять лет назад устроил настоящую революцию в масштабах Гостелерадио. Побывав в 1989 году в США, он увидел, как работают журналисты CNN, и загорелся. В результате на отечественном ТВ появилась передача «ТСН», которую помнит большинство телезрителей после 30. После нее — такие же дерзкие «Вести». В этом году Гурнов отважился на еще один смелый проект — возрождение программы «Международная панорама».

— Александр Борисович, когда возникает идея реанимировать какой-то старый проект, это всегда сопряжено с определенной долей риска. Почему вы решили возродить эту передачу?

 — Когда я был еще школьником, я всегда смотрел «Международную панораму», потому что в конце они обязательно показывали каких-нибудь «Битлз» или «Роллинг Стоунз». Моя мама смотрела «МП», потому что там показывали планы улиц, и она пыталась рассмотреть, кто во что одет. Конечно, многих интересовала мировая политика, но все равно многие при этом смотрели, какие там машины по улицам проезжают. То есть в то время эта программа была реальным окном в мир. Притом что вся ее идеология сводилась к тому, что на Западе жить хуже, а у нас значительно лучше. Когда мы задумали возродить «Международную панораму», то, естественно, изначально нужно было определить ее концепцию — о чем мы будем рассказывать? Вот к выборам показывали фильм — «Неизвестный Путин». Там есть момент, когда Путину задают вопрос: «Владимир Владимирович, вот когда вы наконец попали в кабинет Президента России, что было первым, что вас поразило?» И Путин очень откровенно говорит, что, став президентом, попав в свой новый кабинет, он вдруг посмотрел на Россию не как на ограниченную вселенную, а как на одну из фигурок на большой шахматной доске. Раньше он был внутри нее, был одной из молекул, а теперь он взял эту фигурку в руки и должен делать ходы. Понимаете? Возможно, вот эта реакция президента и подтолкнула меня к главной идее нашей программы. То есть я хочу понять: какое же место занимает Россия на этой шахматной доске и как внешняя политика в целом влияет на нашу страну. Поэтому это не столько реанимация программы, сколько реанимация жанра. Попытка начать на телевидении серьезно говорить о международной жизни.

— Прошло уже полгода. Как вы оцениваете — успешный получился проект?

 — Я считаю, что до конца программа пока не получилась, она должна еще устояться. У нас уже два раза менялось время в эфире, и не исключено, что с нового года изменится опять. Что касается внутреннего формата, мы тоже пока в поиске — от каких-то рубрик отказываемся, какие-то выделяем… Поэтому сейчас рано давать какие-то оценки. Вот к весне, думаю, уже можно будет сделать вывод. Но то, что программа нужна — это для меня очевидно. Хотя бы потому, что ее рейтинг растет. Это говорит о том, что что-то получается.

— Когда Олег Добродеев пригласил вас работать на РТР, почему вы не пошли, скажем, в «Вести»? Мне кажется, это было бы более логичным. У вас большой опыт работы в информационных программах, да и «Вести» вы, можно сказать, знаете изнутри…

 — Вы знаете, какое дело… Во-первых, на сегодняшний день я уже не знаю «Вести» изнутри. Потому что в 1993 году я из них уехал в Лондон, потом, вернувшись, делал свою программу, которая называлась «Субботний вечер» на РТР. Потом я был генеральным директором ТСН. То есть непосредственно в «Вестях» я не работал семь лет. А за это время они очень изменились: и коллектив поменялся, и отношения, и технология… К тому же то, чем я занимаюсь сейчас, мне интереснее. Читать новости — это этап, который я уже прошел. А руководит новостями на РТР сегодня Добродеев. Лучшего руководителя, чем Добродеев, для новостей я не знаю.

— Тогда не могли бы вы прокомментировать такую ситуацию. Любой канал всегда борется за сохранение своего лица. Например, ОРТ — это Екатерина Андреева, НТВ — Татьяна Миткова. Почему же тогда РТР убирает из эфира раскрученные женские лица? Начиная с увольнения Сорокиной до Анастасии Дадыко и последнего ухода Ольги Кокорекиной? Только-только девушка становится лицом канала, как ее убирают из эфира…

 — Ну я бы не назвал Кокорекину лицом канала. Я бы сказал, что Кокорекина была лицом Кокорекиной. Она ею и осталась, перейдя на первый канал. А вот что касается Светланы — да. Света действительно была лицом канала, поскольку она была среди тех, кто начинал «Вести», из тех, с кем они ассоциировались. И я не считаю увольнение Светы правильным решением. Ее уход был большой потерей и для канала, и в определенной степени для нее самой. Но я не думаю, что сегодня Света готова вернуться в «Вести», в новости вообще. На любом канале. Мне кажется, для нее это тоже пройденный этап. В творчестве и в карьере. Что же касается нелюбви второго канала к женским лицам… Не думаю, что это так. На сегодняшний день лицо канала определяет Олег Добродеев, и если вы помните, на НТВ у него было достаточно громких женских имен. Это и Миткова, и Зайцева, и Максимовская, и Масюк. Поэтому на РТР, как мне кажется, сейчас просто идет поиск такого лица. Причем дело ведь не только в лице, дело в личности человека, в профессионализме, в умении подавать материал. Это должна быть не просто красивая девочка, а человек, который мог бы отвечать требованиям, которые ставятся перед информационной службой государственного канала. Мне кажется, что женское лицо должно быть в новостях. Смею прогнозировать, что в новом году на РТР оно появится. Может быть, это будет одна из тех дам, которые уже ведут дневные новости, может быть, кто-то еще.

— После скандала между ТВ−6 и ТСН в одном из интервью вы сказали: «ТВ−6 не способен создать свою информационную службу из-за отсутствия профессионалов высокого уровня». Вы по-прежнему так считаете?

 — Я всегда очень лояльно отношусь к творчеству коллег и не люблю давать какие-то оценки. Сегодня есть три канала, на которых люди смотрят новости — это первый, второй и четвертый. Я три года делал новости для ТВ−6, и мой главный вывод — там никогда не хотели иметь хороших новостей. И я считаю, что те ребята, которые пошли работать в информационную службу шестого канала, совершили для себя внутреннюю ошибку. Потому что если вы, например, брюнетка, то не нужно идти в компанию, где любят только блондинок и рыжих. И если вы информационщик, то зачем идти в компанию, где не любят новости?

Из обстановки рабочей —

в домашнюю

— Александр Борисович, на работе вы — строгий начальник, а дома?

 — Даже не знаю. (Смеется.) Об этом, наверное, надо жену спросить. Но я не думаю, что очень строгий. Я ведь очень мало бываю дома. Утром час и вечером. С работы возвращаюсь к 10—11 часам. Если прихожу в девять, то жена обычно радуется, потому что я успеваю еще и с ребенком позаниматься.

— Мужчина в доме — глава семьи?

 — Ну да, конечно. В смысле ответственности. Глава семьи — это в первую очередь ответственность. В этом плане я глава семьи. А что касается каких-то мелких бытовых вещей, то здесь, естественно, жена главнее. Потому что она создает уют, на ней все держится. Сказали на футбол — значит, на футбол, сказали к маме — значит, к маме.

— И вы подчиняетесь?

 — Скажу вам честно: поскольку я работаю в субботу, то из выходных у меня остается только субботний вечер и воскресенье. И мне очень нравится проводить это время с семьей. А как мы его проводим, для меня уже не имеет значения. Можем поехать к маме, к теще, к друзьям, по магазинам, покупать памперсы, и так далее. Поэтому, как провести данное конкретное воскресенье, для меня не имеет значения, пусть жена решает.

— А ваш любимый способ проведения досуга?

 — Ну, полежать, книжку почитать. Я вообще много чего люблю. Но все, что я люблю, получается довольно редко. Люблю заниматься спортом, кататься на лыжах, летом — в теннис играть. Люблю что-нибудь делать по дому. В доме же все время что-нибудь ломается. Могу починить утюг, проводку какую-нибудь… Скажем, в прошлые выходные я красил стены. Поскольку стены у нас дома белые, ребенок очень любит на них рисовать. Так вот, я все воскресенье ползал по стенам с губкой и закрашивал его творчество.

— Может, вы и картошку чистить умеете?

 — Умею, но не очень люблю. Даже приготовить что-то могу, но такой необходимости не возникает, потому что у меня жена потрясающе готовит. Она вообще очень творческий человек. Мы когда поженились, она пришла ко мне с кулинарной книгой и сказала: «Я готовить не умею, но у меня есть книга, там все написано». На сегодняшний день у нее 15 кулинарных книг, она их все изучила, и она действительно потрясающе вкусно готовит.

— Где же вы нашли такую хозяюшку?

 — Мы познакомились в Москве. Я к тому времени уже был дважды разведен. Мои первые два брака были очень скоротечны. Это было в юности, и каждый раз я был женат по году. Потом очень долго был не женат. А с Ириной мы познакомились на фирме моего друга. У нее экономическое образование, она работала у него менеджером. А поскольку мы часто общались с моим другом, выезжали большой компанией за город, на шашлыки, то и с Ирой постепенно знакомились все ближе. Потом это перешло в дружбу, потом — в любовь. А потом мы поженились. Сейчас она не работает, сидит дома с ребенком, потому что ему нет еще и двух лет.

— Когда мужчина долгое время живет один, он обычно очень осознанно подходит к выбору спутницы. Как вы приняли такое героическое решение?

 — Не то чтобы героическое… Просто, понимаете, когда меня спрашивают — почему ты три раза был женат? Я говорю — потому что я вот из тех мужчин, которые женятся. (Смеется.)

— Редкий тип мужчин в наше время.

 — Знаете такое старое полушуточное выражение — «как порядочный человек обязан жениться». (Смеется.) Ну вот я и женился. Первый раз это было на четвертом курсе. Я был совсем молодой, у меня был роман с одной девочкой. Когда я познакомился с ее мамой, она сказала — ну и что дальше? А я говорю — готов жениться!.. Вообще, я думаю, что первые два брака были с моей стороны недостаточно продуманные. Хотя мне казалось, что я уже взрослый и серьезный, у меня не было еще внутренней готовности. К тому же, понимаете, быть женой журналиста, а тем более работающего в информации, это со стороны женщины подвиг. Это то же самое, что быть женой летчика. И что касается Ирины, моей жены, она понимает, что для меня значит работа. То есть понятно, что главнее, конечно, семья. Но работа отнимает большую часть времени. Это моя жизнь. Я могу просидеть дома дня три, а на четвертый день уже понимаю, что мне нечем заняться. Начинаю слоняться по комнате, смотреть в холодильник, как в зеркало. И жена говорит — ты уже пошел бы куда-нибудь, поработал… Но на самом деле те часы, которые мы проводим вместе с семьей, это счастье.

— Если не ошибаюсь, вашего сына зовут Сашенька. В честь себя назвали?

 — Ой, с сыном была удивительная история. Мы его начали называть Тимошей еще до того, как он родился. При этом и мои родители, и родители жены были категорически против. Они считали, что Тимофей — это какое-то кучерское имя, и вообще неправильное. А поскольку мне было 42 года и это мой первый сын, мне хотелось, чтобы его звали как-то по-особенному, а не как мальчика из соседней квартиры. Не Вова и не Петя. Но при этом я хотел, чтобы это было и не вычурное имя — не Вольдемар какой-нибудь, и не модное новое русское — Антон или Никита. И третье — я хотел, чтобы это имя нормально читалось по-английски. Имя Тимофей удовлетворяло всем этим показателям. Оно русское, не очень обычное, не модное, и Тимоти — это нормальное английское имя, во всем мире оно понятно. Короче, пока мы думали, у сына полгода не было свидетельства о рождении, и нас уже начали штрафовать во всяких инспекциях. При этом полгода мы его звали Тимошей. Когда жена пошла его регистрировать, она стала объяснять в загсе всю нашу ситуацию, девушка ее слушала-слушала, потом что-то написала в свидетельстве и говорит: «Идите, увидите, что всем понравится». В результате мы открываем свидетельство, а там написано: «Гурнов Александр Александрович». И на самом деле всем понравилось! Кроме того, мы его еще и Тимошей зовем иногда. Он себе сделал из этих двух имен одно и теперь почему-то называет себя «Татсь». Это, видимо, Тимоша и Саша вместе.

— Вы хотели бы, чтобы он на вас был похож?

 — Нет, я хочу, чтобы он был лучше. (Смеется.) Все родители говорят — мы прожили тяжелую жизнь, пусть нашим детям будет легче… Да нет, пусть он будет таким, каким будет. Я человек очень рациональный и считаю, что на сегодняшний день главная проблема — это наркотики. Но я понимаю, что дело не в соблазнах, а в умении воспитать в сыне способность им противостоять. Это главное. За это я отвечаю. За остальное пусть отвечает он сам.

— Что для вас сейчас самое главное в жизни?

 — Все, что есть в жизни, — самое главное. Потому что в 40 лет заниматься не главным уже нет времени. Для меня главное, чтобы была счастлива моя жена, чтобы рос здоровым мой сын. Для меня главное — делать любимое дело и чтобы улучшалась моя программа. Чтобы люди не воевали, не убивали друг друга, чтобы жить в нашей стране становилось приятнее — это тоже главное. А что я лично могу для этого сделать? Я стараюсь хорошо работать и стараюсь жить так, чтобы потом не было стыдно перед сыном.