Марина ХЛЕБНИКОВА: «Я взорвала школу»

 — Отъявленной хулиганкой я никогда не была, но одна моя «шалость» потрясла родную школу. Причем в буквальном смысле этого слова. Я во всем хотела быть первой. Когда мальчишки-одноклассники стали осваивать искусство пиротехники — скупали марганцовку, серебрянку и прочие вроде бы безобидные вещи и, экспериментируя с ними, устраивали на школьном дворе «салюты», — мне очень хотелось устроить собственный взрыв. Невероятный! Чудовищный! Но экспериментировать я боялась. Папа, военный физик, понял дочкину грусть. Втайне от мамы, бабушки и папиного начальства по спецзаказу для меня была изготовлена небольшая «бомба». Для нашей оборонной промышленности это было хлопушкой, но в масштабах школы… Папа настоятельно рекомендовал взорвать ее подальше от домов и в момент взрыва открыть рот, чтобы не заложило уши… Мое выступление состоялось при аншлаге — в рекреации на перемене я грохнула «машинку» о стену. Раздался страшный грохот, этаж заволокло дымом. Остолбенев, я вместе со всем классом стояла возле закопченной стены. Когда дым рассеялся и выяснилось, что школа устояла, директор с завучем устроили мальчишкам перекрестный допрос. Конечно, меня кто-то выдал. Папа заштукатурил стену. А я с отличной успеваемостью по всем предметам и табличкой «поджигательница» была отправлена в другую школу.

А это уже недавняя история. Нам — мне и моей команде, в которой семь музыкантов, семь мальчишек-хулиганов, моих «демонов», — посчастливилось работать вместе с одной из известных групп. Директор ее был груб и надменен и вообще явно страдал звездной болезнью. Весь увешанный золотом — часы, браслет, цепь, мощный перстень. Даже ручка была из благородного металла. Ее-то он и забыл в гримерке, и мои «демоны» не преминули этим воспользоваться. Суперклеем, который случайно оказался у одного из ребят, мы приклеили ручку перпендикулярно к оконному стеклу. Через секунду влетел ее владелец. Увидев, что его драгоценная вещица торчит прямо из стекла, он сначала слегка оторопел, а потом, страшно ругаясь, под общий хохот ринулся ее отрывать. И оторвал. С частью стекла. Украшенная стеклянным конусом, ручка стала иметь еще более эксклюзивный вид. Похоже, это ее владельца и успокоило. Чьих это рук дело, он так и не догадался — тогда в гримерке было много артистов. Так что, наверное, зря я сейчас это рассказала. Впрочем, директор тот уже давно в шоу-бизнесе не работает.

«ЧАЙ ВДВОЕМ»: «Мы довели чужую жену до исступления»

 — У нас в группе работал музыкант, у которого была очень ревнивая жена. Она активно за ним следила и, естественно, хотела знать, что ее благоверный поделывает вдали от нее — во время гастролей. Бедняга вечно возил с собой фотоаппарат, таскал его с собой всюду, все-все «запечатлевал». Однажды мы все вместе отдыхали на пляже. Товарищ наш, не подозревая худого, ушел поплавать. А мы тем временем начали снимать его фотоаппаратом всех более-менее симпатичных девушек. Причем отнюдь не лица, а отдельные, наиболее соблазнительные части тела. Закончили нашу фотосессию дородной женщиной с ребенком… В итоге дома у нашего приятеля был страшный скандал. Поскольку музыкант вечно был в разъездах, все пленки проявлять и печатать отдавала его ревнивая супруга. На то, собственно, и была рассчитана наша пакость. Она первой наткнулась на наши художества, и приятелю нашему пришлось долго объясняться: что это за девушки, чей вообще ребенок и как все это могло оказаться на его пленке.

Олег ГАЗМАНОВ: «Я организовывал потопы в гостиницах»

 — Спички детям не игрушка. Когда я был маленьким, родители настойчиво мне это внушали. И спички от меня прятали. Но ничего не помогало. Зрелище вспыхивающего огонька неудержимо манило меня и завораживало. Однажды я подпалил новогоднюю елку. Хорошо, что в тот момент рядом оказались родители. В другой раз — чуть не устроил настоящий пожар. Детство мое прошло в послевоенном Калининграде. Я обожал лазить по всяким заброшенным местам, разыскивая оружие и боеприпасы. А дома устраивал себе «катакомбы» — переворачивал кресла, накрывал их одеялами, забирался внутрь и зажигал свечи, было очень романтично. Как-то раз, когда родителей не было дома, мои «катакомбы» полыхнули. Стало еще романтичнее. Я просто нарадоваться не мог, как красиво горит. Но когда всерьез разгорелось, жутко перепугался и не придумал ничего лучшего, как просто от всего этого кошмара спрятаться в соседней комнате. Закрылся там… Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы не вернулись родители. С возрастом моя страсть к поджигательству не прошла. Теперь она выражается в том, что я устраиваю фейерверки неподалеку от дома, на озере Бездонном. Бывали случаи, когда на шум и дым съезжались пожарные со всей округи: думали, горит что-то.

А вот как я хулиганил во взрослом возрасте и уже сознательно. В те давние годы, когда я только начинал свою карьеру, мне приходилось много гастролировать. Жил в гостиницах. А тогда в отношении посещений гостиниц посторонними все было очень строго. После определенного часа — никого не приводить. Но ведь артисты-то — народ горячий. У них всегда много поклонниц. Это помимо девушек, которые просто на концерт приходят. Поэтому я придумал такую вещь. Поселившись в гостиницу и вознамерившись кого-нибудь к себе провести, я делал следующее. Наливал в стакан воды и выплескивал ее на потолок (иногда для большей убедительности повторял эту процедуру несколько раз), а потом бежал к дежурной по этажу с криками, что меня заливают. В гостинице тут же начиналась паника. Дежурная бежала за другой дежурной, вместе они мчались в номер наверху. И вот пока они бегали, искали ключи, выясняли, что и как, можно было провести хоть эскадрон поклонниц!

ЛАКИ («Вирус»): «Я инсценировала самоубийство»

 — Мама звала меня «мисс наоборот». Потому что я всегда была непослушной и делала только то, что хотела. Мама почему-то считала, что самый полезный и питательный для ребенка продукт — это манная каша, и упорно меня ею пичкала, а я манку терпеть не могла. Мама мне ее в тарелку, а я — из тарелки в окно прохожим на голову. Меня шлепали и тут же наливали новую порцию. Но только взрослые отвлекались на секундочку, и эта порция отправлялась за первой. Весь асфальт под нашими окнами был заляпан бомбами из манной каши. Сколько неприятностей было из-за этих моих выходок! Один раз мама так рассердилась, что выставила меня на улицу, думала, я буду плакать и проситься домой. Слушает — за дверью тишина. Открывает — никого. Ушла девочка. Неизвестно куда. А ведь мне лет пять было. Потом мама в ужасе металась с милицией по всему Зеленограду. А я сидела в соседнем подъезде… С возрастом моя строптивость вопреки надеждам предков не уменьшилась. В тринадцать лет меня опять искали с милицией: я оборвала яблоки на одном из дачных участков.

Но круче всего я «пошалила» на своем школьном выпускном. По традиции он заканчивался прогулкой на теплоходике. Я подговорила лучшую подружку, и она пронесла на борт мою рубашку и брюки. В разгар веселья мы с ней удалились на палубу «освежиться». Я переоделась, а свое замечательное платье (до сих пор жалею!) бросила в воду. Подружка, как условились, подняла крик… Я поняла, что мы натворили, когда было уже слишком поздно. Народ высыпал на палубу, крик, суматоха. Я пыталась обратить на себя внимание: вот она я, живая, но в панике меня сначала просто не замечали. А когда заметили, устроили такое! Наверное, меня не исключили из школы только потому, что школа для меня и так уже закончилась.

Илья ОЛЕЙНИКОВ: «Я подрабатывал в поезде узбеком»

 — Общежитие нашего училища находилось далеко. Поэтому каждое утро нам приходилось ездить на учебу на электричке. Любимым развлечением в дороге являлась игра под названием «Напарь контролера». Мы всегда ездили без билетов, хотя проездной на месяц стоил меньше рубля. Но дело было в принципе. Во дворе нашей общаги росла груша-дичок. Плоды на ней были все мелкие, гнилые и червивые. Как-то перед занятиями мы натрясли этой гнили, и я, работая под узбека, пытался в электричке их продать. Как всегда, неожиданно появились контролеры. Потребовав у меня сначала билет, потом документ и, естественно, ничего не получив взамен, стали взывать к моей гражданской сознательности и выплате штрафа. Если же я откажусь отдать им деньги — то проехать в ближайшее отделение милиции для составления протокола.

Я, недолго думая, театрально вскинул руки и на весь вагон спросил:

 — Билет им понадобился… А у кого они его спрашивают, им известно?

Пассажиры искренне заинтересовались, у кого же эти враги человека посмели потребовать проездной документ.

 — У студента! — распалялся я. — У бедного студента, покинувшего дом ради образования. У студента, который не может позволить себе купить не то что билет, а даже элементарные спички!

Контролеры немного растерялись и совершенно перестали владеть ситуацией. Я же, напротив, увлекся.

 — А знают ли эти так называемые гуманисты, что этот человек ест? — и, открыв сумку, вывалил из недр все ее червивое содержимое на пол.

По вагону начал распространяться гниловатый запах. А так как на занятия я ехал не один, то все мои товарищи, ни секунды не раздумывая, набросились на эти отходы с какой-то животной страстью. И на глазах потрясенных пассажиров принялись поедать эту ужасную смесь, вырывая друг у друга грушевые хвосты и смачно их обсасывая.

В вагоне воцарилась страшная тишина. Оно и понятно — зрелище было не из приятных. Первой в себя пришла какая-то хиленькая старушка:

 — Фашисты! Палачи! Нелюди! Да как же вас земля-то носит?

Ее поддержал гражданин довольно помятого вида:

 — Да что там говорить! Душить таких сволочей надо беспощадно!

Я не знаю, во что бы вылилась вся эта история, но, к счастью для контролеров, электричка остановилась, и, благодаря судьбу за чудесное спасение, едва не растерзанные толпой, они вышмыгнули на улицу. А мы принялись с ненавистью выковыривать из зубов остатки гнили.

Лариса ЛУЖИНА: «Я чуть не стала виновницей политического скандала»

 — Одно время, когда я была еще маленькой, наша семья жила у дяди в Таллине. У него был сын Алик, на год младше меня. Мы жили, как и все маленькие дети, — то дружно, то как заклятые враги. А время было послевоенное, достаточно голодное. Помню, однажды он попросил меня принести ему с кухни хлебушка. В Таллине тогда выпекали маленькие круглые булочки, по вкусу чем-то напоминающие сегодняшние булки для хот-догов. Я пошла на кухню и незаметно выковыряла из нее всю середину, то есть от булки остались одни стенки. А внутрь потихонечку натолкала горчицы, уместилось почти что полбанки. И как ни в чем не бывало принесла «пирожок» Алику. Он, недолго думая, запихал в рот всю булку целиком. А я потом увидела, как у него, в буквальном смысле этого слова, полезли на лоб глаза. Мне, конечно, за эту выходку досталось: ремнем отлупили.

Была в моей жизни еще одна знаменательная выходка, но я бы назвала ее политически-демократическим поступком. В начале шестидесятых я снималась в гэдээровском фильме «Доктор Шлютер». Получилось так, что я была там единственной русской. Кроме съемок и гостиницы ничего не видела, так как в то время советским актерам запрещалось разгуливать по чужой стране, хотя бы и социалистической. Не выдержав, я как-то попросила своего напарника по фильму показать мне Германию и поводить по Берлину. Мы выбрали свободный вечер, и он пригласил меня в настоящий немецкий кабачок, я бы его назвала даже пивнушкой. В маленьком зале стоял такой длинный стол, за которым и размещались все посетители, вели беседы. Мы тоже к ним подсели, взяли по кружке пива. А случилось все это 8 мая. В ГДР это был тоже праздник, что-то типа Дня национального освобождения — точно не помню. Моим соседом по столу оказался немец в возрасте и без руки. По нему было видно, что он воевал. За вечер этот мужчина изрядно выпил, опьянел и стал громко орать, что он бил русских под Сталинградом, что все русские «швайн» (свиньи). Немец не знал же, что с ним рядом сидит русская. Я слушала-слушала, а потом не выдержала: «Это возмутительно! Сам ты швайн!» И дала ему со всего маху по морде. Немец отлетел. Суматоха возникла ужасная, вызвали полицию. Хорошо, мой партнер вовремя опомнился, схватил меня за руку, и мы убежали еще до их приезда. А то не знаю, чем это все закончилось бы.

Борис ГРАЧЕВСКИЙ: «Я шипел на пассажиров»

 — Любимым развлечением у нас было пугать пассажиров. Мы (нам было тогда лет по 12) специально приходили на вокзал, дожидались электричку и прятались в тамбуре. Так вот, я и трое моих друзей, завидев прохожего, начинали громко шипеть. Знаете, перед тем как закрыть двери, электричка сильно шипит. До отправления электрички оставалось еще несколько минут. Но вы не представляете, как пассажиры сломя голову прыгали в вагоны. А потом сидели и ждали. Кстати, по этой выходке я снял один из сюжетов «Ералаша». Еще помню, но я был тогда постарше, воровал со школьной клумбы нарциссы. Просто так. Это ведь первые весенние цветочки, их так хотелось. А за клумбой приглядывала жена директора, наш биолог. Разразился скандал. И на общешкольной линейке директор объявил: «Я не буду называть конкретных фамилий, но Грачевский и Степанов останьтесь».

Андрей ГУБИН: «В тринадцать лет я устроил погром»

 — Лет в 13 я поехал на каникулы в пионерский лагерь, а там сама атмосфера располагает к разного рода хулиганским поступкам. И хотя я не был проблемным мальчишкой, однажды «отличился». Из-за любви. Я был влюблен в самую красивую девочку лагеря, свою ровесницу — Ларису. Она мне ночами снилась, и я решил сделать все, чтобы добиться ее расположения. Начальник нашего пионерлагеря был заядлым цветоводом-любителем, ценителем редких сортов цветов. Он жил в отдельном корпусе с палисадничком, где уже вторую смену выращивал очень красивые розы: холил их и лелеял, поливал-пропалывал. И лишился всех в одну роковую ночь. Я прокрался в его цветник и, как юный тимуровец, буквально его перекопал. Какие-то розы обломал, какие-то просто унес с корнями. На самом деле это был действительно бесстрашный поступок, потому что меня за него могли запросто из лагеря вытурить. Увидев на следующее утро следы моего ночного погрома, начальник наш загрустил, потом еще несколько дней хватался за голову и депрессировал. Виновного так и не нашли. А розы — розы достались Ларисе. Они еще долго стояли у нее на тумбочке на зависть другим девчонкам. И для меня во всей этой истории есть только одна загадка: как этой явной улики не заметил никто из вожатых? Или, может быть, Лариску просто не выдали?

Андрей РОСТОЦКИЙ: «Я портил бабушкам замки»

 — Вырос я в селе Богородское. Это место находилось между Преображенкой и заводом «Красный богатырь». Знаете, там еще есть известная церковь, богородское кладбище… Мы ведь с моими друзьями, можно сказать, на улице выросли. Постоянно во что-то играли, что-то придумывали. А в то время там столько огородов, садов было… Естественно, мы «объели» всю округу. Чуть чего — в сад, к соседям: у них яблоки вкуснее. Регулярно доводили какими-нибудь нехорошими действиями склочных бабушек. Была у нас дама одна. Мы ее Стонота называли. Потому что она так «раз-го-ва-ри-ва-ла», стонала все время. Естественно, тогда в домах были печки. Топились они исключительно дровами. И эта Стонота вешала такие немыслимые замки на свои сараи. Пудовые. Чтобы у нее дрова не воровали. Она просто всех подозревала в воровстве. И вот эти-то замки мы регулярно выводили из строя. Например, водой зимой заливали, чтобы их открыть было нельзя. А я поскольку был всегда натурой романтической, то еще обязательно лепил ей из пластилина черный тюльпан. Помните, такая картина была? После этого Стонота бежала к моей бабушке: «Татьяна Григорьевна, ваш Андрюшка мне опять замок залил и какой-то черный цветок подкинул»…

Евгений МАРГУЛИС: «В пятом классе меня исключили из школы»

 — В детстве я очень любил бить стекла. У каждого уважающего себя мальчишки была рогатка, и каждый находил себе мишени по душе. Мне очень нравилось палить именно по стеклам, потому что они потом красиво падали. Правда, это мое занятие было сезонным, потому что с рогаткой ходил по улице только в теплое время года — весной и летом. Кстати, однажды меня засекла одна учительница, как я с удовольствием расстрелял одно из школьных окон и наслаждался его падением. Меня вызвали на педсовет и выгнали на неделю из школы. Это все произошло где-то в пятом классе. Примерно в этом же возрасте меня с другом выгнали из пионерского лагеря. Это летнее детское заведение нам ужасно не понравилось. И своим режимом, и вожатыми, и едой — в общем, всем. Чтобы избавиться от этого заключения, мы взяли и перевернули во всем лагере кровати. Не просто койки, а вместе с матрасами, подушками и прочими принадлежностями. Нас выгнали с записью в личном деле: «За хулиганское поведение и порчу кроватей». Родители, конечно, были всем этим недовольны, так как они планировали лето по-своему. Нам досталось. Но в школу об этой выходке не сообщили.

Саша ЗВЕРЕВА («Демо»): «Я заставила парня съесть какашку»

 — Уже в старших классах я обнаружила, что шоколадки «Гематоген», которые в аптеках продаются, по цвету очень напоминают какашки. И стала подшучивать над другими. Разминаешь его в руках, лепишь что-нибудь, напоминающее собачью «неожиданность», и бросаешь — лучше куда-нибудь, где почище, например, в снег. Потом ловишь кого-нибудь: хочешь, какашку съем? Ну, он не верит, естественно. А ты берешь и ешь. Человека, который на это смотрит, просто наизнанку начинает выворачивать… Я даже на спор «какашки» ела, на деньги спорила. Когда об этом моем «фокусе» уже многие знали, один парень решил меня подловить. Я ему: хочешь какашку съем? А он: да я сам съем! Берет и ест. А там… правда собачка сходила. Он еще, главное, не сразу распробовал, пожевал. Смутился очень.

Андрей СОКОЛОВ: «Я довел декана до инфаркта»

 — Я любил сотрясать чужие яблони. Мои друзья были все какие-то пассивные и правильные. Считали, что это дело не очень хорошее. Но я проводил с ними разъяснительную работу. «Почитайте книги о Льве Толстом, о Блоке. Ведь они тоже когда-то лазили в чужие сады за яблоками. И мы просто обязаны проделывать то же самое, иначе из нас в жизни ничего не получится». Железная логика, между прочим. И приводимый аргумент как-то убеждал моих товарищей. Кстати, мы никогда не попадались, хотя забирались за яблоками не только ночью, но и днем. Все как-то нормально проходило. О нас знали, но никаких контрмер не предпринимали.

Чуть позднее, уже в школе, мы любили звонить с утра пораньше нашим учителям. Выбирали урок, который нам очень не хотелось посещать. И звонили, сообщая строгим голосом, что урок отменяется. Правда, надолго нас не хватило, потому что педагоги быстренько поняли, в чем дело.

В студенческие годы у нас сложилась очень дружная компания, которую почему-то прозвали хунтой. Так вот, любимым развлечением у нас было пугать декана нашего факультета. Пока у него шли лекции, мы выбегали на улицу и переносили его «жигуленок» на другую сторону дороги. Без проблем. Человек восемь-девять подхватятся со всех сторон и осторожненько перетащат. Или любили еще его машину на кирпичи ставить. Приподнимали и под каждое колесо по паре кирпичей подкладывали, самое главное — чтобы она ровненько стояла. Иначе будет заметно. А потом наблюдали, как декан газовал и не понимал, почему он не трогается с места. Почему мы брали машину именно декана, я не знаю, но до инфаркта мы своими шутками его чуть не довели.

«РУКИ ВВЕРХ!»: «Мы едва не угробили дедушку»

 — У нас Потехин — хулиган по жизни. Его не любили воспитательницы в садиках, потом — учителя в школе. Однажды мама привела маленького Лешу в сад устраивать. Завела с воспитательницей беседу, а сынуля тем временем сунул голову между прутьями решетки. И попался. Пришлось маме с тетей, вместо того чтобы оформлять документы, бежать за сварщиком, решетку распиливать. В тот садик Лешу не взяли. И в другой тоже не взяли. Там, пока мама вела переговоры, Алексей поснимал кирпичи, которыми клумба была обложена, и аккуратненько так в штабеля сложил. Став старше, Леша стал хулиганить целенаправленно. На турбазе, куда он ездил каждое лето, Потехин со товарищи выслеживали, куда сторожа ставят сети на рыбу. Ночью удалая компания отправлялась за уловом, а сети переставляли. Найти снаряжение и выследить хулиганов не удавалось. Перед отъездом ребята вернули сети сами.

А вот Жуков, когда ему было лет двенадцать, развлекался следующим образом. Зимой мальчишки присматривали в городке тропинку, неасфальтированную, но излюбленную горожанами. И выкапывали прямо на проходе яму. Вот не лень же было замерзшую землю ковырять! Сверху прикрывали «западню» картонкой, присыпали снежком и садились в засаду за ближайший сугроб. Яма была не глубокая — руки-ноги не сломаешь, но когда прохожие туда ухали, было смешно. Однажды ребята, как обычно, поджидали очередную «жертву». Ею оказалась дородная мадам с пакетом яиц. Она обрушилась в яму со страшным грохотом, но яйца спасла, трепетно прижав их к груди. И это было так смешно, что ребята, не выдержав, расхохотались. Это их и погубило. Мгновенно выбравшись из ямы, тетка погналась за ними, догнала Жукова и со всей силы стукнула его яйцами. И это напрочь отбило у него охоту так шалить.

Теперь мы если что и вытворяем, то не со зла. Одна из таких историй приключилась с нами на Новый год в Тольятти. Ровно в полночь 31-го отметили, выпили по чуть-чуть, и в пять минут первого отправились на улицу устраивать фейерверки. Народу на улице ни души. Едет старый дедок на такой же древней как мир «копейке». Мы — ба-бах! А он вдруг выскакивает из машины и с криком «ложись!» давай в снег закапываться. Оказалось, он воевал когда-то… Мы всю ночь отпаивали его валерьянкой, успокаивали. Такой вот получился Новый год. Учудили. Но, повторяем, не со зла.

ДАНКО: «Я испугал маму до полусмерти»

 — Как-то раз — мне лет 16 тогда было, — как раз на Хэллоуин, я насмотрелся фильмов ужасов, и тут мне в голову пришла «веселая» идея — кого-нибудь напугать. Позвал к себе друзей, идея эта им, конечно, понравилась. Кто марлю принес, кто — краски, кто — косметику какую-то. Нарисовали мы себе на теле жуткие раны. Мне — огромную, жуткую, расписали тело «кровью». Короче, видок был по-настоящему неприятный. Идти в таком виде на улицу мы побоялись, поэтому просто побесились дома и разошлись — хорошо, что все по соседству жили. А я в таком виде решил дождаться маму и как-то незаметно для себя заснул на полу (устал, наверное). А дома бардак, как будто ограбление. Дверь была не заперта. Я не услышал, как зашла мама. У нее — «тихая» истерика, «скорая» с милицией приехали, ух и досталось мне! Я потом целую неделю наказан был