Известные личности привыкли к чрезмерному журналистскому любопытству и реагируют на него с определенной долей осторожности. Кто-то заранее регламентирует список тем, другие от острых вопросов отгораживаются скупой формулировкой «без комментариев» или отшучиваются, а некоторые вообще принципиально отказывают в интервью. Актер Игорь Старыгин с юности слывет человеком очень прямым, что в жизни иногда его подводило. Но сегодня как раз именно это качество характера, помноженное на жизненный опыт, позволило ему, не побоясь дискредитировать себя, вступить в откровенно провокационный диалог с корреспондентом «МК-Бульвара».

— Сняться в заведомо плохом фильме, но за большие деньги для вас приемлемо?
 — Приемлемо, хотя прецедента не было. Не снимался я в плохих фильмах, хотя их у меня не так уж мало для театрального актера — 34, что ли… Я не думал о том, какие бы деньги на сегодняшний день меня соблазнили, но пол-лимона «зеленых» мне бы хватило на оставшуюся жизнь.

— Выходите из себя, если вас путают с другим актером?
 — Не то чтобы выхожу, но чувствую себя некомфортно. Я учился в 10-м классе, когда мгновенно стал сумасшедше популярен фильм «Человек-амфибия». Вот тогда меня очень часто путали с Володей Кореневым. Нередко я слышал вслед: «Смотрите, Ихтиандр пошел!» И мальчишки во дворе «человеком-амфибией» дразнили. Я не слишком раздражался, но мне — самому обыкновенному школьнику — было не по себе. А позже, когда я подавал документы в ГИТИС, даже в приемной комиссии отметили: «Во, второй Вовка пришел». (Коренев как раз в это время институт заканчивал.) Но после «Доживем до понедельника» вся путаница прекратилась, и уже интересовались мной именно как мной. Лишь много лет спустя наше с Кореневым некоторое внешнее сходство было все-таки использовано в кино: в начале 90-х на украинском телевидении мы сыграли братьев-мафиози.

— Подсидеть кого-нибудь из коллег приходилось?
 — Никогда в жизни! Ни-ког-да! Только творчески. Часто в спектакле есть два состава: мою же роль играет другой актер, мы с ним работаем «в очередь». Так вот, я просто постараюсь переиграть своего соперника и тогда естественным образом докажу, что я — лучше, или не докажу, если он переиграет меня, и такое бывало. Очень страшная вещь для актера — пробы в кино. Это как на базаре покупают лошадей: смотрят все параметры, начиная с экстерьера, зубов, масти… Безумно унизительно! Самое отвратительное — фотопроба, особенно когда ее проводит не совсем профессиональный помреж. Попадались на моем веку такие неопытные ребята, которые говорили: «Сценарий читали? Отличненько! Ну-ка, сделайте морду лица, будто она от вас уходит, а вы смотрите ей вслед. И мы снимем». И я, как полный чудак на букву «М», должен делать выражение! Но это же смешно! Спасибо, что еще не сталкивают с другими актерами, вызванными на эту же роль. Интеллигентный режиссер даже потом тебе, единственному из всех утвержденному, не ответит на вопрос: «Старик, а кого ты еще пробовал на моего героя?» Это элементарная профессиональная этика.

— Вы когда-нибудь являлись на съемочную площадку, в театр с бодуна или в «никаком» состоянии?
 — В «никаком» — нет, такого не было, а с бодуна, думаю, не только я являлся. (Смеется.) Однажды по молодости я в таком состоянии увидел себя на экране и сказал: «Так! Финиш, Старыгин. Этого не должно больше повториться никогда». Театр, может, и не так проницателен, а экран видит все до мелочей, даже вчерашний день: тухлый глаз, ощущения, реакции, головную боль — и мгновенно это проявляет. С тех пор если у меня завтра съемки или спектакль, то накануне я глупостями не занимаюсь, тем более сейчас, в моем возрасте все уже очень сильно отражается на организме.

— Можете наплевать на работу, зависнув с приятелями, потеряв голову от женщины или увлекшись игрой?
 — Не прийти из-за этих причин на работу — как можно?! Профессия все же есть профессия, и приятели с женщинами это тоже понимают. А вот в карты с некоторых пор я вообще не играю — мне не везет. Я безумно азартный человек, и однажды меня «сделали» в преф на очень приличную сумму, я даже кольцо мамино проиграл (правда, потом его удалось выкупить). Это случилось в 1973 году, думаю, что попал я в руки профессиональных пляжных кидал в Лазаревском, что недалеко от Сочи. Раскрутили меня, как в гоголевских «Игроках», — классически! После того чудовищного проигрыша я пообещал себе, что больше никогда ни во что играть не буду. Но прошлой весной был на юбилее фильма Шифрина в «Метелице» и думаю: дай-ка спущусь в казино, проверю себя на удачу — может, с тех пор что-то изменилось и мне начнет везти? Подошел к рулеточке, поставил — даже близко ничего не выпало! И я понял — это знак: давно не играл — нечего и начинать.

— Быть бабником для актера естественно?
 — Не понимаю я слова «бабник». (Усмехается.) Если я играю с партнершей любовь, то должен в какой-то мере в нее влюбиться, потому что в принципе не могу играть чувственные сцены, когда мне не симпатична актриса. И нормальные режиссеры это понимают, спрашивая заранее: «Как тебе Иванова? А Петрова?..» Иногда, конечно, бывает, что профессиональная влюбленность переносится в жизнь и перерастает в какие-то более сильные вещи, правда, обычно недолговременные, к сожалению.

— Свои романы обычно афишируете или стараетесь скрывать?
 — Иногда они сами по себе не могут быть скрытными, но я никогда не обсуждаю своих влюбленностей, особенно в мужских компаниях — считаю это пошлым. А прятаться, чтобы нас никто нигде не видел вместе, — такого у меня не было. Что, по лифтам целоваться, что ли? Да ну, это смешно. И наоборот — самоутвердиться за счет романа с какой-то суперженщиной, когда хочется, чтобы все это увидели, — тоже не мое, не мой стиль общения. Ничего за счет женщины — даже самоутверждения. Альфонсом никогда не был.

— Увести подругу или жену у приятеля способны?
 — Не было такой ситуации, не было… Но вот сейчас думаю: а ведь, наверное, мог бы! Я бы потом, может, даже застрелился, но отобрать чужую женщину способен.

— Предпочитаете гражданские браки юридическим?
 — Капитальных у меня было пять браков, четыре из которых — законные. Все мои жены были из области искусств: актрисы, балерина, продюсер, а серьезных отношений с инженершами или врачами не получалось — это очень тяжело. Смотришь на какие-то альянсы моих коллег с людьми других профессий, допустим, технарями: ведь не очень-то получается у них совместная жизнь, нет должного понимания. Жена-актриса, увидев, как я при всех целую, обнимаю другую женщину, оценит ситуацию нормально — это партнерша по работе, а обнимаются и целуются в театре все — так принято. А вот жена-учительница, мягко говоря, изумится — другой менталитет, другие понятия. Кстати, со всеми женами (кроме одной) у меня остались очень хорошие дружеские отношения, потому что никогда мы не разбегались по-хамски, со скандалом, все было нормально. Ребятенок у меня только один, но замечательный и очень мной любимый, под названьем Настька. Ей 23 года, она талантливый человек — художница, сейчас живет и работает в Турции.

— На первое место ставите работу или семью?
 — Сложный вопрос, сложный. Я думаю, это зависит от опыта и, может, даже от возраста. Вот сейчас мне бы уже хотелось иметь хорошие тылы: жену, гнездо, и, естественно, семья была бы на первом месте, но, наверное, поезд уже ушел. Хотя надежды не теряю. (Смеется.) А на первых порах, конечно, важнее профессия, все-таки стоит сначала чего-то добиться, крепко встать на ноги и потом уж, когда наигрался, получил некий статус, можно семью заводить. Правда, актерам так распределяться легче, актрисам — тяжелее: сколько примеров, когда, думая только о карьере, они навсегда оставались одни. Обидно, что невезуха в личной жизни чаще всего случается у самых талантливых женщин.

— Оцениваете свой характер как дрянной или как ангельский?
 — Конечно, как дрянной, а что, многие себя ангелами считают? Это не пижонство — я всегда относился к себе критично и понимаю, что с годами становлюсь все хуже и хуже, просто невыносимым человеком. Поэтому и одинок на данном этапе — мой характер переносить последние несколько лет довольно сложно, это очень немногим удавалось и удается. Нет, я не брюзга какой-то или зануда, я стал очень жестким человеком, много претензий у меня к партнершам, к сожалению. Причем это не бытовые претензии типа «невкусно приготовлено», «плохо выглажено»… Я сам могу себя обслужить. Просто я по типу — кот, который гуляет сам по себе, и когда меня слишком любят, опекают — не выношу. Парадокс! Казалось бы, особое внимание — это замечательно, я на него должен отвечать тем же, но меня это «дергает», и возникает совершенно другая реакция — отторжение. Корректировать свой характер поздно, да и не хочу себя ломать. Но и не желаю, чтобы из-за меня кто-то ломался. Как говорится — оставьте меня в покое, дайте спокойно сидеть и наблюдать за окружающим миром. Я себя сейчас могу оценить одним словом — созерцатель.

— Вы всегда выбираете слова или можете послать кого-то прилюдно?
 — Могу. (Не задумываясь.) Причины — хамство оппонента, бестактность поведения. Это то, чего я никогда не терпел. В нашем цеху очень много «клоунов», прости меня господи! Часто я наблюдаю, как они за 50 метров кричат друг другу: «Алё, Васька!» — работая на публику. И окружающие оглядываются: кто кричит, кому, зачем? Вот если пытаются втянуть в подобную игру меня, могу послать: «Пшел вон!» Недавно одного очень-очень известного человека я назвал величайшим клоуном в мире. Он немножко растерялся и потребовал: «Повтори при всех!» Я повторил. С тех пор он перестал со мной здороваться, просто в упор не видит.

— Драку как способ выяснения отношений не отрицаете?
 — Не отрицаю, но смотря с кем. Когда-то я не учел, что передо мной чемпион Европы по боксу. (Смеется.) А причина, как в таких случаях обычно и оказывается, была нелепая. Поздно вечером я пришел поужинать в ресторан ВТО, где было уже полно народу — актеры подтягивались после спектаклей, — и сел чуть ли не на единственное свободное место. Тут же сзади человек, сидящий ко мне спиной, своим стулом пододвинул меня к столу. Я отодвинулся обратно. Он второй раз меня задвинул. Я опять отодвинулся, потеснив его, даже не обернувшись: кто там? Но когда, поев, я встал из-за стола, этот человек поднялся вместе со мной, снял с меня темные очки (спасибо ему — иначе бы я без глаз остался), и больше я ничего не помню — он погасил меня одним ударом. Это потом мне уже рассказали, что он псих, заводной. Сам-то я не очень агрессивный, но и со мной подобное бывало. Помню, работал в ТЮЗе — своем первом театре. Репетировали спектакль, где была сцена бокса, и мы в течение нескольких месяцев каждое утро занимались с профессиональным тренером техникой. И вот один парень у меня на глазах обидел женщину. А я такого не выношу, это у меня в крови. И я сделал все, как нас учили: упор на левую ногу, удар и… положил человека. Потом, правда, очень переживал.

— И женщину способны ударить?
 — Однажды было — такая пощечина наотмашь, из-за нелогичной, неоправданной ревности ко мне. Я не совершал того, в чем подруга меня обвиняла, объяснял сначала спокойно: «Да не бы-ло э-то-го, все слухи и вранье». Но когда женщина заводится — бесполезно, крик стоит: «Было, было, не верю!» Это меня взбесило: ах, не веришь — получай! Потом она меня простила.

— Устроить пьяный дебош в обществе в вашем характере?
 — По молодости было. Я хорошо посидел в ресторане, конечно, выпил и стал выяснять отношения с одним юношей, который мне что-то не то сказал. Он — пацан, я — уже известный актер, говорю ему: мол, не надо так со мной разговаривать. Он опять что-то грубое ответил, я — бам ему, он улетел немножечко, а я спокойно сел доедать. И вдруг чувствую, что на меня сзади что-то обрушивается, вокруг летит рис, мясо… Оказывается, он ударил меня огромным блюдом с пловом, причем как-то очень удачно его мне на голову пристроил, что потом даже шишки не было, хотя поднос этот фаянсовый, как в кино, картинно развалился на две половины. А я ничего особенного не почувствовал, только дождь из этого риса. Хотел я этому парню ответить, но, пока приходил в себя, он уже смылся. Отряхнулся я немножечко, сел в машину и уехал.

— Вы считаете себя интеллигентом?
 — Да, хотя иногда сам себе говорю: «Вот то, что ты сейчас делаешь, — неинтеллигентно». Это когда я срываюсь и грублю человеку, а срываюсь я, к сожалению, в последнее время часто. И сколько б я потом себя ни корил, я так устроен, что извиниться не могу. Никак не получается. Это было моей проблемой всю жизнь. Какими-то действиями я показывал свое раскаяние, и кто хотел, тот меня понимал, но словами — никогда. Не знаю почему. В этом — моя беда.

— Способны заплакать или мужские слезы презираете?
 — Ни в коем случае, я их даже на себя примеряю. Последнее время чаще всего они у меня бывают от радости. Горе, печаль я держу в себе, и никогда от меня слез не добьешься, но, если вижу какие-то замечательные человеческие отношения или собаку, играющую с ребенком, у меня выступают слезы. Не могу смотреть эпизод фильма «Чапаев», когда Анка, видя скачущего Чапаева, срывает шапку: «Чапай!», или фрагмент «Судьбы человека», где мальчик говорит: «Папка, я знал, что ты меня найдешь!» Наверное, это уже нервы и все такое.

— Вас посещают мысли о собственной гениальности?
 — О гениальности — нет, а о собственной бездарности приходилось подумать. Неудачи-то случаются, а иногда и подряд, и это нормально — проанализировать, посамоедствовать. В такие периоды я ни на кого свои проблемы не перекладываю. Мне легче запереться дома, отключить телефон, чтобы никто не мешал, и посидеть одному в углу, оттаять, привести себя в норму чисто морально. Пить не стану. Зачем? Это самый простой выход, тогда уж повеситься лучше. Читать, чтобы голову забить, — тоже не буду. Может, «ящик» включу, просто чтобы мелькал. Некоторым, говорят, помогает пилить-строгать, но нет, это тоже не мое, легче просто сесть и стараться не думать вообще ни о чем.