Сегодня прежде всегда печального, страдающего от хронического недосыпа и одиночества Жана Рено не узнают даже самые близкие друзья. Во-первых, он постоянно улыбается; во-вторых, перекрасился в платинового блондина; а в-третьих, неожиданно для всех выпустил в Париже духи для женщин «Jean Reno love you». Интересно, какова первопричина всех этих не свойственных известному молчуну и пессимисту поступков? В последнее время он появляется на публике с новой подругой…

Что нам известно о Жане Рено? 30 июля 2004 года ему исполнится пятьдесят четыре года. Его рост составляет почти два метра. Родившись в Касабланке, по паспорту он значится испанцем, а его полное имя произносится не иначе как дон Хуан Морено Эррере и Рименес. У него потрясающие глаза — почти такие же, как у лабрадора, который делит с ним однокомнатную квартиру в Париже, недалеко от набережной Цветов. Его восковая фигура украшает парижский музей Гревен, а пять лет назад президент Франции Жак Ширак вручил ему орден Почетного легиона. На сегодняшний день он единственный француз, которого высоко ценят в Голливуде: циничные и видавшие виды продюсеры безоговорочно готовы выложить крупную сумму, лишь бы заманить к себе на проект этого «потрясающего мистера Джина Рэйно» (так звучит его имя по-английски). За баснословные гонорары актер снимается в японской рекламе автомобилей и пива, водит близкое знакомство с Бобом де Ниро, а самому близкому другу Люку Бессону как-то презентовал пачку чистых листов, внизу которых поставил свою подпись — во всех его будущих фильмах он готов играть, даже не читая сценария.

Рено патронирует ассоциацию по борьбе с неврологическими болезнями (такими как эпилепсия или склероз). Он считается самым популярным актером Франции. Вот, пожалуй, и вся информация, доступная непосвященным. Но есть и то, что не попадает в скучные биографии. И об этом сокровенном Жан Рено рассказывает ох как редко.

Самыми страшными воспоминаниями своего детства Рено считает смерть обожаемой матери и… тишину. Отец, газетный наборщик, чтобы прокормить семью, работал в две смены в неумолкающем грохоте печатных машин. Возвращаясь на рассвете, когда весь дом уже спал, он под страхом побоев запрещал детям производить какой-либо шум. Его голова раскалывалась от боли, он был физически не способен переносить любые звуки. Маленький Жан должен был побольше молчать, тихо передвигаться, не скрипя дверями, и не ронять игрушки. Поэтому он просто расставлял на ковре солдатиков, танки, машинки и, лежа перед ними, представлял себе грандиозное военное сражение. Воображение рисовало ему яркие картинки битвы, крушение техники, взрывы. Иногда он так увлекался, что терял бдительность — и в эмоциональном порыве задевал какую-нибудь фигурку. Отец тотчас же просыпался, хватался за ремень и с дикими воплями «гаденыш!» начинал бегать за сыном по квартире. Успокоить разбушевавшегося отца и испуганного сына могла только мама. Она всегда находила слова, которые восстанавливали нарушенный мир: она говорила Жану, что папа истерзан работой, отцу — что малыш сделал это не нарочно. Совершенно простые слова, но произнесенные с особой нежностью… Его мама вообще была редкой по теплоте женщиной — большой, немного грузной, укутанной в просторные цветастые платья. Ее голос был мягок, движения — женственными и плавными. Свои длинные черные волосы она собирала на затылке в высокий пучок, закрученный на… оливковую веточку. От нее пахло сдобой и вишневым киселем. Она любила музыку Мануэлы Эскобар и духи с ароматом цветущего манго. Она прекрасно готовила. Жан до сих пор помнит вкус ее воскресных кускусов и пиццы «тортиллас». Мама была швеей, брала заказы на дом, круглые сутки строча на машинке «Зингер». Конечно, она мечтала совсем о другой доле — стать драматической актрисой. Но жизнь не сложилась. Она свято относилась к тому, что ее дети учатся, надеялась, что хоть у них получится вырваться из адова круга неквалифицированного труда. Возможно, именно ради этой материнской веры Жан в свое время не бросил школу (хотя считался самым отстающим в классе). Получив свидетельство о среднем образовании, Жан подарил его матери — и та, любовно вставив ценную бумагу в раму, повесила ее у себя над рабочим столом. Жан так любил сидеть у маминых ног, уткнувшись лбом в круглое, бесконечно уютное бедро…

Однажды маме вдруг стало плохо, и семейный врач Антонио посоветовал отправить ее на обследование в одну крупную клинику. Жан помнит, как они с отцом и сестрой провожали мать — по очереди поцеловали ее, сказав «до свидания». Никто не знал, что они прощались навсегда. В клинике матери поставили диагноз «рак костей», и оттуда она уже не вернулась.

«Когда ее не стало, я почувствовал, что внутри меня образовалось что-то вроде пустой воронки. Она зияет там и по сей день… Моя жизнь, оставшаяся в наследство от матери, уже никогда не будет прежней. Что-то во мне сломалось раз и навсегда, исправить и починить это оказалось невозможно. Она была единственным человеком, которого я по-настоящему любил», — говорил впоследствии Рено.

После кончины матери Жан отправился в армию, втайне надеясь, что суровая дисциплина выбьет из него тяжелые переживания и хоть как-то заглушит боль. Но за долгие восемнадцать месяцев службы нарастить дубленую кожу так и не получилось. Вернувшись к нормальной жизни, Рено решил воплотить в реальность мечту своей матери и стать драматическим артистом.

Специфическая внешность Рено — орлиный нос, плохое зрение, двойные мешки под глазами и тучное телосложение — в самом начале карьеры сыграла с ним злую шутку. Ему предлагали мелкие роли гангстеров и туповатых простофиль в третьесортных комедиях. Время шло, и очень скоро Рено понял, что его ждет судьба актера-неудачника с амплуа «кушать подано». Ситуация усугублялась тем, что на плечах у него уже была семья — жена Женевьева и двое детей, Сандра и Майкл, которым очень хотелось видеть папу героем. Ради них он не смел раскисать и опускать руки, поэтому постоянно подвергал себя унизительным мотаниям по бесконечным кинопробам, где по традиции получал от ворот поворот: «зачем вы пришли, ведь мы же ищем молодых спортивных брюнетов», или «что вы здесь делаете, нам не нужны артисты, которые носят очки». Как-то раз Рено случайно попал на картину, где главные роли исполняли легендарные Ив Монтан и Роми Шнайдер. Режиссер предложил ему самому написать текст для эпизодической роли, которую актер должен был сыграть в паре с Монтаном! Неужели судьба наконец решила сделать ему благосклонный реверанс? Неделю Рено писал себе текст, переписывал, сокращал, опять переписывал, представляя, как выгодно и ярко он покажет себя подле Монтана, как наутро после премьеры его заметят, и он, проснувшись знаменитым, будет получать главные роли и возить семью на каникулы в Ниццу. Но когда он воспроизвел все свои труды для режиссера, у того на физиономии сразу обозначилось кислое выражение: «Это все, конечно же, здорово, Жан. Но не забывай, что главную роль играет, как ни крути, мсье Монтан, и никто не смеет перетягивать на себя одеяло… Знаешь, ты не обижайся, просто оставь две первые фразы из своего монолога. По-моему, будет интересно».

Рено отпраздновал свое сорокалетие, жизнь казалась ему проигранной. Он уже ничего не ждал от будущего и даже перестал что-либо планировать. И вдруг случилось чудо! Он познакомился с начинающим режиссером Люком Бессоном, искавшим актера на главную роль в своем дебютном фильме «Последний бой».

«Деньги на проект мне одолжил один коммерсант, вам лично я готов заплатить гонорар в тысячу франков из своего кармана, если вы согласитесь играть у меня главную роль», — сказал Бессон на первом свидании.

Рено был очень удивлен и поначалу недоумевал: почему он? откуда Люк его выкопал? почему не выбрал громкое имя? Оказалось, что молодой Бессон давно следил за незначительными ролями Рено, почитал его за великого артиста и всегда мечтал написать под него сценарий и снять большое кино.

Терять Жану было нечего, и он согласился на почти что экспериментальную съемку с неопытным режиссером. Результат превзошел все самые смелые мечты Рено: картина «Последний бой» получила серьезную кинематографическую награду, журналы взахлеб расточали комплименты молодому режиссеру, а исполнителю главной партии дружно прочили звездное будущее. Потом были ленты «Голубая бездна» и «Леон», они получили статус культовых фильмов, а Жан Рено благодаря тонкому чутью Бессона раскрылся как незаурядный актер, которому совсем не нужны слова. Он способен передать любые оттенки чувств и переживаний одними глазами.

Стоило Рено превратиться из киностатиста в суперзвезду, как у него сразу же исчезло свободное время. Его наперебой звали в самые лестные проекты, заманивали в Голливуд, он мгновенно перестал принадлежать себе и родным. Подобные изменения, пускай радостные и долгожданные, были враждебно встречены женой Женевьевой. Обыкновенная служащая, привыкшая к размеренной жизни, она совершенно отказывалась понимать вечное «творческое» отсутствие мужа. Какие съемки? Какие командировки? А как же дети, домашние обязанности? На этой почве у них начались разногласия. Женевьева и слышать не хотела хвалебных од о «запоздалом возрождении» своего мужа, еще более ей было ненавистно неожиданно вспыхнувшее внимание женщин к его персоне. Она отказалась терпеть регулярные отъезды Жана и вскоре подала на развод.

Свою вторую жену, красавицу-модель Натали Дижкьевич, Рено встретил после долгого одиночного существования в пустой съемной квартире. Встретил случайно и при довольно пикантных обстоятельствах. Летом 1996 года, гуляя по Елисейским полям, Рено заметил в толпе высокую, крайне привлекательную брюнетку и… побежал за ней! Догнал, стал приставать: «Девушка, а как вас зовут, а куда вы идете, дайте свой телефон». Красотка, естественно, тотчас же дала ему от ворот поворот, заметив на ходу, что не в ее правилах знакомиться «со всякими там» прямо на улице. И хотя Рено в конечном итоге предпринял запрещенный прием, признавшись, что он, между прочим, известный актер по имени Жан Рено, девушка ему не поверила. (Просто Натали не любила ходить в кино, предпочитая чтение итальянской литературы.)

Так они стояли и пререкались не меньше получаса, притягивая любопытные взгляды парижан. То ли Натали надоело, то ли она действительно спешила на важную встречу с работодателем, но телефон свой Рено все же оставила. Вряд ли она предполагала, что из этого уличного знакомства выйдет счастливый брак и рождение двоих детей — Тома и Серены. Жаль только, что прожили они вместе всего лишь восемь лет.

Позже журналисты пытались выяснить причину, по которой Рено ушел из семьи. Ходили разные слухи. И только один из них оказался правдоподобным: снимаясь по всему миру, Рено подолгу отсутствовал дома. Натали скучала и вскоре завела себе милого друга.

Узнав об этом, Жан тотчас же принял решение расстаться с Натали. Ничего не взяв из личных вещей, он снял номер в гостинице и попросил жену как можно скорее оформить развод.

«Мне тяжело признавать, что в пятьдесят с лишним лет моя личная жизнь в очередной раз потерпела крах. Возможно, я не умею вести себя правильно. Возможно, мне стоит бросить работу и найти себе какое-нибудь занятие, располагающее к оседлой жизни? Посмотрим. Думаю, поснимаюсь еще немного, а в шестьдесят уйду на пенсию. У меня двое маленьких детей, которым нужен отец, а не его фотография, и я не хочу, чтобы они росли без моей поддержки».

Расставшись с Натали, Рено купил себе новую квартиру, недалеко от Собора Парижской Богоматери, на набережной Цветов, завел белого лабрадора и учредил жизненный распорядок классического холостяка со стандартным набором признаков: бардак в доме, еда в уличных забегаловках, одежда с прилипшей собачьей шерстью, трехдневная щетина на лице и… непреходящая печаль в глазах. В таком виде он заявлялся на съемки и на интервью. Журналистам он порой делал прямо-таки шокирующие по откровенности заявления:

«Да, я одинокий человек, хотя как отец четверых детей не имею морального права на подобные высказывания. Тем не менее это так». Или: «Да, я поступил по отношению к детям как предатель. Но разве мучительная жизнь рядом с женщиной, которая перестала тебя любить, не хуже предательства?»

«Я не знал отцовской ласки. Отец никогда не гладил меня по голове, не говорил добрых слов, не старался завязать со мной дружбу и не пытался найти общий язык. Я до сих пор ощущаю его отсутствие в своем сердце. Но ничего исправить, увы, невозможно. И сегодня, будучи взрослым мужчиной, я продолжаю испытывать тоску по отцу, тоску по невостребованной любви. Как-то дал себе слово всегда быть близким другом своим детям, иначе они вырастут душевными калеками», — исповедывался Рено перед посторонними. Может быть, он надеялся с помощью откровений расщепить свою боль, превратить ее в слова, в пустые звуки — в ничто.

Кстати, когда Жан задумал уйти из родного дома, чтобы начать самостоятельную жизнь, отец и бровью не повел. Лишь процедил сквозь зубы: «Вернешься, когда захочешь есть. И постарайся не кончить за решеткой». Вот таким было его родительское напутствие.

…Когда Жан не занят на съемках, он рано просыпается и отправляется гулять с собакой по набережной Сены. По дороге заскакивает в знакомое кафе перехватить чашечку горячего шоколада и переброситься новостями с хозяином Пьером-Анри. Спешащие на работу парижане не узнают в долговязом грузном очкарике знаменитого киноактера. Возможно, они принимают его за типичного неприкаянного одиночку, каких так много в большом городе.

Едва в Париж пришла весна, как в жизни Жана Рено произошли очень серьезные перемены. Он стал появляться на публике с молодой блондинкой, коротко представляя ее всем как «amie» (подругу), радикально перекрасил волосы, да еще выпустил женские духи имени себя самого. С его лица будто сошли мрачные тени, он стал все чаще улыбаться: «Всегда считал, что мне противопоказано улыбаться, — признался как-то Рено. — Когда я улыбаюсь, глядя в зеркало, мне становится не по себе. В моей улыбке есть что-то такое жутковатое. Я, вероятно, похож на смеющегося Дракулу».

Таинственная подруга сопровождает его на светских мероприятиях и, как видно, вполне довольна своим безымянным статусом. У него по-прежнему нет отбоя от предложений. В числе самых экстравагантных — изображать «рокового мужчину» в черно-белом клипе солистки группы «Texas». «Что я должен буду делать?» — удивился Рено, когда к нему поступило столь неожиданное предложение. «Ничего. Просто надеть черный плащ и молча обниматься со мной», — ответила ему певица Шарлин Спитери.

«Одним из самых главных разочарований моего детства было открытие того, что Рождественский дед не существует. Я воспринял это как преступление! Мы с сестрой всегда так ждали новогоднего праздника! Уже с утра 24 декабря облачались в свои самые красивые одежки и шарахались от всех и вся, боясь запачкаться и выглядеть неопрятными в самый ответственный момент. Мы писали письма Рождественскому деду, просили у него игрушек. Как-то раз я даже осмелился пожаловаться ему на отца, тайно надеясь, что дед накроет отца своим волшебным мешком и на следующее утро тот зайдет ко мне в комнату, чтобы поцеловать в лоб и пожелать доброго утра. Но… все письма, пожелания и просьбы дед оставлял безответными. И в один прекрасный день я вдруг все понял. Мне бы так хотелось, чтобы мои дети верили в меня как в Рождественского деда. Я вообще хочу быть Рождественским дедом — это просто идеальная роль для такого, как я».