В конце июня Париж всколыхнула скандальная новость. «Я получила неопровержимые доказательства связи Жан-Мишеля Жарра с одной актрисой.

Я могла бы простить ему измену, если бы знала, что он действительно любит меня.

Но это не так. Я ему доверяла, а он меня обманул… Между нами все кончено. Никакой свадьбы не будет". Столь ошеломляющее признание сделала Изабель Аджани французскому еженедельнику Paris Match.

Подобная откровенность со стороны кинозвезды, известной своей нелюдимостью, — сама по себе феномен. Изабель Аджани предпочитает обособленное существование. Лишь няня сына и две-три близкие подруги — единственные ее приближенные. Она носит огромные очки в пол-лица и ненавидит прямые взгляды. Ее бросает в дрожь от любого незапланированного общения, даже от невинных фраз «добрый день» или «могу ли я быть вам полезен» в магазине или в такси.

Что могло принудить эту суровую затворницу специально позвать журналистов к себе домой? «Мне все равно не удалось бы скрыть от вас эту тайну, — произнесла она спокойно и твердо. — Лучше, чтобы вы узнали все из первых уст, от непосредственного участника этой драмы, а не в произвольном пересказе доброжелателей и сплетников. Больно ли мне? Нет. Нисколько. И я ни о чем не жалею, просто на этом поставлена точка. Надеюсь, что он обретет счастье с этой женщиной».

Здесь Изабель, вне всяких сомнений, лукавит. Конечно, ей больно. И, безусловно, она сожалеет, что очередной возлюбленный убежал от нее по схожей схеме — никаких прямых объяснений, физическая измена на стороне. Так происходило в ее жизни всегда — с подозрительной закономерностью, почти c ритуальной точностью.

С Жан-Мишелем Жарром она познакомилась в июле 2002 года, в ресторане, куда их пригласили общие друзья. Так получилось, что Жарр оказался за столиком как раз напротив Аджани. Они перекинулись незначительными любезностями и… потеряли головы! Изабель 47 лет, Жан-Мишелю — 52 года. У обоих за плечами погибшие надежды, разрушенные браки, мимолетные романы и в конечном счете — одиночество. Очень много общего. Они проговорили три часа кряду, не замечая ни друзей, ни угощений. Ушли вместе, обменялись телефонами и договорились встретиться на следующий вечер. Изабель вернулась в свою тихую квартирку на бульваре Сен-Жермен, где ее ждала сонная няня. Она давно уложила шестилетнего Габриеля-Кейна и очень боялась пропустить последнюю электричку, чтобы уехать домой: мадам не предупредила ее, что так надолго задержится.

На следующий день Изабель и ее новый знакомый встретились и… почти сразу договорились уехать куда-нибудь, чтобы остаться наедине. Жан-Мишель предложил Венецию. Он купил билеты и зарезервировал отель Cipriani на островке Giudecca на четыре дня и три ночи. Каждое утро они отправлялись в город на яхте, оставляли ее у причала и до заката блуждали по мощеным сырым улочкам, заканчивая счастливый день в кафе на площади Святого Марка. Они сливались с толпой таких же влюбленных парочек, приезжающих в Венецию испокон веков. Изабель — в огромной широкополой панаме, в круглых фиолетовых очках, наподобие стрекозьих глаз, Жан-Мишель — в строгих темных одеждах. Они в шутку сравнивали себя с Мюссе и Жорж Санд, давным-давно целовавшихся здесь на Мосту Вздохов… Они держались за руки и ни на секунду не расставались.

Весь Париж с замиранием сердца следил за развитием их отношений. Великовозрастные влюбленные, прежде державшие солидную дистанцию с прессой, теперь ни от кого не скрывались. Они открыто говорили о захлестнувших их чувствах и охотно позировали в обнимку популярным журналам. Две знаменитости оповестили весь мир о том, что в ближайшее время состоится их свадьба, и поселились вместе. Изабель переехала к Жан-Мишелю, оставив в доме на Сен-Жермен маленького сына на попечении няни. Всегда, когда она влюблялась, ребенок оказывался как-то некстати. Он мешал ей всецело отдаваться любимому мужчине. Когда несколько лет назад Изабель последовала в Лондон за Дэниелем Дэй-Льюисом, ей было все равно, что станет с ее первым сыном Барнабе. Шесть лет она прожила в Англии, лишь иногда справляясь о его здоровье. Мальчик вырос, уехал в Америку и оттуда посылал матери, предавшей его, проклятия: «Ты предпочла меня этому подонку, который никогда не любил тебя, а лишь услаждал свое тщеславие. В результате ты потеряла и его, и меня. Не знаю, по кому из нас ты больше плакала».

Сказочную идиллию отношений с Жан-Мишелем, как всегда, портили грязные слухи. Так, журналистам бульварных Ici Paris и France Dimanche стали известны малоприятные подробности, которыми они поспешили публично поделиться. Оказывается, дважды разведенный мсье Жарр, долгое время считавшийся благообразным супругом киноактрисы Шарлотты Ремплинг, таковым, увы, никогда не являлся. Как поведала после их расставания Ремплинг, ей приходилось закрывать глаза на его ложь и измены из-за детей и… безумной любви: «Я была больна Жан-Мишелем, как болеют лихорадкой. Меня бросало в дрожь от одного лишь звука его голоса. Годы совместной жизни не смогли погасить этих пламенных ощущений. Я горела им, болела им, умирала от него. Но в один прекрасный день он ушел. От друзей узнала, что к другой женщине — молодой и красивой. Ушел так просто, легко, будто бы нас ничего не связывало. Ушел так, как я хотела уйти от него раз сто после всех его измен, но никогда не находила в себе сил сделать это». Закрутив роман с Аджани, Жарр жил в гражданском браке с молодой особой по имени Вирджини. Девушка была очень удивлена, когда он попросил ее в считанные часы собрать вещи и незамедлительно съехать от него. Причина? У него изменились личные обстоятельства, и очень скоро в этой квартире поселится его новая подруга.

Пожалуй, лишь немногочисленные близкие друзья Изабель пытались охладить ее пыл. Они отговаривали ее от брака, внушая ей, что Жан-Мишель ничем не отличается от того типа опасных, ядовитых мужчин, к которым она всегда испытывала нездоровую тягу. Конечно, Изабель пропускала все это мимо ушей. Она была влюблена — впервые после стольких лет одиночества, и ей было ровным счетом все равно, сколько времени продлится это чувство. Она жила одним днем, а о предстоящей свадьбе говорила с юмором: «Даже если мы разойдемся на следующее утро, мое сердце не разобьется. Жан-Мишель уже успел подарить мне множество воспоминаний, которые будут согревать мое сердце многие годы. Верю ли я в вечную любовь? Да. Но с одной существенной поправкой. Печальный опыт прошлого сделал меня циничной. Я больше никогда не буду приносить себя в жертву мужчине и не стану ничем жертвовать ради него».

За два года безоблачного счастья ничего страшного не произошло. Жан-Мишель сочинял музыку, Изабель снималась в кино. Их свадьба была запланирована на август 2004 года в Венеции — городе, где «все началось». И вдруг…

Едва в Париж пришли теплые дни, как Изабель захотелось поехать куда-нибудь на каникулы. Она обложилась рекламными проспектами, вычисляя маршруты один экзотичнее другого. Жарр делал вид, что ничего не замечает. Шло время, в городе прочно установилась жара, а Жан-Мишель даже не заводил разговор об отпуске. И вдруг: «Этим летом мы не сможем провести вдвоем ни одного отпускного дня. Я очень занят, у меня расписана каждая неделя. Мне очень жаль. Может, выкрою что-то после свадьбы», — услышала Изабель от жениха в начале июня. Ни одного дня за целое лето? Ей вдруг стало нехорошо. Что-то здесь не так. И «не так» уже очень давно. И почему раньше она не анализировала столь красноречивые мелочи? Он однозначно «намекнул», что Изабель могла бы вернуться в свою старую квартиру — под предлогом проведения в его жилище грандиозного ремонта. Он не желал заводить близкую дружбу с ее сыном («Мне потом будет трудно отвыкать от него», — сказал он однажды странную фразу.) На помощь, как всегда, пришли друзья. Они выяснили, что Жарр очень даже настроен на отдых — и не где-нибудь, а на острове Сардиния — и совсем не один.

Первой реакцией Изабель, узнавшей о предательстве, было желание спрятаться от всего мира — ведь еще вчера они открыто заставляли всех любоваться своим счастьем. Однако она заставила себя прервать привычное отшельничество и сделать заявление для прессы. Без видимой грусти Аджани поведала о крахе очередной великой надежды: «В моем сердце по-прежнему есть потаенный уголок, где еще хранится вера в то, что когда-нибудь я встречу человека, который придаст смысл моей жизни».

В 1988 году в Лондоне, на премьере своей новой ленты «Камиль Клодель», Изабель Аджани познакомилась с актером Дэниелем Дэй-Льюисом. Он пробрался к ней сквозь толпу поклонников и подарил сборник стихов своего отца — поэта Сесила Дэй-Льюиса. «Встретимся завтра, и вы скажете, какое из стихотворений вам более всего понравилось», — небрежно бросил он, развернулся и затерялся среди прочих незнакомцев.

Она была очарована странным долговязым красавцем с испепеляющим, пронзительным взглядом ледяных зеленых глаз. Она еще не знала, что Дэниеля все считали за сумасшедшего. Он слыл гениальным актером «с причудами». Так, исполняя роль Гамлета в театре, он неожиданно сошел со сцены во время представления и… убежал. Потом Дэй-Льюиса нашли полицейские — его лицо было залито слезами и растекшимся гримом. Он сидел под Лондонским мостом, дрожа от предрассветного холода. Оказывается, в сцене общения Гамлета с призраком его отца Дэниелю пригрезился собственный покойный отец, и это его потрясло. У него было тяжелое прошлое: разлад родителей, воровство в магазинах, детский интернат и попытка самоубийства. Врачи так долго боролись за его жизнь, так упорно откачивали его сильнодействующими препаратами, что, по признанию самого Дэниеля, навсегда вытравили из его тела способность ощущать какую-либо боль. Он как-то испугал Изабель фразой, что сказка Вильгельма Гауфа «Холодное сердце» списана прямо с него. «Я ничего не чувствую, не понимаю, что такое „больно“ и как это обычно бывает у людей, когда они жалуются… Не знаю, что они при этом испытывают. Но зато у меня здорово получается имитировать страдание на сцене», — говорил актер.

Ради него она решила уйти из кино, бросила в Париже сына Барнабе, отказалась от всех ролей и деловых ангажементов, отпустила своего агента. Шесть лет она жила в Лондоне, в квартире Дэй-Льюиса, практически никогда не покидая этих стен. Он обещал Изабель свадьбу и мечтал увезти ее к себе на родину — в Ирландию. Он даже специально ездил туда, подбирая старинный замок для их будущей семейной жизни. Но в один прекрасный день, когда Дэй-Льюис, как обычно, уехал на съемки, Изабель рискнула выйти пройтись. Она заказала чашку чая в кафе «Дертс» и стала листать газету. Неожиданно Изабель наткнулась на светскую хронику, из которой узнала, что ее жених весело проводит время в Америке, снимаясь у Мартина Скорсезе в «Веке невинности». Он крутит роман сразу с двумя партнершами по фильму — Мишель Пфайффер и Вайноной Райдер. Репортер позволил себе небольшую колкость и в адрес самой Изабель: «Пока его вечная парижская невеста ждет в Лондоне, Дэниель предается своему привычному досугу — ленивому соблазнению женщин, так или иначе попадающих в поле его зрения». Из заметки Изабель узнала, что Дэй-Льюис — бабник, разбивший сердце не одной наивной подружке.

Возможно, будь Изабель в другом положении, она не стала бы выяснять отношений и ушла бы без лишних слов. Но после вчерашнего визита к врачу… Узнав по телефону, что Изабель беременна, Дэниель минуту молчал. Потом положил трубку и через час прислал факс: «Между нами все кончено. Думаю, тебе надо вернуться домой». В апреле 1995 года она в одиночестве поехала рожать в нью-йоркскую клинику, зная, что ее любимый готовится тем временем к свадьбе с дочкой Артура Миллера Ребеккой и та уже ждет от него ребенка.

«Я никогда не испытывала такой жуткой боли, как в то время. Меня просто не существовало, я была оболочкой, полым вакуумным сосудом, существующим лишь для того, чтобы оберегать новорожденное дитя», — так говорила Изабель в интервью журналу «Femme». Она закрылась у себя на бульваре Сен-Жермен, перестала выходить на улицу, располнела и подурнела. Иногда она покидала свой спасительный бункер, чтобы пройтись или посидеть в маленьком сквере у церквушки, неподалеку от своего дома. Одутловатая дама в очках и старомодной шляпке жадно поглощала плитку шоколада — и прохожие не могли узнать в ней первую красавицу Франции. Она страдала так сильно, что на нервной почве потеряла голос. Врачам пришлось вызывать из Японии специалиста по связкам, чтобы тот заново научил Изабель говорить. Потом она занялась своим телом, похудела и согласилась играть королеву Марго. Но критики были к ней беспощадны: «Прежняя великая Аджани умерла. Где огонь, где страсть? Ее глаза пусты. Она сожгла дотла все свои чувства и ничего не оставила даже в качестве творческого сырья». «Я не обижалась, потому что они были правы», — говорила актриса.

Газеты вовсю измывались над ее неудачами, обвиняя во всех смертных грехах. Одни писали, что она психопатка, распугивающая мужчин. Другие — что она больна СПИДом, третьи… Париж терялся в догадках, отчего такая красивая, такая изумительная женщина оказалась никому не нужна? Аджани выступала на телевидении, плакала: «Я не истеричка, у меня нет шизофрении и нет СПИДа, вы видите, я живу, я дышу! Со мной все хорошо. Просто, ну — просто все так складывается».

На защиту ее чести неожиданно встал бывший возлюбленный, отец ее первого сына Барнабе — режиссер Бруно Нюттен. (Он прожил с актрисой всего год и по непонятной причине оставил ее с маленьким ребенком на руках.) «Изабель особенный человек, — говорил он. — Странный, нездешний, не от мира сего. Поэтому многим может показаться, что у нее не все в порядке с психикой. Она максималистка, требует безраздельной преданности, на которую мужчины практически никогда не бывают способны. Вот и весь ее секрет».

В интервью французскому киножурналу «Positif» Аджани призналась: «Меня всегда тянуло исполнять роли женщин-жертв. Тех, чьи жизни начинаются как сказка, а заканчиваются где-то в подвале ада. Я всегда спрашивала себя, какой случай надломил их. И знаете, мои исследования всегда сводились к одному и тому же — их уничтожала любовь…»

Давайте посмотрим, каких женщин она играла в кино. В 1975 году в фильме «История Адель Г.» ей досталась роль дочери Виктора Гюго. Девушка была безответно влюблена в английского офицера и потеряла рассудок от неразделенного чувства, закончив свои дни в сумасшедшем доме. В «Носферату, призраке ночи» она изображала самоотверженную Люси. Ради любимого супруга, укушенного вампиром, ее героиня принесла себя в жертву монстру, пытаясь обезвредить его заклятье. В фильме «Одержимая бесом» сыграла Анну, бросающую мужа и сына ради внезапно вспыхнувшей страсти к самому Князю Тьмы. Мало того, новоиспеченный жених заставлял ее убивать. Страдая от раздвоения личности, героиня сошла с ума. В фильме «Квартет» Аджани перевоплотилась в Марию Зелли, невинную девушку-игрушку, над которой издевается порочная семейная пара. К этому перечню стоит добавить и Камиль Клодель, гениальную женщину-скульптора, превзошедшую своего учителя Огюста Родена, — из-за несчастной любви к нему… теряющую разум. Если список продолжать, он получится очень длинным и мрачным. Говорят, несмотря на возраст, Аджани продолжает мечтать о ролях Офелии и Жанны д`Арк.

Ее лицо нереально прекрасно. Огромные синие глаза, черные густые ресницы, нежные губы цвета граната. Легендарный фотограф Ричард Эведон назвал ее «фарфоровой куклой викторианской эпохи». Ее дебют на экране был равноценен явлению. Явлению Лица, которое, раз увидев, уже невозможно забыть. Бесконечная печаль взгляда, какая-то обреченность в облике, нездоровая бледность, и вдруг… взрыв страстей, истерика, вопли — беснующийся ангел! Режиссер Франсуа Трюффо тонко подметил, что талант Изабель — в умении забываться, терять связь с реальностью. «Она играет каждую роль как в последний раз, будто прощается, пытаясь досказать что-то очень важное нам, остающимся в этом мире». Жерар Депардье вспоминал, как во время съемок «Камиль Клодель», где он играл самого Родена, Изабель не раз теряла сознание. Это происходило от того, что она испытывала боль своей героини. У нее разрывалась голова, тряслись руки, и она часто повторяла: «Только бы дотерпеть, только бы дотерпеть…»

Сама актриса признает, что стерла грань между профессией и жизнью: «Я испытываю к своему так называемому лицедейству трагические чувства. Я его боюсь. Боюсь его власти над собой. Я могла бы отречься ради него от всего, дойти до любой крайности и, может быть, даже выйти за ее пределы. Это — болезнь. Через свою профессию я стала ощущать себя уязвимой и слабой. Если бы мне пришлось подобрать слова, которые бы точно определили ее, то я сказала бы так: боль, тошнота, извращение, рана, смертельность. Я стала замечать в себе странную закономерность. Чем больше жизни я вдыхаю в своих героинь, тем мертвее становлюсь в своей собственной. Я не получаю от работы творческого катарсиса. Наоборот. Меня тянет куда-то вниз, куда-то далеко, на самое дно. И мне кажется — нет, я просто уверена, что однажды я уйду туда безвозвратно».

Родной язык Изабель — немецкий, унаследованный от матери. Ее самая страшная рана — смерть отца, алжирского иммигранта, привезшего семью во французский рабочий городок Женневилье. Там он почти каждый день был вынужден с кулаками защищать близких от расовых унижений. Ему не раз приходилось приносить домой сына Эрика, избитого в очередной уличной разборке. Затем он снимал часы — подарок любимой жены — и снова возвращался на улицу, чтобы наказать подонков. Он работал в гараже. Изабель навещала отца по средам и пятницам, помогая ему своими худенькими, почти прозрачными ручонками. Она мечтала вырасти и стать ему помощницей. Но отец считал иначе: «С твоими глазами тебе быть только королевой. Тебе здесь не место. Вырастешь и уедешь отсюда как можно дальше», — повторял он, умывая Изабель в конце трудного дня. Вернувшись как-то из школы домой, она увидела, что стоптанные папины башмаки стоят в прихожей. Ура! Он вернулся раньше обычного, можно упросить его сходить вместе погулять! Она обежала все комнаты, но никого не нашла. Вечером мама сказала, что «папа сжег легкие бензоиспарениями и больше никогда не будет с ними вместе». А его башмаки несколько лет так и стояли у входной двери…

Сегодня Изабель считается швейцарской подданной. У нее есть частная резиденция в Женеве, которую она приобрела еще в 1997 году. В Париже она бывает лишь изредка. Ей нравится сытая меланхолия женевского бытия, безразличие и умиротворенность местных жителей. Среди них Изабель хорошо и спокойно. В своей дамской сумке она постоянно носит таблетки «Xanax», подавляющие внезапные приступы меланхолии, протеиновые карамельки, чтобы заглушать чувство голода, и деньги в целлофановом пакете — вместо кошелька. Когда ее спрашивают, как бы она построила свою жизнь, если бы пришлось начинать все заново, она говорит так: «Сделала бы все с точностью до наоборот».