Галина Орлова: «Сын занял мое место»Как-то давным-давно, гуляя по набережной Одессы, молодой актер Николай Еременко неожиданно обратился к своему другу и партнеру по съемкам Владимиру Гостюхину:

 — Все-таки какое идиотское название у гостиницы, в которой нас поселили, — «Юность»! Получается, что детский сад — это гостиница «Младенчество», а богодельня — отель «Старость»?

Обоих эти параллели развеселили. Но Николай вдруг грустно добавил: «А кладбище, получается, гостиница «Вечность».

Для актера Еременко этой «гостиницей» стало минское кладбище. Он не был стариком, чтобы думать о смерти и заботиться о завещании. А потому, где ему лежать, решила за него мать Галина Орлова. Это она, когда спросили, где хоронить ее сына, ответила: «Конечно, рядом с отцом». После смерти мужа это место она приготовила для себя, но так вышло, что его занял сын. А завещания, в котором Николай якобы пожелал быть похороненным в Минске, на самом деле никакого не было.

Сегодня эта могила самая посещаемая на кладбище. В свое время сюда сочли своим долгом прийти даже два президента — во время визита в Минск Владимир Путин в сопровождении Александра Лукашенко посетил это место. После Путина остался венок с вплетенным российским флагом и огромный букет красных роз.

Обворожительный Жюльен Сорель и граф Орлов, современный романтик из «31 июня» и отважный старший механик, бросивший вызов пиратам XX века, — все они похоронены здесь. Только удивительная улыбка Еременко — улыбка настоящего мачо и в то же время вдумчивого человека — смотрит на нас из глубин воспоминаний. На этом месте память обрывается, как пленка в кино.

Семью, в которой Николай вырос, среди минской интеллигенции называют идеальной. Отец, Николай Еременко-старший, провел четыре года в фашистских лагерях. Он был настоящим, глубоким и правильным человеком, таким же, как и его герои в кино, обреченные изменять жизнь к лучшему. К человеческим качествам добавились со временем и звания — народный артист СССР, лауреат Государственной премии, президент конфедерации творческих союзов Белоруссии. Мать — актриса национального театра Галина Александровна Орлова, народная артистка республики, женщина строгая, но справедливая. О них говорили как о людях очень гордых, которые никого не пускали в свой внутренний мир, семья для них была самым главным в жизни.

Минская квартира, в которой поселились Еременко, удивила корреспондента «МК-Бульвара» своей малогабаритностью и простотой — три комнаты в обычной девятиэтажке, никакой дорогой мебели, все вещи из прошлого. Разве что подаренный сыном огромный импортный телевизор как атрибут новой жизни.

Николаю Еременко-старшему было 74 года, когда он внезапно умер от инфаркта. Случилось это за год до смерти его сына. На последнем спектакле «Милый лжец», в котором играли отец и мать Еременко, за три дня до смерти старшего было что-то необъяснимое: полный аншлаг, люди «висели» на люстрах, как будто пришли попрощаться с любимым актером. Потом все так и скажут: в этот день Николай прощался с Галиной Александровной и со зрителями.

 — Вы знаете, а ведь мой муж незадолго до смерти получил премию имени вашего журналиста, Дмитрия Холодова, — «За мужество и профессионализм». Сейчас покажу…

С этими словами Галина Александровна Орлова вышла в другую комнату и вскоре принесла часы с портретом Димы Холодова.

 — Теперь вот еще и любимые вещи сына буду хранить, например, этого хрустального ангела-хранителя, которого Коля из всех полученных призов любил больше всего. И он не уберег…

Коля тяжело пережил смерть отца, — продолжала Галина Александровна. — Он был очень заботливым сыном, у него было нежное отношение к нам. Сейчас многие говорят, что, мол, его за собой позвал Ерема (так в семье звали Еременко-старшего—авт.). Я в это не верю: муж был добрым, и он бы не оставил меня совсем одну.

— Вы знаете ответ на вопрос, отчего умер ваш сын?

 — Сказали, что от инсульта. Но чем больше я думаю, тем больше прихожу к мысли, что смерть эта какая-то неестественная, какая-то загадка в ней есть. Я поспешила обвинить его в пьянстве, была в шоковом состоянии, а вообще он же был совершенно здоровым человеком! Он, конечно, выпивал, но ведь все выпивают — такое время и такая эпоха. Да и от пьянки так резко не умирают. Что-то здесь не то. Я теперь жалею, что не было вскрытия, тогда была бы ясна картина. Мне не показали никаких документов о причине смерти, я его видела в морге, а потом уже на панихиде в Москве, так как его за свой счет хоронила Московская гильдия актеров, а потом белорусское правительство взяло на себя все расходы.

— Но вы разговаривали с врачами?

 — Когда он находился в реанимации, оттуда выбежал доктор, и кто-то из нас спросил: «А как там Еременко, его только что привезли?» — «У Еременко ничего страшного!» — был ответ. Потом уже сказали, что сердечный приступ, а еще позже — инсульт. Что же там было? Или это некомпетентность врачей, которые не могли разобраться? Или злой рок какой-то, злые силы… Ведь многие были против его нового брака с Люсей (так зовут невесту Николая Еременко, с которой он жил последние 4 года. — Авт.), а ведь у них все было готово к свадьбе, купили квартиру, на следующий день должны были ехать покупать спальню. И вдруг смерть. Ничем не болел. Там, в больнице, была Люся. Я его в сознании уже не застала. Когда я приехала, он лежал весь голый под простыней, руки привязаны, в горле у него была трубка, и аппарат дыхания качал легкие. Через полтора часа нам сообщили, что все кончено.

Галина Александровна поднялась с дивана и вновь отправилась в спальню. Я уже подумала, что больше она ничего мне не сможет рассказать, но… Через несколько минут она вернулась с фотоальбомом, вытирая с него рукой мнимую пыль:

 — Вот я сделала фамильный альбом, приготовила, во время последней встречи в Минске хотела отдать его Коле, а он сказал: «Подожди. Тебе рановато». Когда он приезжал в Минск, я все повторяла: «Коля, ты меня должен первой похоронить!» — «Ну ты интуитка, вечно тебе кажется», — говорил мне, но у меня было какое-то странное предчувствие.

А вы знаете, ведь он уже один раз умирал. Чудом остался живой. Ему спас жизнь профессор Гофман. Когда он поступил во ВГИК, я ему говорила: найди в Москве доктора Гофмана, поблагодари за жизнь, которую он тебе спас, но куда там, все мысли были заняты ВГИКом и друзьями, подумаешь, какой-то там докторишка. А ведь если бы не он… Московское светило профессор Гофман был Сталиным выслан в Витебск. Потом, когда Сталин умер, он вернулся в Москву. А тогда, на мое счастье, был в Витебске. Он был в роддоме гинекологом. Он спас жизнь трехдневного Коли, у которого тогда было воспаление легких.

— Николай, по-вашему, был счастливым человеком? Он был удовлетворен своей личной жизнью?

 — Николаю природа все дала — и красоту, и ум, и талант. Коля был красивый с детства. Это, конечно, осложняло его жизнь в Москве. Он не был там счастлив, поэтому и случился этот развод с Верой, первой женой, он с ней формально прожил больше четверти века, а на самом деле там ничего не складывалось давно. У Коли остались две дочки — от первого брака Ольга, которая уже замужем, и 11-летняя Таня от другой женщины. Я ее не знаю. Коля очень мечтал о сыне, хотел его от Люси, это у них было запланировано. Да и я надеялась, что у них все сложится. Люся мне нравится, она очень откровенная девочка, очень честная.

— Из ваших слов следует, что вы не знали о существовании 10-летней внучки…

 — Таню я впервые увидела на похоронах сына. Оказывается, у него была там в Москве женщина, тоже Таня, от которой у него родилась дочка. Но надо отдать должное Коле — он не бросал своих детей, нес все расходы. Девочке оплачивал платную школу. А вообще-то я не успела толком познакомиться с новыми родственниками.

— Вы не ревновали сына к его женщинам?

 — Боже упаси! Да что вы! Это неестественно, это разные планеты — чувства к матери и к женщинам. Я считаю, когда матери не готовы делить своего сына с другими женщинами, это что-то неестественное. Ты же родила его не для себя, а для жизни. Муж — это одно, а сын — это другое. Я видела, конечно, что многое не так в его личной жизни, но я никогда не вмешивалась. Я ему всегда говорила: твоя жизнь, сам решай.

— Вы держали в ежовых рукавицах своих мужчин или держались за них?

 — Мы держались друг за друга, явных лидеров не было. Я не знала никаких проблем с моими мальчиками. Мужа моего все время назначали на какие-то большие общественные должности, а я, откровенно говоря, не люблю все эти «нагрузки». Ерема обо мне говорил так: «Ты у нас неохваченная». Коля, конечно, был из другого поколения, более «продвинутый», как теперь говорят.

— Ваш сын был верующим человеком?

 — Мы вообще атеистическое поколение, нас так воспитывали: мы должны были выписывать «Пионерскую правду» и журнал «Безбожник». Такое было время. Когда мой Ерема умер, предложили его отпеть. Наш владыка Филарет, который был дружен с моим мужем и хорошо его знал, сказал, что очень его уважает как человека, но отпевать было бы неискренне, так как он был неверующий, некрещеный. А вот Коля был верующий, носил крест, потому его уже отпевали как положено. Филарет сказал мне, что монахи Жировичского монастыря будут целый год молиться за моего сына.

Опять пауза. Долгая. Такая, что я начинаю суматошно искать слова, чтобы вывести Галину Александровну из заторможенного состояния. Она продолжает:

 — Он со мной разговаривал только так: «Мамуль, я так по тебе соскучился».

 — Ну приезжай, сыночка (ударение на первый слог)!

 — Мамуль, а драники?

 — Обеспечим!

Он любил все белорусские блюда. Незадолго до смерти мы с Колей смотрели проект надгробия для отца и не подозревали, что так обернется, что вскоре я уже одна буду думать о надгробии для двоих. Коля занял мое место рядом с Еремой, и сейчас я прошу власти только об одном — оставьте там место и для меня.

В самом конце Галина Александровна подняла голову в сторону портрета сына, сказала: «Вот, сыночка, мы о тебе и поговорили» — и замолчала.

ЛЮБОВЬ НА ПРОЩАНИЕ

Было бы странно, если бы у такого мужчины, как Николай Еременко, не оказалось запутанной личной жизни. Мало того что природа щедро наградила его внешними данными, так еще и родился он в День всех влюбленных — 14 февраля. Может быть, именно этот факт и обусловил всю его дальнейшую жизнь.

ЛЮСЯВо время панихиды в Минске бросались в глаза сидевшие у гроба пять онемевших женщин в черных платках, у которых уже не осталось слез. Его мама Галина Орлова, родня, бывшие жены… Но особенно выделялась молодая девушка, сидевшая все время рядом с Галиной Александровной. «Кто это?» — спрашивали друг друга пришедшие попрощаться с любимым актером люди. «Наверное, его взрослая дочь…»

Ее зовут Люся, сейчас ей тридцать три. Николай не стеснялся рассказывать, что влюбился в нее с первого взгляда. Они познакомились на съемках фильма «Сын за отца» четыре года назад, где Люся работала помощником режиссера. А режиссером был сам Еременко. Буквально за несколько месяцев до смерти Николай в интервью одной минской газете признался, что влюбился и собирается жениться. Он рассказал журналисту, что уже оформил развод с первой женой, Верой, с которой прожил больше 25 лет. Он очень переживал это расставание после стольких лет жизни вместе, но хотел быть понятым.

Люсю Николай Еременко называл женщиной своей мечты. Родившаяся в деревне, она была, по словам мамы Николая, «не испорчена цивилизацией». Когда Николай приезжал в Минск, он ежедневно приходил с ней на обед к матери. Друзья Николая отзывались об его избраннице как об очень преданном человеке, готовом ради него на все. Сам Николай Еременко не афишировал эти отношения, но не потому, что стеснялся, а просто не хотел пускать чужих в свою личную жизнь. Его друзья вспоминали, что, когда случался какой-нибудь банкет, они никогда не приходили вместе: сначала входил Николай, а уже затем, спустя минут 10, в дверях появлялась Люся. Но уходили они обязательно вместе.

Рассказывают, что Николай часто увлекался, но при этом искренне относился к своим порывам, и это не было погоней за примитивным сексом. При этом он очень сильно страдал от того, что не мог найти ту, которую бы полюбил. Ему были необходимы домашний уют и нормальная человеческая жизнь, которую ему обещал союз с Люсей. Мама Николая рассказывала корреспонденту «МК-Бульвара», что ее сын планировал завести ребенка — он очень хотел сына от Люси.

…Смерть оборвала все мечты и планы. Сегодня Люся живет с Галиной Александровной. По вечерам они зажигают свечку возле портрета Коли и подолгу молча сидят. Когда по телевизору крутили «Пиратов XX века», Люся смотреть не смогла. Расплакалась. Так и не побыв законной женой Еременко, она стала вдовой…ТАНЯЕсть тайны, которые становятся достоянием общества только после смерти героя. Была такая история и в жизни Николая. Его смерть познакомила… бабушку с внучкой.

Мать Николая Еременко на похоронах впервые увидела собственную внучку Таню, которой уже 11 лет. С ее мамой, тоже Татьяной, Николай познакомился на съемках картины «В поисках капитана Гранта». Их роман длился какое-то время, потом закончился, однако Николай никогда не забывал о своей дочке и помогал им всем, чем мог. Чтобы не расстраивать родителей, особенно отца, который был очень правильным и принципиальным человеком, Николай Еременко скрывал, насколько далеко зашли его отношения с этой женщиной.

Теперь его смерть расставила все по своим местам. Правда, с внучкой довелось познакомиться только матери Николая — отец умер, так и не узнав всей правды… ПОСЛЕДНИЙ БИСНезадолго до смерти актер Еременко, никогда не игравший в театре, решился на театральный проект. По странному стечению обстоятельств, он должен был примерить на себя роковой образ Фауста…

В последние годы Еременко был нарасхват. Его приглашали на роли и в сериалах, и в серьезных фильмах. Самой последней работой в кино должна была стать роль врача в 20-серийном фильме про Институт Склифосовского — «Склиф». Заказ на фильм поступил известному белорусскому режиссеру Михаилу Пташуку от телевизионного канала НТВ. Наведываясь в Минск, Еременко непременно встречался с Пташуком и обговаривал нюансы будущей роли. «Николай должен был играть главную роль, и он уже начал консультироваться с врачами, чтобы лучше понять ее суть, — рассказал корреспонденту „МК“ Михаил Пташук. — Смерть оборвала эти планы, Коля хотел сыграть „в доктора“ и не догадывался, что люди именно этой профессии последними станут на его пути».

В жизни всегда кажутся странными, а порой и мистическими такие совпадения, когда актер сначала понарошку погибает в автокатастрофе в кино, а затем оказывается под колесами уже по-настоящему. Таким же необычным совпадением кажется и возникшее незадолго до смерти желание сыграть Фауста.

Николай тяготился преследовавшим его образом романтического героя-любовника. Он всегда хотел сыграть страдальца, героя со сложным и неоднозначным внутренним миром. Такие роли в кино ему предлагали редко, а потому он пришел к белорусскому театральному режиссеру и другу семьи Татьяне Пацай, которая к тому времени поставила в Минске успешный спектакль «Милый лжец» с участием покойного Еременко-старшего и его жены Галины Орловой.

 — Татьяна, почему бы мне не сыграть вместе с мамой в каком-нибудь спектакле? Я ни разу не играл в театре, но очень хочу попробовать. Только абы что не предлагай, найди какой-нибудь серьезный материал.

 — Я попробую, — согласилась Татьяна.

Спустя какое-то время она принесла Николаю «Фауста» Гете. «Мне показалось, что эта история и о Николае, ему будет легко сыграть Фауста, так как это прочувствованное им состояние», — делилась воспоминаниями Татьяна Пацай во время встречи с корреспондентом «МК-Бульвара».

 — Я хорошо понимала его ситуацию, знала, что сейчас он переживает большое чувство к молодой девушке. Поэтому я подумала, что история Фауста, история мужчины, познавшего основы жизни и в то же время так и не испытавшего эти законы на себе, не попробовавшего нормального человеческого счастья, эта история и о Николае. Ведь Фауст тоже испытывал чувство к молоденькой девушке. Получилась роковая роль. Дело в том, что я переделала концовку. У меня герой со словами «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» идет на смерть вместе с любимой, чтобы умереть в счастье. Николай тоже умер, будучи счастливым человеком. И в этом смысле я за него рада: я уверена, что так умереть лучше, чем умирать в депрессии и разочарованиях.

Николай готов был к такой сложной роли. Правда, так как за всю жизнь ни разу не сыграл на театральной сцене, испытывал сомнения, а потому события не форсировал. Но не отступал, изучал материал. Правда, до репетиций не дошло. Его жизнь оборвалась раньше… Владимир Гостюхин: «Коля умер счастливым»«Это что-то страшное, один за одним уходят из жизни мои друзья, за месяц уже третьего похоронил», — начал свой разговор при встрече с корреспондентом «МК-Бульвара» известный актер Владимир Гостюхин. Мы встретились с ним на пороге киностудии «Беларусьфильм», чтобы поговорить о его друге Николае Еременко.

Миновав проходную киностудии, оба замерли: в фойе в центре стояло трюмо, на котором был выставлен мужской портрет в черной рамке. Гостюхин изменился в лице — еще одни похороны. «Не киностудия, а кладбище», — произнес кто-то, проходивший мимо.

Только после продолжительной паузы мы смогли начать разговор.

— Вы были друзьями с Николаем Еременко. После его смерти какие моменты вам вспоминаются?

 — Мы сблизились на съемках «В поисках капитана Гранта» в 82-м году, очень сильно подружились, просто не расставались. Жили как братья, а однажды в горячем споре даже кинулись на режиссера Говорухина с кулаками оба. Потом Говорухин жаловался: как мне управиться с этими архаровцами? Мы всегда на съемочной площадке были друг за друга. Если на Колю наезжали, то я был тут как тут, и наоборот.

— Николай тогда пользовался большим успехом у женской половины?

 — О да! Он был гораздо более узнаваем, чем я, но я не завидовал, потому что это слишком большая нагрузка на личную жизнь, ты — как витрина. Дамы его преследователи. Но и сам он, конечно, был большой любитель женской красоты, этого уже не отнимешь. Микола «гусарил» очень красиво.

— Вы, конечно, знаете историю Николая. Когда ему перевалило за 50 лет, он развелся с женой и попытался начать жизнь с нуля с молодой минчанкой Люсей. Насколько я знаю, такой же поворот произошел и в вашей жизни. Что же происходит с мужчинами в 50 лет? Откуда это желание круто изменить свою жизнь?

 — Вот вы задали вопрос, а я только сейчас подумал о том, что ведь это я положил начало, создал прецедент. В свое время я ради любви бросил Москву, переехал в Минск. Это было огромное испепеляющее чувство, я — на волне успеха после фильма «Восхождение», она — художник-гример. Это были страстные отношения, но за 20 лет совместной жизни они превратились в «пользовательские». У Коли, как я понимаю, было что-то похожее. Я первый ушел из семьи, а потом уже и Коля решился. Тем более что давно научился компенсировать отсутствие любви в семье большим количеством романов.

— Но может же быть одна любовь на всю жизнь?

 — Я верю, что может. Пример — Колины родители. Я дружил с его отцом, он был настоящий человек, высочайшей пробы. Семья Еременко — редкий случай, когда люди нашли друг друга, когда любовь переросла в настоящую дружбу. Главное — рядом должен быть близкий друг. Коля рос в такой семье и хотел повторения этого в своей жизни. Ты сражаешься на работе, доказываешь что-то в творчестве, еще и дома надо бороться. Любовь — это не война, это гармония. Борьба никогда не сблизит. Это может быть интересный вариант отношений, но к простому человеческому счастью это не имеет никакого отношения. Это Колина формула: домой мы должны приходить, чтобы залечивать раны, полученные на работе.

Коле необходим был человек преданный, который бы его слушал, ценил, восхищался им. Я знаю, что Вера (первая жена Еременко. — Авт.) обиделась, когда на панихиде я сказал, что рад за Николая, который в последнее время наконец-то обрел семейный покой с Люсей. Отец ведь был категорически против их развода: в нашей семье не разводятся, говорил он. Только после смерти отца Коля решился на перемены в своей жизни. Я знаю, что развод трудно происходил, он «нагружал» себя спиртным. К тому же он очень много работал, был нарасхват, все это перегружало его психосистему.

— Он в последнее время много выпивал?

 — В молодости, случалось, мы вместе выпивали, подчас крепко, но я как-то мог остановиться, а у него происходили «провалы». Потом он мог по году вообще не употреблять, не выходил из спортзала, был в хорошей форме. Последний раз я видел Николая на кинофестивале «Листопад» в Минске. Он был плох, в каком-то надломленном состоянии. Перед премьерой картины «Сын за отца» Коля так нервничал, переживал, что не удержался и принял, потом еще и еще. В общем, когда надо было выходить на сцену и представлять фильм, он оказался не в состоянии, и мне пришлось это сделать за него. Помню наш разговор, я упрекал его: мол, что ж ты батьку так надрываешь своими «уходами». У нас даже стычки с ним бывали по этому поводу.

— Если согласиться с тем, что фамилия Еременко вписана в историю, то благодаря чему, какой работе?

 — Коля олицетворял образ романтического героя, такого, как Жюльен Сорель в «Красном и черном». Зритель тосковал по такому персонажу. Ведь в кино не все должны быть Смоктуновскими, кто-то должен быть Аленом Делоном. За право быть героем-любовником советского кино номер один он соперничал, пожалуй, с Сашей Абдуловым.

Надо признать, что сам Коля страдал от своей типажности. Он говорил часто мне: «Вот, Вовка, ты как-то попадаешь со своей внешностью в разные образы, а я нет». На самом деле Коля был как актер гораздо глубже, гораздо тоньше. Чтобы никому не показывать свои страдания, он надевал маску циника.

— Ваши творческие пути с Еременко когда-нибудь скрещивались?

 — Да, однажды мы пробовались на одну и ту же роль, и меня не утвердили, а утвердили его. Это роль в фильме «Царская охота» фаворита Екатерины II — графа Орлова. Я очень хотел сыграть ее, мне она была интересна, и поначалу все говорило в мою пользу, я ожидал, что вот-вот меня утвердят. Неожиданно узнаю, что выбор все-таки пал на Колю. Я попереживал-попереживал и успокоился.

— А в женском вопросе вы никогда не соперничали?

 — Честно сказать, я ведь на Люсю тоже обратил внимание (смеется). Она появилась на картине «Сын за отца», была помощником режиссера, она очень красивая, интересная, к тому же новенькая — первый раз пришла на студию работать. И я, конечно, глаз положил на нее: начал кругами ходить, а потом вдруг смотрю, она то один раз пропала вместе с Колей, то другой. Как-то сидим в кафе, отмечаем удачный кадр, я только к ней подъезжать, смотрю, а она, кроме Коли, никого не замечает. Ну все ясно, другу дорогу переходить нельзя, тем более что было видно, что там уже давно отношения наладились. Я сразу отошел в сторону.

— Получается, у вас взгляды на женскую красоту совпадали?

 — В этом смысле да. Помню, в Одессе, на съемках «В поисках капитана Гранта», Коля мне все завидовал. А у меня там был красивый «вариант» — необыкновенной красоты женщина. Коля не мог пережить: как это я быстрее сориентировался и увел такую красавицу.

— Мама Николая называет смерть сына «странной». Говорит о том, что ему могли навредить. Пошли слухи, что он был отравлен. Вы что-нибудь знаете об этом?

 — Всегда так бывает, когда человек умирает в активном возрасте. При тяжелом стрессе всех чертей уже сгоняешь в одно место. Что касается отравления, то нет, я не думаю… Хотя утверждать ничего не возьмусь.

Михаил Пташук: «У него было мужское начало…"—Я не могу говорить о Коле, не вспомнив об его отце. Мы очень давно дружим семьями. Я был в замечательных отношениях с Еременко-старшим. Он очень много сделал не только как актер, но и как общественный деятель Белоруссии. Сражался за квартиры другим актерам, за звания… Наверное, у него большая часть жизни уходила не на театр, а на помощь людям.

И мне кажется, таким был и Коля. Брал с отца пример. У них с отцом были уникальные отношения. Трогательные, нежные… И роковой оказалась картина «Сын за отца», которая появилась года два назад. Коля все время хотел сняться с отцом. И много говорил мне об этом: «Давай закажем сценарий, где я и отец будем в главных ролях». И такой фильм Коля сам снял. Это был его режиссерский дебют.

А после смерти Коли все говорили: «Сын ушел за отцом».

…Меня всегда поражало в нем чувство родины. Он белорус, минчанин… И всегда был посланником Белоруссии в России… Настоящим патриотом…

…Мы очень много лет собирались с ним работать… Но как-то не получалось в силу разных причин — то у меня возрастные роли, а он молодой, то что-то еще… Встречались на фестивалях, в домах… И вдруг появилась счастливая случайность нам работать вместе. Мне предложили снимать сериал, и Коля практически был утвержден на главную роль… Мы готовились к этой работе… Была хорошая задумка, и нам шли навстречу. И все это оборвала эта смерть — нелепая, неожиданная…

…Похороны Коли в Минске — безумие народа. Люди шли, шли… Мы знаем по хронике, историческим фотографиям, как хоронили наших вождей… И такая огромная цепочка людей вилась вокруг филармонии в Минске… Панихида началась в 12, ждали приезда Лукашенко — он не смог: тогда начался саммит… После министра культуры мне дали слово. И потом я подошел к маме, Галине Александровне, и она говорит мне: «Миша! Скажи, за что?» — «Кто вам ответит, кроме Господа Бога?»

Ведь как судьба распорядилась! И года не прошло после смерти отца — умер сын. И как вынести это матери? Она осталась одинокой — у Коли не было ни братьев, ни сестер…

Потом, на поминках в резиденции президента, мама повторила опять свой вопрос: «За что?» У нее не выходило из головы. Она понимала, что каждый человек платит за свои грехи. Вспоминала, как счастливо они жили с Еременко-старшим. Она ведь родом из деревни. Вышла замуж, стала актрисой Витебского театра, потом переехали в Минск. У них была действительно счастливая семья. К тому же муж сразу стал сниматься у Герасимова. Счастливая творческая судьба сразу сложилась и у сына… Она никогда никому не рассказывала о трудностях. Знает: для людей семья Еременко — счастливая семья…

Она задумалась, замолчала… Но мы все подумали: неужели за счастье тоже надо рассчитываться? Эта шальная, страшная, дурная, безумная мысль не давала покоя и мне… И еще не могу забыть одну деталь. Когда его хоронили, на кладбище места практически не было между могилой отца и следующей могилой. И могильщики вынуждены были филигранно выкопать яму и положить гроб с гробом рядышком. И потом они сделали насыпи двух могил — отцу и сыну.

Меня поразило, как «смотрел» Еременко-старший. С высокого креста, с фотографии (памятник еще не поставили) на всю церемонию… На гроб Коли, мать у гроба, родных, друзей. Как бы сверху… Это всех привело в шок… А народу на кладбище собралось очень много…

Ведь Коля был любимый актер. Легенда ВГИКа, учился у Герасимова. Молодой, красивый, талантливый… Так здорово пошел — «У озера», «Красное и черное»… Любимец публики. Как режиссер я должен сказать, что у Коли было одно замечательное качество, кроме его таланта. Коля, как никто другой из актеров, обладал мужским началом. В нем явно присутствовал пол. К сожалению, наши актеры в большинстве своем бесполые существа

А мужика на экране женщина должна хотеть. За что Колю любили женщины — за мужское начало. В нем присутствовал мужик. Характер мужика. И это было видно невооруженным глазом.

И еще… Многие из коллег недолюбливали его: вот такой с фанаберией сноб, стоит как натянутая струна — спина прямая, взгляд орлиный сверху вниз… Принимали Колю за такого маменького сынка, выросшего в тепличных условиях. А он совсем не был снобом, был добрейший, нежнейший человек. Неимоверной щедрости — поделится последней копейкой… Жаль, что такие люди, такие таланты уходят… И так рано… Он ушел в 52 года… 31 мая мы договорились с ним встретиться в Доме кино на премьере картины. И вот за три дня до этого мне позвонили и сказали… Наталья Гвоздикова: «Мы не лезли друг другу в душу…» — Я познакомилась с Колей, когда мы вместе поступили во ВГИК на курс к Сергею Аполлинарьевичу Герасимову и Тамаре Федоровне Макаровой. Мы пришли практически детьми, каждый со своими амбициями и недостатками… И с 1967 по 1971 год, четыре года, мы провели плечо к плечу. Вместе учились, вместе играли много отрывков. У меня даже сохранилась Колина студенческая фотография, на которой написано: «Наташке от мужа. Николай Еременко».

А потом мы играли в «Маскараде». Я играла Нину, он — Звездича. Это были наши курсовые работы.

И для нас это было достаточно ответственно, если учесть, что Тамара Федоровна Макарова в фильме Сергея Герасимова «Маскарад» играла Нину Арбенину. Поэтому мы были как бы очень смелы, даже дерзки. Сейчас не знаю, отважилась бы я сыграть такой образ…

А тогда мы все были другие. У нас не было тех комплексов, которые появились со временем. Мы были очень смелы, Сергей Аполлинарьевич и Тамара Федоровна разрешали нам играть все. Поэтому мы были настолько раскрепощены в смысле материала, что практически не играли этюды… Или очень мало… Сергей Аполлинарьевич призывал нас: «Берите классику! Играйте классику! Потому что современности в кино вы еще наиграетесь!»

И он был, в общем, прав.

А Коля был у нас не только «героем-любовником». Он играл разные роли. Допустим, у нас был такой эксперимент, когда все девочки в «Грозе» играли Катерину, а все мальчики играли Бориса. А сцены брали разные. Поэтому мы играли много и разное. А защищался Коля «Красным и черным». У нас было три выпускных спектакля.

После «У озера», где снимался практически весь наш курс — кто в больших, кто в маленьких ролях, — Коля стал известным… Но мы не особенно думали тогда о популярности. Мы хотели работать, сниматься, были одержимы. Но в стенах института это не очень приветствовалось. Мы были ограничены. И все свои контакты с кинорежиссерами мы обговаривали с Сергеем Аполлинарьевичем, и он не всегда давал «добро».

Уже потом, во «взрослой» жизни, мы с Колей на съемочной площадке, к сожалению, не встречались. Больше в жизни. Пересекались в Союзе кинематографистов, на премьере, на «Кинотавре»… Мы обычно ходили по этой самой дорожке вдоль пляжа (мы разговариваем на пляже «Жемчужины». — Н. Б.), и он мне рассказывал о своем, я ему — о своем. Нас снимали, мы хохмили и одновременно вспоминали что-то грустное… Именно по этой дорожке… Сидели под тентом, грелись на солнце, плавали… И потом расходились — каждый в свою сторону… Я была очень удивлена, когда 21 мая, в день рождения Сергея Аполлинарьевича Герасимова, в день, когда все его ученики собираются или во ВГИКе, или на кладбище, или в Доме Ханжонкова, Коля не появился…

Ведь мы дети одной семьи. Дух Сергея Аполлинарьевича объединяет нас всех. Вот помню, когда умерла Тамара Макарова, мы с Колей не поехали на кладбище по ряду причин. И сидели, и вспоминали, и плакали, и смеялись, и как-то так очень хорошо поговорили при странности ситуации… Ушла наша Тамара Федоровна, мы как бы осиротели, но почему-то и плакали, и смеялись…

И вдруг это известие, которое меня просто пригвоздило. Мне сказали: «Знаешь, умер Коля Еременко». И для меня слово «умер» прозвучало как вакуум. Я его даже не расслышала. И не поверила: «Ребята, не сочиняйте!» Потом позвонил Лембит Ульфсак, и я решила, что кто-то меня разыгрывает с эстонским акцентом… А это был действительно он… Он хотел передать нам фотографии с разных фестивалей. И для Коли приготовил тоже пакет… Эти фотографии тот уже не увидит…

Мы с Колей дружили, но в душу друг к другу не лезли. Сейчас я понимаю: при всей своей общительности он был человек достаточно закрытый… Мы никогда не углублялись в темы личной жизни. Я только знала, что его дочка Оля училась с моим сыном Федей в одном институте — инязе. Только она постарше.

Он был достаточно скрытный человек — притом что любил, когда его узнавали. Ему нравилось, когда у него брали автографы. Хотя он старался это не показывать. Но ему нравилось, как любому актеру. Если это интеллигентно — ничего плохого в этом нет.

К прискорбию, это уже третий актер с нашего курса, который ушел из жизни. Первый — Талгат Нигматуллин. Они с Колей вместе снимались в «Пиратах ХХ века». Второй был Вадик Спиридонов, и вот, к сожалению, — Коля Еременко. Наталья Белохвостикова: «Он всегда торопился жить»В 1967 году Белохвостикова и Еременко поступили во ВГИК, на один и тот же курс, в мастерскую к Сергею Герасимову и Тамаре Макаровой. В то время Наташа уже снялась в «Сердце матери», сдавала школьные экзамены экстерном. А Коля… Он был просто сыном. Еременко-старший удачно сыграл у Герасимова в картине «Люди и звери», а младшему по этому поводу приписывали лохматую лапу при поступлении.

— Вы знаете, смотря что называть блатом. Действительно, за несколько лет до нашего поступления в институт его отец, Николай Еременко-старший, снялся в картине у Герасимова. Сыграл потрясающе. После чего стал по-настоящему известен и популярен. Когда к Сергею Аполлинарьевичу пришел сын Еременко, то, естественно, к нему, с одной стороны, был какой-то особый интерес. С другой — жажда сравнивать. Но это не только Колина судьба. Такое случается со всеми актерскими детьми. Хотя, я думаю, это несправедливо изначально. Мы дети своих родителей — но мы совершенно другие… Другое дело, что все ждали, будет ли Коля актером такой же высокой планки, как его отец. И он был психологически готов к такому прессингу.

— А в чем заключался прессинг?

 — Повышенное внимание… Коля работал больше, чем мы. Ночами оставался в институте, у него никогда не было выходных. Он играл в оперетте — пел и танцевал. Играл все, что было возможно. Сергей Аполлинарьевич нам всегда говорил: «Играйте все, кроме порнографии и контрреволюции». Коля все и играл. Он старался каждым днем своего существования доказать, что имеет право носить фамилию Еременко.

— Николай Николаевич не раз говорил о себе, что рос хулиганом. Его дворовое детство как-то сказывалось на поведении в институте?

 — Вы знаете, актеры всегда дети. И все немножечко хулиганы, иначе они не были бы актерами.

— Николай Николаевич приехал в Москву из Витебска. У него никогда не было комплекса провинциала?

 — Думаю, что нет. Его семья… Как бы вам сказать… Он пришел из мира искусства. Он был как бы пророль своих родителей. Сегодня, по-моему, эта черта отсутствует. Да и в наше время она была редкой. Не так часто дети гордятся своими родителями. Мы же в юности хотим отстраниться и сказать: «Пришел Я!» А Коля, когда рассказывал о своей матери, отце, весь светился любовью. Он чувствовал эти корни, пророс той жизнью. Еременко знал, откуда он. Поэтому… нет-нет. У него была сила, мощь своей семьи, которая привела его в герасимовскую мастерскую. Ведь Коле было лет двенадцать, когда отец сыграл в картине «Люди и звери». Поэтому он органично вошел в эту совершенно другую для него жизнь.

— Ваша первая совместная работа в кино была в герасимовском «У озера»…

 — По традиции у Сергея Аполлинарьевича снимался или работал на картине весь курс. Когда он прочитал сценарий, то сказал, что мальчика Алешу будет играть только Коля Еременко. То есть Коля не проходил никаких проб, ничего. Великий Герасимов написал для него роль. И с этой ролью он вошел в мир кино.

— Николай Николаевич вспоминал, что во время работы над этим фильмом они с ребятами сильно выпивали и в результате провалили экзамены.

 — Я не знаю. Когда 45 дней «Озеро» снимали на Байкале, то из эти× 45 дней у меня выдался только один выходной. У меня была огромная роль (картина идет три часа, и нет ни одного кадра без моей героини Лены). Поэтому, что делали ребята в свободное от работы время, я не видела. А то что экзамены… Ну, а кто их не проваливал? Тем более в таком вузе, как наш. Когда студенты до глубокой ночи репетируют, потом засыпают в каком-нибудь уголочке мастерской, и утром все заново. В этом есть какое-то чудо… Одержимость людей, которые занимаются этой безумной актерской профессией. Поэтому было бы неправильно, даже ужасно, если бы все всё сдавали вовремя, и были бы такими уж послушными и правильными. В этом есть азарт какой-то… Ничего страшного. Они занимались делом.

— Вы говорили, что Николай Николаевич любил работать больше остальных. Он так же вел себя и на картине «У озера»?

 — Вы знаете, мы все ходили как под гипнозом. Мы понимали, что роль в картине Герасимова — это путевка в мир. После его картин люди начинали активно работать и жить. Поэтому для нас не было другого выбора — либо выиграть, либо проиграть. Для меня, например, я думаю, и для Коли тоже, репетиции продолжались и в Москве, и в экспедиции, и в выходные, и во время съемки, и после съемки. Все как бы находились в магнетизме этой картины. И для всех это было главным. Все было подчинено только этому.

— После «Озера» вы встретились только в картине «Красное и черное»?

 — В кино — да. А так у нас был еще дипломный спектакль «Красное и черное». Мы сразу после «Озера» начали с ним репетировать. Я защищалась этой ролью, а Коля — «Властью тьмы» и еще чем-то. И только через год начались съемки.

— За этот период Еременко изменился?

 — Вы знаете… Нет. Мы были учениками одного учителя. С самых первых дней существования в институте мы говорили на одном языке. Нас воспитал такими Герасимов. И нам было легко, хорошо и удобно вместе. Так было «У озера». Так же продолжалось и в «Красном и черном». С полуслова понимали друг друга. Мы много вместе работали, играли в институте. Я и Коля вместе с Сергеем Аполлинарьевичем провели недели в бесконечных беседах. Герасимов потрясающе знал женскую душу и настолько все мог тонко рассказать, что мы сидели, затаив дыхание, и слушали. Мы напитывались его знаниями, его мудростью.

— Ваш курс называли «курсом Наташ»?

 — Да. У нас учились четыре Наташи: я, Бондарчук, Аринбасарова и Гвоздикова. Наш курс был очень дружным. Все сидели друг у друга на репетициях, и до 12 ночи, и до часу. Мы друг за друга бесконечно переживали и болели. Помню, на госэкзамене по танцу я танцевала в первой паре с Колей. Но до этого я на станке порвала связки и вот при всем честном народе, при комиссии упала — потеряла сознание. Меня оттащили в сторону, замотали каким-то шарфом ногу, у меня поднялась очень высокая температура, но, несмотря на это, я осталась и продолжала болеть за всех… Потом было два месяца гипса. Его еще не сняли, а я начала репетировать с Колей дипломный спектакль… Мы были сильны друг другом.

— Романы, естественно, тоже были?

 — Наверное, были. Я не знаю. Мы все по молодости влюбчивые. Многие девчонки вышли замуж, но не за однокурсников… Наташа Бондарчук вышла за замечательного оператора Караваева… Надя Репина вышла за режиссера с другого курса… Вот я сейчас думаю, что у нас на курсе не случилось ни одной свадьбы…

— А как же Николай Николаевич и Вера Юрьевна? Они ведь поженились.

 — Но они учились на разных курсах. Вера — критик. И, к моему стыду, я не могу сказать, когда она закончила ВГИК.

— Они поженились в 74-м. Год назад развелись. Вы не знаете, что могло послужить причиной для разрыва?

 — Дело в том, что я вообще ничего не знала. Когда пришла на похороны, стала искать глазами Веру… Я не знала… Мы с Колей часто виделись, встречались на юбилеях каких-то газет, кинематографических мероприятиях. Разговаривали, обсуждали какие-то вещи, а потом я пришла на его похороны и только там обо всем узнала. Это касалось только его. И если он это не афишировал, значит, так было нужно. Он так решил.

— У Николая Николаевича всегда было много поклонниц. После «Красного и черного» вам от них не доставалось?

 — А мне-то почему? На меня, слава Богу, их ревность не распространялась. Коле, действительно, приходило много писем. Но он смешливо к этому относился. Я думаю, он из таких людей, которые работают для своей внутренней победы. При всем своем азарте и удали он был ироничен по отношению к тому, что происходило вокруг. Он знал себе истинную цену. Он сам был для себя главным судьей.

ДРУГ НАШ КОЛЬКА…Год назад мы с ним разговаривали. Долго. С отступлениями. Экскурсами. Историями. Еременко был в страшной депрессии, не очень трезв и, кажется, рад любому собеседнику — лишь бы не оставаться в одиночестве…

Сегодня мы предлагаем вам отрывки из интервью годичной давности — то, что по ряду причин тогда не было напечатано.

…Мне 51 год… Но у актера вообще нет возраста. Или ты есть, или тебя нет. Мужик должен доказать, что он мужик. Совершить поступок. Когда мужик делает ДЕЛО, женщина смотрит на него другими глазами…

…Актерская профессия сама по себе очень катастрофична. Это нельзя объяснить словами…

…Мы росли здоровые. Вы бегаете по огородам, где растет конопля, а мы пили нормальную водку. Не с детства, конечно… Но мы определенно здоровее вас… Лыжи, бассейн, коньки… Спасибо папе и маме — я получился здоровым. Хотя здоровье периодически порчу.

…На «Кинотавре» очень смешно бывает, когда вижу: люди, всласть пожившие, демонстрируют окружающим свой сугубо здоровый образ жизни. Но есть артисты другого порядка. Они настолько умны, что не скрывают ничего, никаких своих «вредных привычек». Например, Володька Ильин… А люди, которые пижонят, меня раздражают…

…Здоровье — понятие очень относительное. Шукшин говорил: «Если бы я не пил — я бы ничего не понял».

Но пожить хочется…