Что позволено Юпитеру, не позволено быку? Минуточку… Вот уже пять лет Педро Альмодовар, живущий в стране, где бык — национальный символ, позволяет себе отказывать голливудским продюсерам. Они настойчиво предлагают ему деньги и сценарии с Брэдом Питтом и Николь Кидман. Он довольно нагло отвечает, что Америка — это отстой, а работа в Голливуде будет одним из самых тяжких испытаний в его жизни. Сценарии Альмодовар придумывает сам. Актерских отказов почти не знает. Что касается денег, то тут на выручку скандально известному режиссеру частенько приходят женщины. Хотя ничего, кроме дружбы и ролей, Альмодовар им предложить не может.

Он похож на поседевшего Карлсона. В меру упитанный мужчина в самом расцвете сил и прической а-ля одуванчик… Вместо смокинга — яркая рубашка навыпуск и потертые джинсы. Вместо кнопки и пропеллера за спиной — эпатаж и провокация как любимый способ общения с миром.

Когда Альмодовар получал своего первого Оскара за фильм «Все о моей матери», он скороговоркой заявил со сцены: «Посвящаю свою победу Святой Деве Гваделупской, Святому Семейству, Иисусу Христу и моей матери!» Сидящая в зале Пенелопа Крус, которая сыграла в этом фильме монашенку, забеременевшую от трансвес-тита, громко рассмеялась: «Не дури, Педро! Ты же атеист!»

Спустя три года на той же самой сцене с новым «Оскаром» в руках (на сей раз за сценарий «Поговори с ней») Альмодовар протестовал против начала военных действий в Ираке, а свой триумф посвятил простым американцам, разделяющим те же чувства. «В вашем государстве очень трудно быть свободомыслящим человеком!» — сообщил он людям, живущим, как они сами считают, в самой свободной стране мира.

Впрочем, в США к выходкам Педро уже привыкли. Его считают одним из самых продвинутых европейских режиссеров и давно зовут работать в Голливуд. Наивные американцы не понимают, что по-настоящему Альмодовар не любит в жизни две вещи — церковь и Америку. Причем мотивы этой нелюбви отчасти похожи.

Он рано остался без отца, и мать, в надежде дать сыну пуританское образование, отдала его сначала в приходскую школу, а потом в католический колледж. В Испании 60-х−70-х годов пансионы при монастырях, практиковавшие отдельное воспитание мальчиков и девочек, были очень популярны. Для бедных крестьянских семей это был чуть ли не единственный способ прокормить детей, одеть их и дать им образование. Никто из родителей не догадывался, что на самом деле творилось за крепостными стенами alma mater. Сам Альмодовар решился рассказать об этом только спустя сорок лет в новом фильме «Дурное воспитание», открывшем в этом году Каннский фестиваль.

Трудно сказать, насколько судьба одного из героев фильма — мальчика Игнасио, совращенного святым отцом-педофилом — повторяет его собственную. Сам режиссер настаивает, что это не совсем автобиография: «Там есть реальные эпизоды из моей жизни, есть моменты, свидетелем которых был я сам. И все-таки это чужая история». Действительно, Альмодовар не стал трансвеститом, как Игнасио. Но он стал режиссером, как другой ученик того же колледжа — товарищ и первая любовь Игнасио, Энрике.

Своему близкому другу, бразильскому певцу Каэтано Велосо, Альмодовар признавался, что просто обязан был снять этот фильм. С годами детские воспоминания превратились в навязчивую идею. Он попробовал было ходить к психоаналитику, но быстро понял, что спасти от самого себя его может только кино. «Дурное воспитание» Альмодовар хотел снимать сразу после триумфального «Все о моей матери», но работа над сценарием шла очень медленно. Свою историю всегда труднее рассказывать, чем чужую.

«Я прекрасно помню, как в девятилетнем возрасте впервые переступил порог салезианского колледжа в деревеньке Кальсада, — вспоминает режиссер. — Я стоял, онемевший от страха, в толпе таких же испуганных мальчишек. Помню, что в руке я держал деревянный чемодан, на котором мать углем написала мое имя. Отец-настоятель спросил, кто из нас умеет петь. Все молчали, и я тоже, хотя голос у меня был. Тогда нас стали по одному вызывать к роялю и просили пропеть вслед за учителем несколько нот. Когда очередь дошла до меня, отец-настоятель заулыбался, поцеловал меня в макушку и сказал: „Ты — чудо, Педро! Если будешь стараться, далеко пойдешь“. Слава богу, меня не кастрировали…»

Мальчику Игнасио в фильме «Дурное воспитание» приходилось стараться не только на уроках хорового пения, но и в личной опочивальне отца-настоятеля. О собственном опыте в этой области Альмодовар умалчивает. Известно только, что по окончании колледжа он дал обет никогда не жениться и перестал бояться своей нетрадиционной сексуальной ориентации.

Что касается Америки, то в конце 70-х Педро просто боготворил далекий континент. В Испании эпохи пост-Франко американские ценности были так же священны, как некогда Библия и Евангелие. Первый звоночек прозвенел во время процесса над обвиненным в изнасиловании молодым Кеннеди. Когда с экранов телевизоров всему миру были продемонстрированы колготки потерпевшей со следами спермы, Педро понял, что это не та свобода, о которой он мечтал.

«Я не люблю и боюсь Америку, — откровенничал режиссер после своего первого „Оскара“. — Это единственная страна, где у меня трясутся руки, когда спрашивают о возрасте, сексуальной ориентации, о том, что мне нравится и не нравится делать в постели. Там хотят знать всю правду, чтобы потом судить о тебе. А если не признаешься, то, вероятно, хочешь что-то скрыть. На это, по мнению американцев, ты не имеешь никакого права. Никто из журналистов в Европе не спрашивает, действительно ли я гей. Но в Америке ты должен выложить все напрямик, как на духу. Я воспитывался священниками и ненавижу все, что напоминает об исповеди».

Фильмы Альмодовара в США все время пытаются объявить порнографическими, а его самого — заклеймить титулом классика гей-кино. Из девяти книг о творчестве режиссера только та, что была написана американцем, называется «Законы желания. Проблематика гомосексуализма в испанской литературе и кино 1960−1990 годов». Однако Альмодовар прекрасно понимает, что от такой славы никуда не уйдешь. Пока был жив Джанни Версаче, каждая их встреча вызывала неизменный интерес светских репортеров. Режиссер и дизайнер считались любовниками, хотя на самом деле Версаче только одевал самого Альмодовара и иногда — героев его фильмов. «Джанни был моим другом, Жан-Поль (Готье. — Авт.) — тоже, у меня вообще масса друзей. По-вашему, геи не могут просто дружить?» — возмущается Педро.

Впрочем, иногда он сам сознательно провоцирует публику, намекая на некие перемены в своей личной жизни. Перед Каннским фестивалем Альмодовар как бы невзначай заявил, что он не прочь найти адекватную женщину и стать биологическим отцом ее ребенка. «Только не перепутайте: я хочу иметь детей, а не семью, — увещевал журналистов режиссер. — Семья в моих глазах не имеет никакой ценности. Ведь это прежде всего институт подавления личности и узаконенного шантажа. А я — свободный человек».

Очевидно, он был бы совсем не против, чтобы ребенка ему родила одна из его любимых актрис. За двадцать пять лет в искусстве их, кстати, набралось совсем немного — Кармен Маура, Виктория Абрил, Росси де Пальма, Биби Андерсен, Пенелопа Крус, ну, может, еще парочка. Во всем мире их так и зовут — «девушки Альмодовара», что по смыслу абсолютный нонсенс. Вне съемочной площадки Педро дружит с женщинами. Как режиссер он их боготворит. И пускай женщины в его картинах ведут себя не самым подобающим образом: влюбляются в трансвеститов и транссексуалов, уничтожают любовников на волне оргазма, делят, несмотря на прямые родственные связи, одного мужчину, колются, пьют и дерутся, — он все равно был и остается убежденным феминистом. В конце концов именно женщины сделали Альмодовара Альмодоваром.

Печатную машинку, на которой в 1980 году начинающий скандалист настучал сценарий своего первого фильма «Пепи, Люси, Бом и другие девочки квартала», ему подарила уже достаточно известная театральная актриса Кармен Маура. Она же снялась там в главной роли и назанимала у друзей денег, чтобы Педро мог закончить работу. Бюджет первого полнометражного фильма Альмодовара исчислялся всего тремя тысячами евро, если считать по нынешнему курсу. В театре Мауру уговаривали одуматься и не связывать свою карьеру с этим сумасбродом, но им было хорошо вместе. В личной жизни актрисы в то время наступила сплошная «черная полоса». Семья (а Кармен приходилась племянницей известному политику и депутату Антонио Маура) от нее отвернулась. Муж, которого она обожала, потребовал развода и запретил ей видеться с детьми: он считал, что мать, выступающая на подмостках, не научит их ничему хорошему. Маура была на грани нервного срыва, и саркастический оптимизм Педро пришелся ей как раз кстати. Позже актриса признавалась: ни один мужчина в мире не дал ей столько, сколько Альмодовар, — и как человек, и как режиссер. Она сыграла в пяти его картинах. Одна из них принесла Мауре первую, давно заслуженную премию Гойи — испанский аналог «Оскара». И вдруг в конце 80-х между ними будто черная кошка пробежала. Альмодовар и его муза рассорились не на жизнь, а на смерть. Почти пятнадцать лет они не встречались и даже не разговаривали. И никто из них так и не признался почему. Ходили слухи, будто Альмодовар тайком отдал роль, на которую претендовала Маура, другой актрисе. Вспыльчивая испанка не стерпела незаслуженной обиды. Только в 2003 году, на кинофестивале в Сан-Себастьяне, уже тронутые сединой бывшие друзья впервые перебросились парой ничего не значащих фраз. И эта новость на целый день затмила собой все остальные.

А в начале 90-х на смену Кармен Мауре пришла раскованная и сексуальная Виктория Абрил. В 1990-м она сыграла в «Свяжи меня!», год спустя — в «Высоких каблуках». Но настоящим триумфом новой музы стала роль репортерши Андреа в знаменитой «Кике». «Сначала Педро предложил мне роль проститутки, — вспоминает Абрил. — Но, прочитав сценарий, я сказала: извини, дорогой, но я не хочу, чтобы ты пригласил меня на ужин, а потом проводил домой. Мне нужна ночь любви, то есть весь фильм». Альмодовар был от нее без ума. Ведь Виктория слыла актрисой «без тормозов», готовой ради удачного кадра абсолютно на все. Поработать над ее костюмом в «Кике» Педро уговорил своего близкого друга французского кутюрье Жан-Поля Готье. В своей области Готье не менее скандален и известен, чем Альмодовар. Чего стоит только его коллекция мужских юбок и декоративного макияжа! Для героини Абрил дизайнер придумал лоскутное платье с заклепками, сетчатыми рукавами и кроваво-красными пятнами. На голове у нее была каска с вращающейся кинокамерой — своеобразное ноу-хау Готье. «Я сказал Жан-Полю, что Виктория в роли репортерши Андреа, снимающей для программы „Все худшее за день“, должна быть похожа на робота и солдата одновременно. Ведь по сути она и есть солдат информационного фронта», — поясняет Альмодовар.

Вне съемочной площадки режиссер и актриса прекрасно дополняли друг друга. «Как реагировать залу на навязчиво долгую сцену изнасилования главной героини?» — спрашивали Альмодовара журналисты на презентации «Кики». «Вы можете смеяться, уйти из зала, пукать, жевать поп-корн, в общем, делайте, что угодно», — серьезно отвечал он. «Самое сильное воспоминание вашего детства?» — обращались репортеры к Абрил. «Когда в восемь лет я застала мою 57-летнюю бабушку в постели с молодым любовником. Я восхищаюсь ею», — откровенничала она в тон своему гуру.

Идиллию нарушил очередной безумный роман Абрил. Женщины уходили от Альмодовара, когда понимали, что кроме славы и ролей он ничего не может им дать. Но Педро не обижался. Без него актрисы — плохие и хорошие, известные и не очень — были просто женщинами. С ним они становились «девушками Альмодовара». Кристиана Паскуаль за попадание в этот знаменитый список заплатила деньгами своего богатого мужа, французского миллионера Эрве Ашуэля. Когда Кристиана решила подать на развод, несчастный муж робко поинтересовался, что могло бы изменить ее решение. «Добейся для меня роли в фильме Альмодовара и помоги самому талантливому из режиссеров материально», — ответила самоуверенная красавица.

Вообще-то с красавицами в классическом смысле этого слова Педро работать не любит. Его больше привлекают характерные и даже грубоватые лица, которые лучше смотрелись бы не на женских, а на мужских плечах. Росси де Пальма Альмодовар нашел в замшелой придорожной забегаловке. Она прислуживала, он пытался съесть жаркое, но так и не смог. Забыв про голод, он пожирал глазами ее лицо — длинный большой нос, глаза навыкате и мясистые губы. «Ну и уродина!» — прошептал обедавший вместе с ним приятель. «Сам ты урод! Это же настоящая женщина Пикассо!» — набросился на него Альмодовар. Официантка действительно была страшна, нагловата, но вместе с тем необыкновенно привлекательна. Педро ничего не стоило сделать из нее идеальную актрису для четырех своих картин, после чего «уродину» Росси ждала триумфальная карьера в модельном бизнесе!

Даже непонятно, как в такую компанию могла затесаться тихоня и скромница — Пенелопа Крус. Она снялась пока только в одном фильме Альмодовара, но эти двое не перестают клясться в любви друг другу. «Педро — один из главных людей в моей жизни. Без него не было бы ни Америки, ни Каннского фестиваля», — щебечет актриса. «В свои× 158 сантиметрах Пенелопа соединяет все лучшее, что было у Кармен Мауры и Виктории Абрил», — рассыпается в комплиментах режиссер. Сейчас Альмодовар заканчивает сценарии сразу для трех своих будущих фильмов. И все — с расчетом на ныне уже голливудскую звезду Пенелопу Крус. Причем в одной из картин она должна сняться в паре с Антонио Бандерасом. «Мне нравится работать с одними и теми же актерами. Мне известен их потенциал, я знаю, что могу, а чего мне не стоит от них требовать, — поясняет режиссер. — Пока непонятно, какой именно фильм я буду снимать после „Дурного воспитания“. Сейчас в работе несколько сценариев, и меня, разумеется, больше всего привлекает тот, что о женщинах. Но это очень-очень грустная история, и я не знаю, хватит ли у меня духу сейчас за нее взяться… Тем более что недавно я получил уже готовый сценарий на заведомо кассовый блокбастер с Брэдом Питтом. Правда, чтобы его снимать, придется ехать в Голливуд. А мое отношение к Америке за последний год только ухудшилось».

Несмотря на записной патриотизм Альмодовара, на родине его, мягко говоря, недолюбливают. Многих раздражает, что современное испанское кино во всем мире ассоциируется именно с его именем. И если бы только кино… В Испании любят порассуждать, какой урон наносят его скандальные картины международному имиджу страны. «У зрителя создается впечатление, что Мадрид населяют исключительно проститутки, трансвеститы, нимфоманы и иранские фундаменталисты», — аргументируют свою позицию поборники нравственности. В прошлом году к обличению режиссера присоединились ученые. Психологи из университета Рамона Юйеча (Барселона) взялись подсчитать, сколько времени в его фильмах занимают наркотики, табак и алкоголь. Для исследования были взяты тринадцать полнометражных картин, начиная с самой первой — «Пепи, Люси, Бом и другие девушки квартала» 1980 года и заканчивая шедевром 1999 года — «Все о моей матери». Отсмотрев исходный материал, психологи пришли к выводу — сцены, где герои Альмодовара пьют, курят, колются и нюхают кокаин, длятся ровно 3 часа 5 минут 39 секунд, или 14% чистого времени. «Зачем нам кино, которое служит рекламой пороков, а не изображает прекрасное, доброе, вечное?» — вопрошали ученые со страниц научного журнала Adicciones.

Сказать, что Педро рассердился, — значит ничего не сказать. Он пришел в ярость. Публичный ответ режиссера сочла своим долгом опубликовать крупнейшая испанская газета El Mundo. «Это оскорбление, равного которому мне еще никто не наносил. Спасибо, господа ученые, что вы не даете забыть, в какой стране я живу. Испания не может простить мне моего успеха», — писал Альмодовар. В этот момент он уже знал, что, вопреки решению Национальной испанской киноакадемии, выдвинувшей на «Оскар» фильм Фернандо Леона «Солнечные понедельники», заветная статуэтка снова оказалась у него. Тяжеловесная социальная драма Леона не смогла конкурировать с лирическим и изящным сценарием «Поговори с ней».

Альмодовар — классический «анфан террибль» не только в масштабе мирового кинематографа. Его творчество объединило и заставило выйти на улицы американских моралистов, немецких феминисток и даже английских защитников животных, недовольных убийством четырех быков на съемках «Поговори с ней». А «Дурное воспитание», официально осужденное католической церковью, кажется, окончательно закрыло для темпераментного испанца путь к примирению с господом.

Педро по-прежнему большой любитель ресторанов, баров, шумных вечеринок и прочих злачных мест, куда люди его возраста (в сентябре режиссеру стукнет пятьдесят три) обычно заходят разве что по ошибке. После презентации в Каннах «Дурного воспитания» Педро до трех ночи отплясывал в компании своих молодых актеров — Гаеля Гарсии Берналя и Фели Мартинеса. К фейерверку юнцы выдохлись, но «старый конь борозды не испортил». Забравшись на сцену, он еще и спел, ритмично извиваясь вокруг микрофона.

«Сколько тебе лет, Педро?» — давясь от хохота, крикнул приятелю присутствовавший на вечеринке Готье.

«Мы же с тобой прекрасно знаем, Жан-Поль: гении не взрослеют», — абсолютно серьезно ответил Альмодовар.