В детстве он мечтал стать биологом и лечил всех дворовых кошек и собак. Просто притаскивал их домой, где они находили отдохновение: ушибленные лапы были заботливо смазаны зеленкой и перевязаны, а рядом с мягкой подстилкой ставилась миска с сытной едой. Со временем животных он не разлюбил, но профессию решил выбрать актерскую, руководствовался при этом, по его словам, всего лишь двумя причинами: чтобы гаишники отпускали и чтобы в кино можно было ходить бесплатно. Поэтому и поступил сначала в театральное училище родного Новосибирска, куда его взяли по недобору мальчиков и откуда выгнали за плохое поведение.

Как выяснилось впоследствии, это был неплохой повод круто изменить жизнь и уехать из провинции покорять Москву.

— Владимир, хорошо, что вы сейчас сидите напротив меня целый и невредимый, а то несколько месяцев назад все печатные издания писали о том, что вы попали в Америке в страшную аварию. Что тогда случилось?

— Наша машина разбилась. Совсем. К счастью, все выжили.

— Что после этого лечили?

— Ребра и в принципе продолжаю лечить голову. (Улыбается.)

— Между прочим, мы ничего не знаем о вашей заокеанской жизни, вот, например, где вы там живете?

— На лодке.

— Я серьезно спрашиваю.

— Я вам правду говорю: на яхте своего друга, которая пришвартована в Санта-Монике.

— А с какой тамошней кинокомпанией у вас заключен контракт?

— С «20-м веком». Эта компания делала фильм, который в нашем переводе вышел под названием «В тылу врага». Я там как паренек спортивный, быстро бегающий им подошел, им понравилось, как ловко я перемещался.

— Играете, как все наши в Штатах, плохих русских?

— А у меня и здесь хороших, положительных героев никогда не было. Но от совсем уж нелепых предложений я, естественно, отказываюсь.

— До крупных, серьезных ролей за океаном когда-нибудь дорастете, как полагаете?

— Безусловно, я пока там не самый заметный персонаж, но что будет дальше — посмотрим.

— Может, даже еще «Оскара» дадут…

— О, эти ощущения у меня уже были, «Вор» же номинировался Американской киноакадемией на знаменитую статуэтку. Павел Григорьевич Чухрай присутствовал на церемонии, а я в этот торжественный момент снимался в «Маме» и был на другом краю земли, на Диксоне, где меня, кстати, тоже вкусно кормили рыбой и олениной. Но если говорить серьезно, то именно этому фильму я обязан тем, что сейчас работаю на Западе. Майкл Редфорд нашел меня, отдыхающего у друзей на Майорке, причем каким-то чудом, потому что до этого я, чтобы меня никто не беспокоил, выбросил мобильник в море. А этот выдающийся режиссер сам приехал ко мне с переводчиком, так как я тогда еще не знал английского, утверждать на роль в своем фильме. Мы встретились, выпили две бутылки коньяка, сначала с помощью переводчика, а потом уже и без него… На следующий день Майкл улетал с головной болью, но мы уже обо всем договорились.

— Ваш папа — актер кукольного театра, а мама — режиссер того же театра и вы поздний ребенок, верно?

— Да, маме было 39 лет, а отцу 40 лет, когда я родился. Получилось так, что родительская семья образовалась с моим появлением на свет, а с моим отъездом из родного города в столицу ее не стало просто физически: мама с папой ушли буквально в полгода… То есть им незачем стало жить. И это моя вина и боль, но жить с таким грузом, который себе сам нафантазировал, невозможно. И поэтому в моей кинематографической истории, в «Папе», завязаны такие глубокие внутренние мотивы, переживания, которые, наверное, остаются с тобой на всю жизнь.

— Уже знаете, чем займетесь после премьеры фильма в Москве?

— Планов как таковых нет, их координирует жизнь, правда, есть мечты. А пока я представляю картину в других российских городах: в Кемерове, в Новокузнецке, в Новосибирске, в Екатеринбурге — и получаю от зрительского зала ту энергию, которая необходима мне для дальнейшей работы. Я нуждаюсь в ответной реакции. В театре гораздо легче происходит этот энергетический взаимообмен, в кино же труднее. Ты сделал продукт, и он зажил своей жизнью, только какие-то отголоски можешь уловить. Вот, например, в Выборге на меня произвело огромное впечатление, что на длиннющих наших титрах, когда идет музыка Рахманинова в исполнении Владимира Теодоровича Спивакова, никто не вскочил и не побежал скорее из зала, как это обычно бывает. Да и я сам редко досиживаю до финала, пожалуй, единственный раз это было на недавнем фестивале в Карловых Варах, и то лишь потому, что я сидел в жюри, а тут такая реакция и аплодисменты такие, какие я хотел — сдержанные. Я ощущал эти несколько минут состояние совместного сопереживания абсолютно разных людей, некоторые из них, вероятно, плакали, я слышал, как хлюпали носами… А ведь русские люди отчасти близки самураям и не любят выставлять напоказ свои личные эмоции, поэтому и сидели долго в темноте, а когда выходили из зала, звонили отцам.

— Однажды вы сказали, что не очень-то хорошо понимаете, что такое семья. Но как такое может быть, вы же росли в полной любящей семье?

— Недавно слышал выступление одного ученого-психолога, который сказал, что зачастую дети, вырастая именно в таких семьях, где царит какое-то особое взаимопонимание, любовь и очень тесная связь, потом долго не могут найти свой идеал, потому что они уже знают, как это может быть. Подсознательно и сознательно они стремятся создать такую же семью, по тому образу и подобию, но это невозможно осуществить, так как их родители жили в другую эпоху, в другой атмосфере и пр. По крайней мере, я убежден, что в моей жизни эта затея обречена на провал. Те ощущения, которые у меня были от родительской семьи, в моей собственной семье невозможны.

— Почему?

— Я другой человек, сейчас другое время, моя жизнь крутится только вокруг работы, которая связана с постоянными перемещениями в пространстве, что совсем не способствует укреплению семьи. К тому же в настоящий момент в тот мир, в котором я живу, мне трудно допустить близко какого-то другого человека.

— Но о ваших бурных романах всегда ходило множество легенд, и женаты вы были неоднократно…

— Я был официально женат всего два раза. Первый раз — на своей сокурснице по Новосибирскому театральному училищу Елене Шевченко, от этого брака у меня есть дочь Маша 19 лет. И второй раз — на художнике и журналисте Ксении Терентьевой.

— Сейчас вы один?

— Отвечу на ваш вопрос так: нынешние мои отношения государством не зафиксированы. Все остальное — мое сугубо личное дело.

— Ответьте, по крайней мере, вы влюблены?

— Я всегда влюблен в той или иной степени, и мне нравится, когда со мной находится близкий человек, и в то же время отсутствие людей рядом порой тоже бывает необходимо. В этом смысле я нашел баланс: мне необходимо одиночество и одновременно ощущение, что у меня есть человек, который меня понимает и который появится тогда, когда мне захочется закончить свое одиночество. Так как у меня все закручено на том деле, которым занимаюсь, то ко всему остальному отношусь как к подаркам судьбы. Встречи с людьми, женщина, которая вдруг появляется в твоей жизни…

— И какие же женщины вам нравятся — блондинки, как бывшие жены?

— Блондинки — это хорошо, брюнетки — тоже, шатенки — неплохо… Я уже прошел юношеский период очень точного формирования симпатии. С возрастом начинаешь вглядываться уже в нечто другое… Еще, допустим, меня не очень волнует способность женщины готовить, ведь всегда можно сходить в ресторан, и к тому же я чаще питаюсь на съемочных площадках, у меня есть такая привилегия. Поэтому, видите сами, все семейные ценности разрушены. (Улыбается.)

— Если мы уж так упорно возвращаемся к теме пищи, то какую кухню вы предпочитаете?

— Я не капризен и всеяден. Знаете, мне даже неловко возмутиться, когда в ресторанах приносят блюдо не то, что я заказывал. Я делаю над собой усилие и ем.

— Но вы точно тот, кто может драться из-за женщины.

— Конечно, из-за девочек, из-за девушек, правда, из-за женщин в последнее время что-то не дрался.

— В этих схватках выходили победителем?

— По-разному бывало. Я не отступал, а исход битвы не всегда бывает определенным. Помню, классе в третьем на почве любви подрался с одноклассником, сильно его побил, и эта девочка меня возненавидела, хотя до этого случая предпочтение отдавала именно мне. А все потому, что мой оппонент повел себя достойно, он не сдался, не смалодушничал. А сила духа всегда ведь ценится выше, чем физическая. Меня ведь тоже можно побить, если навалиться втроем, вдвоем, даже в одиночку, если силач, но я буду несогласен, буду бороться до конца.

— Но для этого надо быть еще и в хорошей форме. Вы ее поддерживаете?

— Да, но от спортивного зала не завишу. Отжимаюсь дома, но стабильно.

— И сколько раз?

— А сколько надо? Пока не устану.

— Скажите, женщинам вы часто причиняли боль, я не имею в виду физическую?

— Специально никогда. Чаще эта была просто цепь какой-то взаимной мути, как это всегда бывает… Да, я мог позволить себе быть несдержанным в выражениях… Только не думайте сразу так буквально, что я ругался матом. Мы же знаем своих близких людей очень хорошо и раним их не обычными ругательствами, а просто говоря самые неприятные им вещи. От этого, наверное, и наши трагедии…

— В одном из ваших интервью читала историю, которая меня впечатлила, когда вы в казино Лас-Вегаса за три минуты спустили весь гонорар от фильма. Надо понимать, к дензнакам вы относитесь легко и в кубышку их складывать не умеете?

— Мое отношение к деньгам тоже сформировалось в семье. У нас в доме как деньги появлялись, так они и исчезали, легко, празднично. Я не бизнесмен по сути своей, к сожалению, не имею собственной пиццерии, то есть побочные доходы отсутствуют. Я зарабатываю только основной профессией и при этом не состою в штате никакого театра. У меня нет счетов в солидных банках, на черный день, а на руки я получаю лишь гонорар за сделанный фильм или спектакль… Что-то говорю я с вами и получаюсь каким-то бессребреником.

— Ну владельцем каких-то ценностей вы все же являетесь?

— Если только квартира в центре Москвы, еще автомобиль, и все. Загородного особняка у меня нет, да я и не хочу его иметь. У огромного числа моих друзей есть замечательные дома в Жуковке и в другом ближайшем Подмосковье, я езжу к ним в гости и не вижу необходимости строить собственный.

— Когда в последний раз вы встречались с дочерью?

— Три дня назад. В свободное время мы всегда видимся, подолгу разговариваем, у нас доверительные отношения. Но я участвую в ее жизни дозированно, я такой ненавязчивый папа, и Машуне это нравится. Я появляюсь только тогда, когда нужен.

— Вы ей помогали поступать на актерский факультет Щуки?

— Никогда. Это было только ее решение, и я не принимал в этом участия. Один раз вдвоем с приятелем пришел к ней на экзамен. Понял, что она движется правильно, понимает, зачем пришла в профессию. «Пятерку» ей поставили, было приятно. Не подумайте, папу преподаватели не видели.

— Где вы отдыхаете вместе?

— А мы еще ни разу вместе не отдыхали. Да и я не помню, когда был в отпуске в последний раз. В принципе, у меня такой стиль жизни, что я как-то не устаю.

Благодарим «Чай Хону № 1» в саду «Эрмитаж» за помощь в проведении съемки.