Она честно пыталась уйти от света софитов в тень. Хотя все детство Ксения Алферова провела на съемочных площадках, после школы пошла учиться на юриста.

На недоуменные взгляды окружающих она очень убедительно — сказывались актерские гены — объясняла: мол, ничего удивительного, у нас по маминой линии все юристы.

После окончания Юридической академии карьера складывалась многообещающе: работа в крупной английской компании, высокие заработки, поездки по всему миру.

А она опять взяла да и сделала крутой вираж: вместо дальнейшего повышения по служебной лестнице подала документы в Школу-студию МХАТ.

— На самом деле я всегда жила двойной жизнью. Когда я училась на первых курсах Юридической академии, параллельно играла в театре «Современник» в детском спектакле «Кентервильское привидение». Почему я там оказалась — до сих пор загадка. Спектакль сдали Галине Волчек, но в последний момент ей не понравилась девочка, игравшая главную роль. Так что меня «вводили» в очень короткий срок. Моим партнером был Марат Башаров, который, в отличие от меня, не поступил на юридический. Тот Марат о-о-очень сильно отличался от Марата сегодняшнего. Он был такой маленький, смешной, похожий на какую-то худенькую птичку…

В кино меня тоже часто звали. Ходила на пробы, чаще утверждали, но от съемок я всегда отказывалась. Тешила таким образом свое самолюбие: мол, я чего-то стою.

— Вы теперь, Ксения, дипломированная актриса, а помните тот момент, когда впервые оказались на съемочной площадке?

— Я совсем маленькая была. Папа тогда взял меня на съемки фильма «Женщина в белом». Я играла девочку-нищенку, которая сидела ночью на улице в сильный мороз и просила милостыню. Ужас. Раньше пленку не жалели, поэтому снимали долго и подробно. Дублей было много, а это очень-очень скучно для маленького ребенка — сидеть на морозе и мерзнуть (смеется). Поэтому мне совершенно тогда не понравилось сниматься. И я сказала гордо в автобусе: «Теперь я знаю, что такое съемка: сиди и мерзни, сиди и мерзни!»

— Не простудились?

— Я ведь была нищенка, поэтому на меня надели огромное количество одежды, сверху нацепили драных платков… И, хотя мне было холодно, я не заболела. Но страсть к съемкам это отбило надолго. Мне намного больше нравилось, когда брали на «Мосфильм», где снимали исторические фильмы, там были красивые декорации. Каждый павильон — дом средневековый, замок или лес. Мне было интереснее бродить по этим местам и придумывать свои истории.

— Уже учась в школе, вы опять попробовали сняться в кино, правда, теперь уже с мамой. И опять негатив, опять не понравилось…

— Сцена происходила в подъезде дома. На мою беду, подъезд этот был стеклянный, то есть съемочную группу видно со всех сторон. Вечер, вокруг подъезда собрались живущие в доме люди. А у меня — одна осечка за другой. Тогда мама стала мне резко выговаривать после каждого дубля: «Плохо! Значит, так: смотришь вниз, потом туда, потом сюда. Теперь делаешь. Еще раз». Зная мой характер, она задела потаенные струнки. И вместо того чтобы расплакаться, уйти, обидеться, я тогда четко, со слезами на глазах, сжав зубы, сыграла свой эпизод. В итоге сцена получилась очень хорошая.

— Ваша мама часто говорит, что с самого детства вы были очень самостоятельным ребенком. У вас не возникало конфликтов из-за этого?

— Что вы?! Родителям-актерам только на руку, когда у них ребенок самостоятельный. Сама разогрела курицу, сама поела, сама пошла погуляла, сама уроки сделала… Эта самостоятельность мне только всячески способствовала. А конфликтов удавалось избежать благодаря моей маме. На мой взгляд, ей бы надо книгу написать, как правильно воспитывать детей. Она наблюдает со стороны и вмешивается в процесс только тогда, когда это нужно, — чтобы уж совсем крутых виражей ребенок не делал.

— Но в школе, говорят, вы были неисправимой хулиганкой. И маме, наблюдающей за вами со стороны, приходилось частенько краснеть перед учителями за свою буйную дочку.

— Краснеть за меня не пришлось никому. Когда я перешла в новую школу, меня невзлюбила классная руководительница. Но наша антипатия была обоюдной. В этой ситуации мне очень помогла мама. Когда ее вызвали в школу, учительница наговорила про меня ей кучу гадостей. А мама спокойно ответила: «Вы меня простите, пожалуйста, но, наверное, вы про кого-то другого речь ведете. Мой ребенок не такой». Больше гадости ей про меня не говорили. А недавно мне снилась эта учительница в ужасном и жутко неприятном сне.

— И больше в школу маму не вызывали?

—Я, конечно, была активная, такая хулиганистая. Но окна не разбивала, кабинеты химии не взрывала… В первом классе, в первой четверти, когда я жила в Новосибирске у бабушки, в школу вызывали тетю. На перемене я бегала, бегала, была в возбужденном состоянии и… наткнулась на директора школы. От неожиданности я встала по стойке «смирно» и выкрикнула что-то вроде: «Здравия желаю, товарищ командир!» Почему-то был страшный скандал.

— А потом актерская дочь Ксения Алферова решила идти в юристы. Почему?

— Моя тетя, царство ей небесное, была очень хорошим уголовным юристом. А уголовный процесс — это своего рода театральное действо. Тетя находила неожиданные ходы для защиты человека. Моя мама была на одном слушании, и то, что она там увидела и услышала, ее потрясло. Сначала рыдал зал, потом — народные заседатели, потом судья платочком вытирался, потом сама подзащитная плакала к концу слушания. И в итоге человека оправдали. Мама потом часто повторяла, что многие хорошие актрисы не смогли бы так управлять залом, как тетя Таня. Наверное, это запало мне в душу.

— Зато вы правильно говорили сразу на двух языках — русском и английском, да еще неплохо окончили юридический. Проблем с трудоустройством, как я понял, не было?

— Да, сразу после окончания института меня взяли работать в английскую юридическую фирму. И я всем понравилась: «пятерки», такой диплом, знание английского языка…

— Долго проработали в фирме?

— Ну-у-у-у, год с лишним.

— А почему вдруг все бросили — ведь работа была многообещающая и денежная?..

— Да, но очень скучная! (Смеется.) Никакого творчества, все чинно и монотонно. Я поняла, что превращаюсь в нервного юриста, а настоящая Ксения исчезает.

— Как родители отнеслись к этому выбору?

— Это было мое личное решение (хмыкает), которое обсуждению не подлежало.

— Зато вам сейчас проще, чем другим актерам. Личный агент не нужен — сами можете составить или проверить контракт…

— Нет, я могу прочитать чужой контракт, но как только дело касается меня самой — знания и навыки улетучиваются.

— Кто для вас идеал среди артистов — кроме, конечно, родителей?

— Помню, когда я увидела Мерил Стрип, у меня перехватило дыхание — со мной произошло такое впервые. Я вывалила на нее тогда целую гору комплиментов. Ее ответная реакция была потрясающей: «О, спасибо!». У нее слезы в глазах были, она жала мне руку и благодарила за теплые слова. Жалко, что у нас таких «звезд» мало.

— Как реагируете на материалы в прессе о семье?

— Больную тему затронули. А как бы вы себя повели, когда тебе посреди ночи звонит журналист и спрашивает: «Правда ли, что ваш папа погиб?» Даже когда ты через десять минут разговариваешь со здоровым отцом, эти десять минут — серьезное испытание для психики. А если звонят не мне, а бабушке? Этих десяти минут пожилому человеку достаточно, чтобы распрощаться с жизнью…

— Следите за успехами отца?

—У папы есть очень интересные театральные работы. И они все разные и яркие. Через это я как-то по-другому стала воспринимать папу. Вижу то, чего я раньше не видела.

— В личном общении папа для вас поменялся за эти годы?

— Да, он повзрослел. Стал более внимательным к близким.

— Часто видитесь?

— С мамой чаще. Потому что я постоянно езжу к бабушке. Я готова рассказывать всем на примере мамы, как надо общаться со своими родителями. Она бывает у бабушки каждый день.

— В этом году вы получали театральный диплом. Однако ваша мама в это время была в Лондоне. Не обидно, что ее не было рядом?

— Не-е-е-ет. Это мероприятие было важным даже не столько для меня, сколько для бабушки. Бабушка этого ждала всю сознательную жизнь — когда же внучка перестанет дурью маяться и станет «настоящей актрисой» с дипломом. Для нее это был праздник, но она опоздала: автомобильные пробки. Из-за этого мне диплом вручали два раза, ведь моя фамилия идет в самом начале. Я уже уселась на место и вдруг вижу: входит бабушка в новом платье. Ну красавица просто. Нафуфырилась, сделала новую прическу… Я поняла, что если она поймет, что диплом мне уже отдали, огорчится. Судорожно начала думать: что делать? Обратилась к ректору посередине церемонии: «Я вас очень прошу, пожалуйста, вручите мне еще раз диплом». Бабушка гордо вышла вперед. Мне еще раз вручили диплом. Все стали кричать, хлопать. Бабуля была счастлива.

— Я знаю, что вы не рассказываете о своей личной жизни…

— Ну, о каких-то подробностях точно говорить не буду.

— Попробуем походить вокруг? Известно, что две творческие личности в одном доме редко уживаются. Ваш супруг, Егор Бероев, из артистической среды. Вы хотели мужа-актера?

— Кто угодно, только не актер! Среди нашей профессии настоящих мужчин мало. Я не говорю о другой сексуальной ориентации, а именно о мужчинах, которые и в жизни остаются таковыми. Мне в этом смысле повезло.

— Видимо, хорошо искали…

— Ну, это все на небесах происходит.

— Вы — человек верующий?

— Да.

— Вас не смущает, что сейчас модно быть крещеным и ходить в церковь?

— Не-е-е-ет. Мы крестились не потому, что модно. Один-два раза — модно. А потом возникает необходимость приходить постоянно, задавать вопросы и получать на них ответы. Мы же неграмотные в смысле религии. Мы же ничего не знаем. Из-за этого часто формируется неправильное отношение к религии. Вот и Егор крестился после встречи со мной и Леной Цыплаковой, которая стала его крестной матерью.

— Все актеры — люди суеверные. Однако с верой в Бога это как-то не стыкуется…

— Я была очень суеверной. Меня, если честно, от этого Егор вылечил. Убедил меня: что должно произойти, то произойдет. Раньше, когда приходилось возвращаться домой, я обязательно смотрелась в зеркало, высовывала язык. Теперь такими глупостями не занимаюсь. Все прошло само собой. Когда ты узнаешь, что же это такое на самом деле: вера, христианство, Библия, а рядом есть люди, которые могут тебя направить, — вся эта глупость отпадает сама собой. Теперь это просто смешно и глупо.

— Рассказывают, что после свадьбы Егор подарил вам целый домик в деревне?

— Домик в деревне (смеется)… Он далеко — это 600 км от Москвы. Дом купил Егор еще до того, как мы встретились. Но когда он меня туда привез — просто влюбилась в те места. Ой! Какая там тишина! А как красиво: сосновый бор, река, поля… Многие не понимают, говорят: «Боже, как это далеко!» Но если у нас выдаются 2—3 дня, то мы всегда едем туда. Выходишь из машины — и физически ощущаешь, что вся дрянь, суета, которая накапливается в Москве, раз — и исчезает. Этим летом я видела, как к нашему дому подходили лоси, зайцы беременные, ежики…

— Это что — хижина лесника в заповеднике?..

— Это не заповедник, но ощущение такое, что действительно находишься в каком-то волшебном месте. Нет людей вокруг, домов… Это такой хутор с несколькими домиками. Там никто постоянно с хозяйством не живет. Мы и еще одна семья — приезжаем наездами.

— Завидую!

— Не надо! (Смеется.) Вы лучше поезжайте туда: домики там можно купить очень дешево. Там таких мест много рядом — хуторков заброшенных. Все суперкурорты отдыхают по сравнению с тем зарядом энергии, которою ты получаешь там.

— Правда, что там вы начали рисовать?

— Егор подарил мне на день рождения настоящий-настоящий итальянский мольберт, с красками и красивыми кистями. Стало просто интересно попробовать. Ведь таланта к рисованию я за собой никогда не замечала. Первый рисунок был очень смешной — будто девочка-первоклассница на уроке рисования что-то намалевала. Как сказал Егор: «Облако — гениально!» Облако действительно получилось очень красивым, а дальше пошли стереотипы. Березка должна быть такая, птичка — такая… Егор мне долго объяснял, что главное — отпустить себя, просто видеть, воспринимать по-своему. Нужно рисовать свои ощущения, тогда получится хорошо.

— Что любите рисовать?

— У нас на хуторе необыкновенные закаты — какие-то фантастические и невероятно красивые цвета. Их и люблю рисовать.

— У вас с мужем нет ни одной совместной кинокартины. А сами бы хотели сняться вместе?

— Мы очень этого хотим, но нам даже не предлагали сниматься вместе. Однажды мы репетировали вместе один спектакль во МХАТе, который, увы, так и не вышел. Но работать вместе нам понравилось.

— Вы с Егором репетируете друг перед другом, показываете свои варианты роли?

— Нет, этого делать нельзя.

— Но когда Егор готовился к фильму «Папа», говорят, он дома каждый день репетировал у зеркала со скрипкой…

— Это же не роль — он учился правильно ставить руку. Занимался с педагогом, которого порекомендовал Спиваков. А для того чтобы поставить руку, нужно не просто ходить к учителю, но и заниматься дома, перед зеркалом. Правда, его репетиции поначалу чуть не свели с ума нашего кота. Когда Егор только заиграл на скрипке, тот с безумными глазами и взъерошенной шерстью пулей вылетел на кухню. После этого случая он стал подкладывать платочек под струны. В итоге руку в фильме, как говорят профессионалы, Егор держит правильно.

— Когда есть возможность, приезжаете друг к другу на съемки?

— Обязательно! Мы помогаем друг другу. У нас одинаковый взгляд на эту профессию.

— Неужели присутствие близкого человека на площадке не смущает?

— Если есть сцены любовные, это не столько мне помешает, сколько моему партнеру.

— А ревности не возникает?

— Я не знаю, что у Егора там, в глубине (смеется) души, творится, но он уверяет, что не ревнует. Если бы ревность возникала, то жить в этой профессии было бы невозможно. Когда у меня была одна постельная сцена, я страшно переживала: как, что?.. Думала, что откажусь раздеваться. А Егор меня убедил, что это будет невероятно красиво, тем более когда тебя снимает такой оператор, как Сергей Козлов («Одиссея» Андрона Кончаловского. — В. Б.). Я думала раньше: как можно целоваться с незнакомым человеком? Но оказалось, что это не имеет никакого отношения к чувствам и каким-либо эмоциям: повернулась сюда, этот мускул напрягла… Смешно!

— Егор раньше любил скорость. Гонял на мотоциклах, машинах. Сейчас, говорят, поостыл. Признайтесь: это вы его перевоспитали?

— Заставить Егора нельзя. Я не могу ему сказать: «Все, я запрещаю!» Хотя, наверное, могу. Но ни к чему хорошему это не приведет. У него, видимо, появилось какое-то дополнительное чувство ответственности: ты уже не один. И ты должен себя для любимого человека сохранить. Я, например, тоже любительница острых ощущений. Но сейчас уже не стала бы прыгать с трех тысяч метров с парашютом. Я, конечно, могу прыгнуть, но у меня же есть Егор. Он будет волноваться.

— Так начинают думать после рождения ребенка. Думаете о малыше?

— А вот на эту тему (улыбается) я говорить не буду.