Архив

СЛЕДЫ НЕВИДАННЫХ ЗВЕРЕЙ

Книги, конечно, вещь хорошая. Ну посудите сами, откуда б мы еще узнали, что добро всегда побеждает зло? Или про эльфов, скажем, или еще про какой волшебный народец? Оттуда же, из книжек, взялась крепкая, детская убежденность в том, что на свете они существуют. Но не видны. И семейному человеку с тремя работами уже вряд ли покажутся. Так мы думаем почем зря. Сказочные герои отлично видны и живут прямо среди нас. Недавно я познакомилась с одной такой девушкой-волшебницей.

1 октября 2002 04:00
1723
0

Книги, конечно, вещь хорошая. Ну посудите сами, откуда б мы еще узнали, что добро всегда побеждает зло? Или про эльфов, скажем, или еще про какой волшебный народец? Оттуда же, из книжек, взялась крепкая, детская убежденность в том, что на свете они существуют. Но не видны. И семейному человеку с тремя работами уже вряд ли покажутся. Так мы думаем почем зря. Сказочные герои отлично видны и живут прямо среди нас. Недавно я познакомилась с одной такой девушкой-волшебницей.


Батик зовет в гости

Вообразите: прихожу как-то к друзьям на новоселье и вижу там — над столом с жареной курицей, красным вином и кальяном — полупрозрачную картину на шелке, батик называется. На батике — натюрморт, то есть силуэт каких-то древних, оплетенных соломой бутылей и старинных чайничков для церемоний. Голубовато-зеленых тонов, оттенков нежнейших. Тут уж не до курицы мне стало. «Дайте кальян, — говорю, — буду любоваться». И начала… Минуту, другую курю, затем вопрошаю, мол, автор-то кто? Думала, от бабушки антиквариат достался, начало века, подлинник, старина, сейчас об искусстве говорить будем. А хозяева и отвечают, что подруга, мол, сделала и подарила. Подругу Орловой Машей зовут, и живет она у метро «Проспект Вернадского» — все чин по чину. «Хочешь, в гости поедем?» — «Айда», — говорю, и мы доедаем курицу. И на следующий день едем к ней в гости. К Маше Орловой.


Эльфийская квартирка

Мы направляемся в простую типовую квартиру с маленькими потолками и двумя комнатами, не ожидая ничего необычного. Но как бы не так! Машин дом квартирой назвать невозможно — кажется, что тут в два раза больше комнат, чем нужно, и все они расположены в загородном доме с верандою. Попривыкнув, оглядываюсь. Комнаты всего две, и я все же на «Проспекте Вернадского», а не около соснового бора. Чем объяснить наважденье? Просто в этой квартире: а) на стенах висят гобелены; б) на других стенах картины и сюжеты для сказок; в) все светильники ручной Машиной работы; г) на кухне множество керамических плиток и плиточек, также раскрашенных в сочное, яркое многоцветье; д) в окна светит вечернее солнце, и цветы стоят, чтоб, значит, зелень и сердцу веселье. Сама хозяйка — как эльф — легкая, платье тоже в цветах, длинные волосы, и на лице выражение если не счастья, то радости. Будто вокруг нее все красиво, и она красоту эту любит. Черт, дайте салфетку, сейчас я расплачусь от умиления. В общем, квартира хорошая.

Маша тоже хорошая. Рассказывает так, что заслушаешься. Первое, что мы видим с друзьями, войдя в комнату, это гобелен незаконченный на деревянном станке. На гобелене — единорог на лугу, вокруг — травы, у него витой рог, а сам он красавец, дышит Альпами.


Единорог отдыхающий

Маша нам говорит, что это ее любимое существо, а в детстве, когда ее попросили нарисовать несуществующее животное (распространенный тест, по которому определяют самооценку и самомнение ребенка), она сразу нарисовала лежащего единорога. Психологиня сказала, что самомнение у нашей Маши не ахти какое и шагать ей по жизни будет тяжело, потому что животное на ее рисунке лежит и ноги у него отдыхают. А что ребенок единорога нарисовал, диковинное, сказочное существо, олицетворяющее свет, доброту, чистоту и волшебную силу, так это было невдомек.

— Ладно, бог с ней, с этой психологиней, — говорит Маша, — посмотри лучше, какие цвета на гобелене получаются, этого трудно добиться. Гобелен — дело для терпеливых, вдумчивых, ткется месяца за три, а то и за полгода. Это если работать каждый день по три часа. Батик — он в порыве рождается, это как вспышка. День, другой, и все готово. А тут — основательность, неспешность, классическая музыка, чтобы не сбиться.


Эксперименты

— Люблю я ткать, — говорит Маша, — располагает к спокойствию, и вещи очень красивые получаются. Можно из шелка их делать — тогда работы тонкие, как у французской знати на шпалерах XVII века, а можно с добавлением джутовой нити или с сезалем — тогда эффект некоей лохматости получается и гобелен становится объемным.

Из современных материалов можно ткать необычные, пространственные гобелены, делать из них почти что трехмерные скульптуры, и все это, как в институте учили, просто переплетением двух нитей (метод «корзина»). Маша и в батике пробует смешивать техники, чтобы под старину натюрморт получился и фактура в нем проявилась, трещины или зернистость. Гобелены ткет тоже по своим технологиям, так, что они кажутся или мохнатыми, лесными, или природно-морскими, с бусинами специальными, с раковинами, вплетенными в тело основы.

В общем, экспериментатор, не просто прикладник-художник. Поэтому у Марии вещи получаются живые, настоящие — приятно смотреть. И даже щупать приятно. Я тихонечко щупаю, чтобы она не заметила, — похоже на мех, а еще на пустыню или на землю коричневую — огромный гобелен, который я облюбовала, мягкий такой, называется «половинки» — как две части солнца, жары, засухи и теплых земель. Его выткали в качестве пробного экземпляра для каких-то немцев, да так и оставили дома.

Тут Маша делает паузу и говорит: «Прошу всех к столу, сейчас я про подвиг рассказывать буду».


Сотворение штор

На столе хлеб, вино. Овощи разные, бокалы с апельсиновым соком. Мои друзья жуют сыр и внимательно смотрят на Машу. Они с подвигом этим знакомы и поддакивают по ходу рассказа — видели все своими глазами, все чистая правда. А видели вот что. Эти немцы, которым Маша ткала гобелен, первоначально заказали ей шторы в свою гостиную. Расписать, в смысле. Вручную. Двадцать пять (я не шучу), целых двадцать пять квадратных метров плотного атласа и чтобы в духе Густава Климта. Этими шторами Маша болела чуть ли не год.

Сначала она нарисовала эскизы, причем на картоне и в красках. Потом, когда все было одобрено и оставалось только начать и кончить, Маша вдруг передумала. И поняла, что надо все переделать, потому что геометрический орнамент не информативен. А лучше вокруг центральной фигуры — обнявшейся пары — нарисовать символы всего мироздания: и знак солнца, и знак луны, и армянские знаки, и индийские, спиральные узоры, и еще много всего. То есть, годовая работа художественной Машиной росписи — это было почти как творение мира. С самого начала и до наших дней.

В комнате, где перемещаться разрешалось с трудом, была установлена огромная рама — 3,3 на 1,2 метра, а на ней растянута ткань, и уж по ней был написан подвиг. Им Маша по праву гордится — нелегко все вручную. Но особливо нелегко в наши дни с заказчиками общаться, заказчик сегодня капризен, упрям и норовит сам все сделать, а потом тебя обвинить в непрофессионализме и денег не дать.


Дестрой и красота несовместимы

Один раз некий заказчик попросил особняк нарисовать, с джипом могучим в перспективе. Типа, шарф. Но Маша отказалась. Да, шарфы она шелковые рисует, расписывает холодной техникой (просто основа и сверху краски, без воска) и продает. Но другие. Такие, как женщинам нравится. С цветами и птицами. Или с греческими мотивами, как на античных вазах с скульптурами в Пушкинском. Там Маша все детство свое провела. И детей своих водит.

Женщинам и детям, как было сказано, нравится Машино творчество. Потому что все в нем красиво — если шарфы, то с цветами, если керамика, то с разными травами, как Маша делала для Резо Габриадзе, если батик, то декоративная старина, в целом, сплошная отрада. Я Машу спросила: а стоит ли все время красоту вырисовывать? А модерн-арт, а мегаполис, а современная техника, а новаторство, в конце концов?

Но ей это не нужно. Она очень хорошо и вдумчиво объяснила, видно, думает об этом часто, подхватывает сразу, продолжает сама. Говорит, что это не для нее — жесткий внутренний штурм, что придумывает она только то, что ей радостно и интересно, в чем чувствует себя приятно и гармонично, и старается этот праздник и гармонию сохранить, передать — нет у нее желания все переделать.

Маша не из рациональных художников, она романтична, и иногда кажется, что живет в сказке, — необычен все же ее путь. Я потому и говорю о волшебном народце и книжках со сказками. Все мне кажется, что Маша из этого мира. Там, где на неведомых дорожках следы невиданных зверей, Средиземье, хоббиты, маги, эльфы, цветы и красоты… Толкиена я перечитала, что ли? Или, действительно, волшебницы существуют? Просто показываются редко, в основном летом и осенью, да и то нечасто — работают много. А зимой… зимой они сидят дома и ткут гобелены.