— Виктор, это, кажется, ваша первая ТЭФИ…

 — Да. Три раза я выходил в финал и три раза проигрывал. Поэтому ждал, что в конце концов на четвертый раз победить смогу.

— И победили. С помощью Бесчастных.

 — Да уж. (Смеется.) Это я так на пресс-конференции после ТЭФИ пошутил. Дело в том, что профессия спортивного журналиста очень зависимая. Вот комментируешь ты какой-нибудь матч с участием сборной России. Наша команда выигрывает, все говорят: молодец, прекрасный репортаж! А проигрывают наши — ты старался, работал. А начальство говорит: «Ну что ж ты! Вот в прошлый-то раз комментарий был посильнее». Три года я выходил в финал ТЭФИ, и три года наши проигрывали. В этом году я вышел в четвертый раз, и Бесчастных наконец забил. Вот я и получил приз. Кстати, это очень интересно. Например, в штат ОРТ меня пригласили, когда я откомментировал матч Лиги чемпионов. Тогда «Спартак» выиграл в Англии у тогдашнего английского чемпиона «Блэкберна». Я иногда просматриваю этот репортаж и понимаю, что он был далеко не лучший. Но ведь «Спартак» выиграл у чемпиона Англии! Поэтому я считаю, что не нужно слишком серьезно относиться к наградам. Все это условно.

— Но у вас же есть еще две медали. К ним тоже несерьезно относитесь?

 — Это уже другая история. Все-таки одна из этих медалей — «За боевые заслуги». Тогда моя жизнь ушла совершенно в другую сторону — армия, Африка, война. Конец 70-х годов, СССР почему-то воюет на стороне Эфиопии против Сомали. Я иногда задумывался: что я здесь делаю? Вроде бы нам не должно быть дела ни до Эфиопии, ни до Сомали. Тем более странно было бы погибнуть там, защищая не свою родину, а некие эфемерные интересы. А другая медаль — «За трудовую доблесть». Я был тогда корреспондентом ТАСС и участвовал в экспедиции по спасению застрявшего во льдах научно-исследовательского судна «Михаил Сомов». Возглавлял ее нынешний вице-спикер Думы, а тогда легендарный полярник Артур Чилингаров. На борту ледокола «Владивосток» мы проделали путь в Антарктиду. Там тоже было много интересных испытаний. Хотя бы потому, что ледокол не приспособлен, чтобы идти через все эти ревущие широты Новой Зеландии, Австралии. Он должен сразу выходить во льды и колоть их. А когда какое-то время ему предстоит выполнять роль обычного судна, он начинает ужасно себя вести. Это просто кошмарные воспоминания, потому что качку я плохо переношу.

— Вы ведь закончили иняз. Как потом оказались в журналистике?

 — После армии я устроился в ТАСС, работал там переводчиком и редактором. Чтобы стать корреспондентом, с этой ступени должны были начинать все молодые люди. Когда вернулся из антарктической экспедиции, мне предлагали стать корреспондентом в Лондоне. А я очень хотел попасть в нашу спортивную редакцию, поэтому отклонил все эти варианты. Тогда гендиректор ТАСС Лосев сказал мне: «Хорошо, в этом году спортивной редакции как раз исполняется 25 лет, и я подарю им новую ставку. Вас возьмут. Но я считаю это неправильным. Вы еще жалеть будете». Так я и оказался в спортивной редакции и до сих пор об этом не жалею.

— У меня сложилось ощущение, что между спортивными комментаторами в отличие от остальных телеведущих не существует конкуренции. Все дружат, общаются. Вы вот с Уткиным почти не разлей вода…

 — Здесь действительно рамки размыты. Не хочется жаловаться, но, вероятно, это объясняется тем, что на всех каналах не всегда хорошее отношение к спорту. Поэтому мы все держимся вместе и стараемся противостоять общему отношению к спорту, как к младшему брату. Конечно, и среди нас конкуренция есть, но как только тот же Уткин просит меня в чем-то помочь, я первым прихожу на помощь. И наоборот.

— Вы сказали, что отношение к спорту на всех каналах разное. Как обстоят с этим дела на ОРТ?

 — В защиту руководства ОРТ (хотя его не нужно защищать) я могу сказать, что люди там прежде всего думают, как сделать канал успешным и конкурентоспособным. Это значит, что все программы должны быть рейтинговые. У спорта сейчас рейтинг ниже, чем у игровых программ или фильмов. Поэтому, естественно, ему не уделяется достаточно времени. Другой вопрос, что это замкнутый круг. Чтобы у спорта появился рейтинг, его нужно начать показывать широко. А не показывают, потому что нет рейтинга. Как разорвать этот круг — неизвестно. Наверное, будущее в показе спорта все-таки за специализированными спортивными каналами. На Западе это уже вовсю практикуется. Человек покупает подписку на футбольный канал за 60—70 $ и смотрит футбол. А у нас от людей требуют совершенно абсурдные суммы. Значит, единственный путь, чтобы государство как-то озаботилось проблемой спорта как частью здорового общества, — взять на себя создание такого общедоступного спортивного канала. Но пока это утопия.

— Вы не обиделись, когда с появлением программы «Времена» вам предложили подыскать новое название для вашей уже сложившейся передачи «Время футбола», а не Познеру подумать над новым вариантом?

 — В свое время я предложил название «Время футбола», потому что считал слово «время» знаковым словом для Первого канала. Я не думал, что, если после программы «Время» будет идти «Время футбола», это явится перебором. Точно так же не считаю, что было бы перебором, если после «Времени» шли бы еще «Время футбола» и «Времена». Но руководству показалось, что в сетке это смотрится некрасиво. Обиделся? Не думаю. Потому что сделано это было достаточно деликатно. Мне позвонил Эрнст, сказал, что так нужно для канала. Они, кстати, очень долго думали по поводу названия программы Познера. Она должна была называться «Владимир Познер» или просто «Познер». Но потом пришли к «Временам». Мне предложили сохранить окончание «…с Виктором Гусевым». Что можно было придумать? Только «На футболе». Так и родилось это название.

— А вы сами давно были на футболе в качестве обычного болельщика?

 — Я все время бываю на футболе, но в ложе прессы. А так, чтобы купить билет… Это было, пожалуй, лет 25 назад. Но что касается игры — в футбол играю постоянно. У нас даже появилась своя сборная спортивной редакции ОРТ. Правда, к сожалению, месяц назад я сломал ребро — столкнулся с вратарем. Так что пока не играю.

— Комментирование матча — это сильное психологическое напряжение. Как вы после этого приходите в себя?

 — После репортажа можно выпить водки или пива. И это я, в общем, практикую. Кстати, у разных комментаторов разные принципы. Некоторые, наоборот, принимают 100 грамм для храбрости перед репортажем. У меня такого никогда не было. Был, правда, один момент, когда я выпил во время комментирования. Несколько лет назад в Варшаве «Спартак» играл с «Легией» в Лиге чемпионов. Было страшно холодно, ветер на стадионе. Нам выдали какие-то военные серые одеяла, но это не спасало. Со стучащими зубами я откомментировал первый тайм и единственное, о чем думал, — как в перерыве пойти в фойе и согреться. Раздается свисток судьи, я собираюсь идти, как вдруг пресс-атташе «Спартака» Трахтенберг делает мне знак: ни в коем случае не уходи, сейчас будет что-то важное. Оказывается, в этом перерыве Романцев сказал своим футболистам, что уходит из «Спартака» и переходит в сборную тренером. Я просидел весь перерыв, потом Трахтенберг ко мне подошел, и в начале второго тайма я первым сообщил об этом на всю страну. Это была сенсация. Но в результате не успел сходить вниз погреться. И понял, что сейчас просто умру. Видя это, польский коллега, сидевший рядом, налил мне стаканчик какой-то своей водки, я выпил и только за счет этого согрелся.

— Бывает, что во время матча вы реально за кого-то болеете, и поэтому в своих комментариях передаете личные эмоции?

 — Только на международных соревнованиях. Там я болею за нашу сборную. А когда играют две команды в чемпионате России — тогда болею только за себя и своих слушателей. В детстве я был болельщиком «Динамо», но как только начал писать о футболе — это мгновенно ушло.

— А со спортсменами, тренерами поддерживаете дружеские отношения?

 — Поддерживаю, но стараюсь, чтобы они не были слишком дружескими. Иначе это мешает. Ты не можешь объективно оценивать действия игроков на поле, когда знаешь, что у этого проблема, у того ребенок болен.

— Вы дома такой же эмоциональный, как и в кадре?

 — Да нет, наверное, поспокойнее. Я еще более эмоциональный, когда играю в футбол. Тогда никто меня просто не узнает: могу сорваться, наорать. А после игры снова превращаюсь в нормального человека.

— Кто же тогда в семье самый эмоциональный?

 — Таких много. У меня же сплошные женщины в семье. Жена Оля, две дочки — Юля и Нина. Собака Баффи — тоже она. Так что дома я в абсолютно женской компании. Единственный единомышленник — это кот. Да и тот кастрированный. (Смеется.)

— Тяжело, наверное, в женском коллективе.

 — Да нет, привык уже. В этом даже есть свои плюсы. Я очень люблю своих дочек, и мне иногда даже странно представить, чтобы у меня был сын.

— Но девочек ведь в футбол не отдадите?

 — Не отдам. Хотя женский футбол сейчас развивается, у меня двоякое отношение к этому виду спорта. А моя младшая дочка Нина, которой 12 лет, совершенно неожиданно для нас недавно пошла и записалась в волейбольную секцию. Занимается с удовольствием. Так что до футбола пока не дошло.

— А вы, кажется, еще и в теннис играете?

 — Умею на среднем уровне. В детстве я очень много играл. Нашим соседом по даче был знаменитый актер-комик Игорь Ильинский. Он своими силами построил у себя на участке корт. И мы с его сыном Володей — моим очень близким другом — много играли. А зимой заливали корт водой и гоняли в хоккей. В институте я играл в баскетбол. Так что я знаком со многими видами спорта. Но футбол все равно считаю самой умной игрой. Поэтому ее мне комментировать интереснее всего.

— Сейчас на ТВ активно крутится рекламный ролик с вашим голосом. Вас пригласили на озвучку после какого-то специального отбора?

 — Нет, мне просто позвонили, сказали, что есть такой английский ролик и нужно его озвучить. Я приехал, немного поправил текст (первоначальный перевод звучал немного странно). Потом сел и озвучил. Затем пришел ведущий Алексей Веселкин с сыном. Они озвучивали Бэкхема и мальчика. Все было очень быстро.

— Знакомые потом над вами не подшучивали? Типа: «Это просто не день Гусева…»

 — Подшучивали. (Смеется.) Многие считают, что за ролик мне ТЭФИ и дали.