Первое, что привлекает в Марюсе Вайсберге, — его обаяние и жизнерадостность. Долгое время режиссер прожил в Голливуде, а российскому зрителю подарил такие комедийные фильмы, как «Любовь в большом городе», франшизы про «свидания» и «Гитлер капут!». Помимо своих работ в светских кругах Марюс известен как покоритель женских сердец. Но актриса Наталья Бардо стала гораздо большим, чем простое увлечение. Любимой женщине режиссер готов предложить и руку, и сердце.

Вданном случае так и хочется воскликнуть: как тесен мир! Летом прошлого года мы общались с Натальей, делали большое интервью. Актриса с нежностью рассказывала о человеке, в которого влюблена, но не называла его имени. Тогда мы и подумать не могли, что речь идет о Марюсе Вайсберге. Однако на церемонии «Человек года» GQ режиссер появился именно с Натальей Бардо. «У нас все серьезно и эксклюзивно», — прокомментировали, смеясь, они. А скептики в скором времени убедились, что это действительно так. Похоже, накануне своего 45-летия Марюс наконец-то нашел свою любовь. И готов не только стать примерным семьянином, но и… заботливым отцом.

— Марюс, прежде всего что является для вас показателем успеха?

— Успех — это для меня самореализация, чувство удовлетворения от своего собственного прогресса. Не то, как воспринимают тебя люди, а именно твое собственное ощущение, насколько ты соответствуешь тем требованиям, которые предъявляешь по отношению к себе.

— Ваш отец, Эрик Вайсберг, был известным кинопродюсером, работал с легендарными режиссерами. Профессию выбрали под его влиянием?

— Да. Отец был директором нескольких фильмов Андрея Тарковского, в том числе «Зеркало», «Андрей Рублев», Сергея Бондарчука. Дружили наши семьи и с Михалковыми, и с Андроном Кончаловским. Я вырос на съемочных площадках. Конечно, эта профессия казалась мне сказочной. Кроме того, я по складу гуманитарий: мне хорошо давались языки, я писал стихи, литература была одним из моих любимых предметов.

— Не страшно было вступать на этот путь, когда видишь рядом таланты такой величины?

— Я был очень уверенным в себе молодым человеком. (Хохочет.) И эта бравада помогала на ранних этапах жизни. Но опасения, конечно, присутствовали. Во-первых, они были вызваны самим папой: он, как никто другой, понимал всю ответственность, которую возлагает эта профессия, и уровень конкуренции в ней. У режиссеров большие нервные и физические нагрузки, как следствие, проблемы со здоровьем. Как любой еврейский папа, он пытался меня предостеречь, уберечь от стресса. Но я был очень упертым, я Овен по знаку зодиака, поэтому слушал-слушал, но делал все по-своему.

— Во ВГИК сразу поступили?

— Я сам прошел первые два тура. Поступал под маминой фамилией Бальчюнас. Папа даже не знал, что я подал туда документы. Но на каком-то этапе Владимир Наумович (Владимир Наумов, руководитель курса. — Прим. авт.) выяснил, что я сын Вайсберга, из киношной семьи. Мне сказали: что же ты молчал? И после этого все стало легче. Но папа был очень впечатлен, что я сам прошел эти два тура.

— А для чего вы затеяли эту интригу? Хотели свои силы проверить?

— Да, мне не хотелось, чтобы папа об этом знал. Потому что получалось, что таким образом я как бы прошу его о помощи. И мне хотелось доказать, что я могу и сам. До какой-то степени мне это удалось.

— Потом ореол романтики профессии потускнел?

— Нет, ведь у меня у самого все сложилось, как в кино. Во ВГИКе я учился с удовольствием, и Владимир Наумович считал, что у меня большой потенциал. Но случилось так, что летом я проходил практику у отца на картине Андрона Кончаловского «Ближний круг» и познакомился там с актрисой Лолитой Давидович. К ней приехал ее жених, Рон Шелтон, мы подружились. Я показал ему несколько своих вгиковских работ, и он пригласил меня поработать ассистентом на его фильме «Белые люди не умеют прыгать.

— В Голливуд?

— Да. Я попросил у Наумова академический отпуск. Тот сказал: я с удовольствием тебе его дам и возьму обратно на курс, если ты приедешь, — но ведь ты не вернешься. Так и получилось. Я уехал и попал на большой голливудский продакшн. Шел 1991 год. Для меня, неизбалованного парня из Советского Союза, все было как в сказке: ярко, интересно, дух захватывало. Я понимал, что многому могу здесь научиться, и очень старался. Наблюдал, как работает Рон, как он общается с артистами, продюсерами, главами киностудий. Английский я знал прилично, поэтому все хорошо понимал и впитывал как губка. На меня тоже с интересом реагировали, ведь и я был для них своего рода диковинкой — парень из советского перестроечного пространства. Это был очень позитивный, замечательный период в жизни, и не могу сказать, что какие-то иллюзии о профессии развеялись. Потом я поступил в Школу кинематографии и телевидения в Южной Калифорнии, там все тоже было волшебно.

— Из Москвы 91 го попасть в Голливуд — это, конечно, сильное потрясение. Что поразило больше всего?

— Все! Контраст был настолько разителен во всех аспектах жизни: совсем другие краски, культура, быт. Но в первую очередь поразило отношение людей к работе. В нашей стране в интеллектуальных кругах комедию как жанр воспринимают снисходительно. Это пошло еще из советских времен, когда картины Гайдая считали «ниже плинтуса». Фильм, на котором я работал с Роном, тоже был комедией, но все очень уважительно и ответственно относились к процессу. Каждая шутка, комедийное проявление — все было настолько отточено, столько средств вложено — конечно, я был впечатлен. В России тогда такого не было. Сейчас границы стираются. Когда я нахожусь на среднебюджетных площадках Голливуда, они напоминают мне мою собственную площадку, не могу сказать, что между ними бездна. Но самое главное — мне в Голливуде привили профессиональное, серьезное отношение к комедийному жанру.

— Вам не пришлось покорять Голливуд, как многим эмигрантам. Вас сразу пригласили на работу…

— Ну работа на самом деле была не самая гламурная. Я был личным ассистентом режиссера и занимался тем, что перегонял его машину, приносил кофе, отвозил в прачечную какие-то вещи. (Смеется.) Но тем не менее я понимал, что мне очень повезло. У меня же не было разрешения на работу. Мне платили наличными под столом — триста долларов в неделю, сумасшедшие по тем временам деньги. И я понимал, что мне выпал уникальный шанс чему-то научиться в профессии. Не могу сказать, что прямо с самолета попал в режиссерское кресло, но, наверное, судьба была ко мне более благосклонна, чем к другим эмигрантам, пытающимся пробиться в Голливуде.

— Когда к вам пришел первый успех?

— Я снял фильм с Кристиной Ричи «Мест нет», он выиграл много призов на разных кинофестивалях, в том числе и московском. И, помню, я еду из Питера в Москву, мне звонят из Голливуда и говорят, что мой сценарий понравился Кевину Кёстнеру. Он хочет сниматься и готов встретиться уже через два дня! И я как приехал в Москву, тут же сел в самолет и полетел обратно в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с Кевином. Это было для меня эпохальным событием. До этого я работал в независимом малобюджетном кино, а тут вышел на другой уровень, познакомился со всеми большими «голливудскими шишками» — агентами, продюсерами. Хотелось себя ущипнуть, чтобы проверить, не сон ли это.

— Фильм вышел на экраны?

— Нет, увы. Еще пару месяцев мы работали непосредственно с Кевином — доделывали под него сценарий. Фильм уже прошел подготовительный период, но кинопродюсеры не сошлись по вопросу гонорара, в итоге Кевин даже судился с этой компанией. Мне тоже выплатили деньги за сценарий. К фильму до сих пор большой интерес. Может, и к лучшему, что в свое время его не сняли. Тогда не могло быть и речи, чтобы я сам его режиссировал. А сейчас я могу это сделать.

— С чем было связано ваше решение поработать в России?

— Постепенно я стал понимать, что моя стезя — комедия. Но в Голливуде, чтобы выдерживать конкуренцию, надо не только в совершенстве знать язык, но и понимать менталитет. Ведь юмор тесно связан с культурными корнями. Да, я писал и продавал сценарии, но в какой-то момент понял, что конкурирую с людьми, которые находятся здесь на родной почве. Получается, что уже на старте я даю им огромную фору. Потом в моей жизни произошло очень трагичное событие — умер отец. Я приехал в Россию на его похороны и… получил предложение снять русскоязычный фильм. В итоге все это вылилось в такую долгоиграющую историю.

— То, что вы работаете в жанре комедии, связано с вашим характером — легким, веселым? Или вы считаете, что зритель все же идет в кино для развлечения?

— Нет, я снимаю комедии не из убеждения, что кино существует, чтобы развлекать человека. По сути, фильм — это эквивалент общения с человеком, режиссером. И все мы по-разному воспринимаем жизнь. Если Андрей Звягинцев видит все в серо-холодных тонах, тот же Джеймс Брукс, которого я очень люблю, верит в добро, в лучшее в людях, в светлую сторону их натуры. Оба они очень талантливые мастера, которые навязывают свою точку зрения зрителю. Мое видение мира гораздо ближе к видению Джеймса Брукса.

— Недавно вышел фильм «8 лучших свиданий». Уже были и «8 первых», и «8 новых». Почему вы снимаете продолжение и о чем для вас глобально эти истории?

— Про веру в самое лучшее, что есть в нас: празднование любви, гуманности и свободы духа. Это если глобально. А что касается франшизы «свиданий» — все три истории абсолютно разные. Если назвать их по-другому, они будут абсолютно независимы друг от друга. Особенно «8 лучших свиданий», который не имеет отношения к первым двум даже по концепции. Из своих «свиданий» и «любви в большом городе» я делаю бренд, который узнают зрители. Дело в том, что сейчас в России снимается огромное количество «пластиковых» комедийных фильмов, выделиться на рынке становится сложно. Мы придумали вот такой маркетинговый ход. Чтобы люди, увидев афишу с новым фильмом, понимали: это «свидания», они всегда смешные и приятные. И, на мой взгляд, совсем не обязательно, чтобы новая картина были прямым продолжением предыдущей".

— Но актеры заняты одни и те же.

— В третьем фильме уже играет Вера Брежнева, а не Оксана Акиньшина. И сюжет не связан с просыпаниями в одной постели. Если зритель отреагирует позитивно, мы продолжим общаться таким образом. Сделаем и четвертый фильм, и пятый".

— Коммерческий успех — для вас показатель, что кино удалось?

— Конечно. Это не только творчество, но и бизнес. Тут я не открою какой-то сенсационной новости. Чтобы снять хороший фильм, нужны деньги. Это дорого стоит, и деньги надо возвращать. Так что финансовый успех важен. Успех творческий — гораздо более сложная и субъективная сфера. Сколько людей, столько и мнений. Правда, в случае с комедией проще: если люди смеются, значит, фильм удался.

— Вы болезненно воспринимаете критику? Чье мнение для вас важно?

— Кино я уже давно воспринимаю так: либо оно живое, либо мертвое. Для меня все фильмы делятся на такие две обобщенные категории. Картины Звягинцева — это не мой мир, я плохо в нем себя чувствую, но они живые, поэтому я считаю их хорошими. Я стараюсь свое кино насытить жизнью, чтобы в нем были эмоции, пульс, была трансляция внутренней свободы. Это единственное, что для меня объективно. Все остальное — вкусовщина. Конечно, как и любому человеку, мне приятно, если моей маме понравился мой фильм. Или близким людям, чье мнение мне небезразлично. А вообще к критике я уже давно отношусь спокойно. Всем не угодишь, это безнадежное дело.

— Работая в России, пытаетесь внедрить голливудские стандарты?

— Я никогда не был избалован, я же не Спилберг. Это у него две недели строят декорации, а ему не нравится какая-то деталь, и он разворачивается и уходит домой. Я работаю в реальном мире. Были какие-то вещи, к которым нужно было приспособиться. Во-первых, здесь все происходит гораздо медленнее. (Улыбается.) Во-вторых, некоторые профессии просто отсутствуют. Например, художник по реквизиту — такой профессии здесь не было, когда я начинал. Но все компенсировалось большим количеством времени на съемки. «Любовь в большом городе» я снял за двадцать три дня в Нью-Йорке, и это было для меня стрессом. Вторую часть я снимал уже в Москве, было тридцать пять дней, и это огромная разница.

— Возвращение в Россию оказалось для вас успешным и в личном плане. Вы увезли в Америку невесту, Наташу Бардо…

— О да! (Смеется.)

— Это была любовь с первого взгляда?

— Честно говоря, Наташа нравилась мне давно. Мы контактировали в соцсетях, и я очень хотел познакомиться лично. Но Наташа не давала мне такой возможности. Вежливо отклоняла все мои приглашения на чай. (Смеется.) На тот момент у нее были другие отношения. К тому же она знала мою репутацию и не хотела раздавать авансы такому человеку…

— Какому?

— Ну не знаю, как бы себя понежнее назвать… (Смеется.) У меня сложилась определенная репутация, хотя, может, это и не совсем правда. Я воспринял решение Наташи нормально, с уважением. Но потом мы пересеклись на каком-то мероприятии, и тут уж я решил не упускать шанса. (Смеется.) После того как мне удалось вытащить ее в кафе на свидание, все стало развиваться очень быстро. Наташа идеально подошла мне и по темпераменту, и по душевным качествам, я ее очень полюбил. Это просто чудо, что настолько родного и близкого человека я приобрел за такой короткий срок. Благодарю судьбу за то, что мы просыпаемся вместе утром, как в кино.

— Тяжело было перевоспитаться?

— Да, все-таки не мальчик уже. Я понимаю, просто так такую репутацию не заработаешь, какая-то доля правды в этом есть. (Улыбается.) Но в душе я всегда хотел нормальных отношений, семьи. И когда у меня это не складывалось по каким-то причинам, я все равно в себя верил.

— Вы ведь уже были женаты в студенческие годы на американке.

— Это был фиктивный брак. Мишел была моей хорошей подругой, у нас были легкие, хорошие отношения. Когда мне нужно было получить вид на жительство в Америке, она предложила свою помощь. Но мы расписались не для того, чтобы создать семью.

— Может, вы из тех мужчин, которых привлекает недоступный объект? А когда он завоеван, становится неинтересно?

— Ну возможно. Все мужчины охотники по натуре. Но в случае с Наташей получилось иначе. Я своего добился, но при этом счастлив и ничего больше не хочу. Почти год мы вместе, это большой срок для меня. Не хочу загадывать, но пока нам хорошо, мы живем и радуемся жизни.

— Показатель серьезности отношений — ваше желание иметь ребенка. Это огромная ответственность. Вы к ней готовы?

— Я готов, да! Думаю, из меня получится хороший еврейский папа, заботливый и любящий. (Смеется.)

— Вы уже сделали Наташе предложение?

— Скоро. Я хочу, чтобы все это было как-то красиво, как в кино. Так что готовлюсь.

— Свадьба будет в Америке?

— Думаем об этом, но точно не решили. У меня много друзей в Лос-Анджелесе, и мама моя тоже живет здесь. Но, конечно, есть и Наташины родители, и друзья в Москве. Привезти всех сюда просто не удастся. Возможно, придется делать два торжества.

— Наташе нравится Лос-Анджелес?

— Да, здесь очень хорошо, особенно зимой. (Смеется.) Плюс двадцать три, рядом океан. Мы живем в моем доме, Наташа с мамой отлично ладят. Все довольны. У Наташи уже и друзья здесь появились, она активный, общительный человек. Теперь планирует поехать в Москву только на работу.

— Некоторые режиссеры категорически против того, чтобы снимать своих жен, другие только это и делают. Вы будете помогать Наташе в карьере?

— Как и во всем в жизни, я придерживаюсь золотой середины. У меня нет абсолютно никаких предрассудков по этому поводу. Я не считаю, что Наташу нужно снимать абсолютно во всех моих картинах. Но она талантливая, красивая девочка — почему бы ее не пригласить, если будет подходящая роль.

— Наташа не производит впечатления домашней девушки.

— Да, это правда, она нацелена на карьеру. Но я и не хотел такую жену, которая сидит дома. Поэтому я дам ей полную свободу заниматься тем, чем она хочет, реализовываться в профессии, иначе она не будет счастлива. А зачем мне несчастная жена?!