Ее нельзя увидеть на светских раутах и вечеринках. Она принципиально не пользуется машиной. Зато это ей рукоплескали Лондон и Париж. Что она любит, как познакомилась с собственным мужем и зачем ей нужен колодец без дна — выяснял Дмитрий Минченок.

Вообще-то я ожидал увидеть капризную и своенравную звезду, а встретил хрупкую веселую девушку.

Я поджидал ее в полутемном зале Большого, но даже сумрак не мог скрыть блеска глаз моей собеседницы. Тонкая, стремительная и очень простая, совершенно не похожая на приму. «Водички хотите или чаю?» — с ходу огорошила она меня своей заботой. «Воды», — попросил я и чуть запнулся. Мне показалось, что у девушки заплаканные глаза. Может быть, упала на репетиции, синяк посадила — мелькнула мысль. Тут девушка наклонилась, и я увидел, что подтеки туши под глазами — всего лишь игра света и тени на лице. Игра, которой подчинена карьера балерины, перелетающей из света признания в тень закулисной жизни. Расспросы о жизни девочки-легенды я начал с того, что обычно публика не видит.

Маша, скажите, а вы часто плачете?

Мария: «Смешной вопрос… В какой-то период — в самом раннем детстве — я часто плакала, но потом перестала. Мои педагоги в училище даже жаловались моим родителям, что меня совершенно невозможно заставить плакать. Их это пугало».

Почему?

Мария: «Ну, слезы — это же какой-то инструмент воздействия на ребенка. А если меня было невозможно вывести из себя, значит, педагог лишался этого инструмента. Это не могло не раздражать. В училище я всегда была в первых рядах, но это еще ни о чем не говорило. В школе ты один, а потом приходишь в театр — и это совсем другое. Напрасно мои любимые педагоги пытались выдавить у меня слезы, ведь я занималась любимым делом. А когда занимаешься любимым делом, там не может быть пропасти, там есть только вершины, которые рано или поздно преодолеваешь. Вы меня поняли?»

Про любовь к балету — да, а про любовь к жизни?

Мария: «А вы разве не слышите, как я смеюсь? У меня есть любимый муж. Любимая мама, бесконечно дорогая».

Классический список.

Мария: «А еще — любимый педагог. Меня вообще окружают люди, которым я доверяю. И наконец, я работаю в любимом театре, сложном… но любимом».

Трудно было пробиваться? Ведь за вами никто не стоял…

Мария: «И до сих пор никто не стоит».

Значит, институт фаворитизма вас не коснулся?

Мария: «Нет. И это к лучшему. Я только теперь это понимаю, глядя на прошедшие годы с высоты своих лет».

Извините, с какой «высоты»? Позвольте спросить, сколько вам лет, коли уж вы сами затронули эту тему.

Мария: «Я не очень юное создание. Половина рабочего стажа балерины отработана. Мне уже двадцать девять!»

Не наговаривайте на себя. Вам только восемнадцать.

Мария: «А вы не отпускайте комплименты. Хотя я на самом деле не чувствую себя на такой возраст. Вот кто-то говорит, что обучение балету сродни воспитанию в монастыре… Действительно, что-то схожее есть: железная дисциплина, вместо молитвы — тренинги и муштра с утра до ночи. Кому-то может показаться, что это узковато для развития личности… Но честно, только благодаря полученной в балете закалке, я научилась жить в реальной жизни.

Может быть, я о чем-то не догадываюсь, не знаю каких-то пороков, но, поверьте мне, и не хочу узнавать. Время, может быть, сейчас и неплохое, но и не самое целомудренное. А я очень избирательна в каких-то вещах. Цель оправдывает средства — это не по мне. Есть вещи, в которые я верю. Верю до конца. Если вы хотите знать мои заповеди, то я верю в светлую сторону человека, несмотря на то что существую в общем-то в одном из жесточайших мест человеческого общежития — в театре. Почему жесточайшем? Потому что это Большой театр. Люди здесь более яркие, их профессиональная жизнь по сравнению с другими профессиями более короткая, все происходит гораздо интенсивнее. Вот и все!"

Вы произнесли в определенном смысле оду Большому.

Мария: «А мне вообще кажется, что театр — это универсальный механизм, по которому легко судить о состоянии мира, в котором мы живем. Даже военно-политические катаклизмы можно предсказывать по театру: когда агрессия, когда мир наступит. Театр — это те же самые люди, что и везде, с теми же страстями и желаниями. Если в театре возрастает уровень агрессии, то и в мире тоже. Если в театре мир, будьте уверены, что и в мире будет все спокойно».

Признайтесь, кто воспитал в вас такое поэтическое мировоззрение?

Мария: «Наверное, родители».

А кто они были по профессии?

Мария: «Папа — госслужащий, но у него было любимое дело: он обожал делать и переплетать книги. Книги самых разных писателей в нашем доме были представлены моему детскому взору в таком ореоле красоты! С той поры я не люблю банальные переплеты. Люблю листать красивые книги. Просто обожаю старинные издания. Простота, что так модна сейчас, меня угнетает. Хотя я понимаю: это стиль времени».

ХУДОЖНИК И АКТРИСА

Когда слушаешь Марию, иной раз складывается впечатление, что секрет ее успеха — это здоровый гедонизм и железные нервы. На самом деле она верна своим принципам, главный из которых: относись к окружающим так, как хочешь, чтобы они относились к тебе.

Вы сказали, что верите в красоту. А где вы с ней сталкиваетесь?

Мария: «Это вы с какой-то закавыкой спросили, да? У меня муж очень красивый человек».

Он из балета?

Мария: «Холодно. Он художник».

А как же мы с вами только что о монастыре говорили? О замкнутом мире? Где вы могли познакомиться с ним?

Мария: «Считайте, что я искала… И вдруг получила подарок. Мы вообще в жизни часто получаем подарки, только не всегда умеем это разглядеть. А может быть, в жизни иногда нужно забыть обо всем и идти за своей мечтой… Любовь стоит того, чтобы зваться такой мечтой. А нашла я свою мечту просто в гостях. Я знала, что есть такая компания, в которой присутствует любимец, художник Сергей — все о нем говорят, тепло к нему относятся, — и, может быть, где-то подсознательно захотела его увидеть. Он тоже знал, что есть такая Маша. Но мы никогда до этого не встречались. Я не видела его работ, а он не видел меня на сцене. Все. Вообще-то о муже и своих интимных отношениях я не очень люблю говорить. Я придерживаюсь принципа, что свои отношения нужно скрывать».

Вы же видите, что все сейчас пытаются свою личную жизнь раскрыть. Каждый журнал только рассказы про личную жизнь и продает.

Мария: «Может быть, у людей, которые это делают, это последнее, что можно продать. Я могу их понять».

Не будем лукавить, но говорить только о балете в популярном издании — это слишком…

Мария: «Личная жизнь — это вопрос личного характера. Не хотела бы судить о профессионале, тем более о балерине, только по ее личной жизни. Поэтому я сама выбираю, что может сказать балерина, а о чем ей лучше промолчать».

Браво! Вы доказали свою несгибаемость.

Мария: «Нет-нет, я не стальная, хотя на сцене гнусь лучше, чем в жизни».

Хорошо, тогда я не про мужа, а про его живопись. Нравится?

Мария: «А вы как думаете? С живописью вообще очень смешно у меня получилось. Я, конечно, любила ее, но предпочитала классику: все ясно, понятно — сюжет, чувства. И то, что в моей жизни появился человек, который творит по-современному, в каком-то импрессионистском стиле, я восприняла как насмешку судьбы над моими вкусами».

В смысле? После знакомства с Сергеем вы стали лучше относиться к Ренуару?

Мария: «Буквально так… Я стала ценить краски. Я стала ценить перспективу. Я стала ценить несоответствие реальности. Стала видеть в этом гармонию. Я вам расскажу смешной случай. Как-то я зашла в Пушкинский музей, подошла к импрессионистам, смотрю на Моне, кажется. Чего-то не понимаю. Подошла поближе, отошла подальше. Не по-ни-маю. Что-то все такое расплывчатое. Кажется, даже ерунда. Не боюсь этого сказать. Такую ситуацию переживали многие. Но видно, я была очень красноречива в своем молчании, потому что вдруг услышала за своей спиной голос: „Что, не нравится?“ Отвечаю: „Не нравится“. — „А какие мысли вам навевает эта картина, какую атмосферу?“ — „Скуку!“ На этом диалог с незнакомцем закончился. Прошло сколько-то времени, я уже познакомилась с Сергеем, успела оценить его работы. Как-то поехала навестить свою маму и зашла в Пушкинский музей. Была осень. Подошла к Моне. Встала, смотрю на картину — и вдруг чувствую: все понимаю. Легкое ощущение выпивших людей. Нега. Солнце. Полдень! Понимаете?! Может быть, до всего нужно дойти. Может быть, душа должна вырасти. Мозги проявиться. Извилины от ударов судьбы загнуться. Не знаю. Но момент был очень поучительный. Вот тогда я поняла, что жизнь всегда над нами смеется. Нельзя говорить: я не люблю то, я не люблю это. Всему должен быть свой час и свое место».

А что тогда, с вашей точки зрения, вкус и безвкусица? Что такое гламур? В английском языке это шарм, обаяние, привлекательность. А у нас…

Мария: «Нечто непереводимое, ненужное и в общем-то загадочное… Но я думаю, это скоро изменится».

Вы — гламурная девушка? Вы ходите по светским раутам?

Мария: «Мне там скучно. Бесконечно. Часто приглашают. На какие-то выставки, открытия бутиков. А у меня время не позволяет. Я либо танцую, либо репетирую. В общем, жизнь богемного плана».

Богемного?

Мария: «Ночные бдения. Только в этом смысле! После спектакля уснуть сразу не удается. Психика напряжена. Вот и приходится чем-то заниматься. Я обожаю цветы разбирать, которые подарили. Потом и поесть можно. Я в день спектакля обычно ничего не ем. Только рано утром могу выпить чай — и все».

Это уже диета интересная. Ночью, значит, есть можно?

Мария: «Балеринам можно. Скажем так: третья половина дня затягивается до четырех часов утра, и все успевает перевариться».

Ну да, если спать до часа.

Мария: «До какого часа! Я в девять встаю, чтобы к одиннадцати быть на репетиции или у станка».

Убили. Значит, вы торопитесь, опаздываете, садитесь в машину…

Мария: «Нет, на машине я не езжу… Особенно когда тороплюсь. Пробки, знаете ли».

Значит, вас можно увидеть в метро?

Мария: «Конечно. Но вообще я предпочитаю ходить пешком. Мне это нравится. Я еще когда жила дома у мамы в Кунцеве, часто шла от театра до Кутузовского пешком. Была в полном восторге».

А нищим, когда видите, подаете?

Мария: «Когда верю — да!»

СТОЙКИЙ ОЛОВЯННЫЙ СОЛДАТИК

Доверчивость и надежность — так говорят про Машу в Большом ее коллеги. Не каждая звезда из балетного мира может заслужить такие слова в свой адрес, да еще сказанные в ее отсутствие. Может быть, поэтому Машу любят в театре практически все: от кордебалета, который она знает как свои пять пальцев, до дирекции.

Первый успех пришел к Маше на пороге ее взрослой жизни: через несколько дней после приглашения в Большой театр она получила золотую медаль Международного конкурса артистов балета в Москве. Однако талантливую девочку поставили только в кордебалет. О том, что это вызвало определенный стресс, говорить излишне. Маша все пережила. Но о ее невидимых миру слезах знали только родные.

Про Большой говорят, что это террариум единомышленников. У вас есть там подруги?

Мария: «Есть друзья. Подруга — была, но она ушла из театра».

То есть вы акцентируете, что у вас друзья только мужеского пола?

Мария: «Нет-нет, совсем не акцентирую, просто так сложилось».

А с девочками из кордебалета вы общаетесь?

Мария: «Конечно. Кастовость — это пошлая сторона любого театра. Просто есть люди, с которыми я общаюсь, а есть, с которыми не очень. Я обожаю наш кордебалет».

Мы тут заговорили о стереотипах… Я вспомнил слова знаменитого балетного критика Акима Волынского, который говорил, что когда он идет встречаться с балериной, то представляет себе воздушное существо без плоти, без крови, без ума и так далее. Смешно, да?

Мария: «Да, об этом столько говорено: какой должна быть балерина и как к ней нужно относиться. Иногда, суммируя все обывательские штампы, вдруг невольно подумаешь, что мы какие-то нелюди. На самом деле это просто смешно. Что же касается стереотипов в классике, то здесь это скорее каноны… Показать себя в большом классическом балете — трудно, но в то же время это единственный путь достижения вершины. Мне кажется, что в модерне невозможно так раскрыть свою сущность, как, например, в классике».

То есть вы не готовы танцевать только в современной хореографии?

Мария: «Умные люди говорят: „Никогда не говори никогда“. Всему свое время. Сейчас мне нужна сложность, преодоление ее, а классика до сих пор гораздо сложнее многих современных вещей. На порядок сложнее. Вы же понимаете, когда много рамок, им нужно соответствовать. И это рождает определенный запал».

Запал? А как вы относитесь к танго?

Мария: «Не скрою, я часто дома ставлю танго. В нем главное — ритм и драйв. У нас не было специального обучения танго, но я бы с удовольствием попробовала применить элементы этого танца в каком-нибудь балете, эти короткие секунды страсти. Хотя ритм танго нужно иметь в крови».

А вы по крови кто?

Мария: «По паспорту русская. С маминой стороны есть украинцы, а вот с папиной стороны — даже греки. Может быть, поэтому у меня такой странный разрез глаз…»

…И страстность, и независимость. А вы бы могли сами себя содержать?

Мария: «Да, но чтобы купить квартиру, не мешало бы иметь хотя бы одну нефтяную вышку в запасе. Хотя ее отсутствие меня ни капельки не пугает».

В императорском театре у балерин всегда были поклонники, меценаты… Великие князья в сердечных друзьях. Интерполируя это на наше время, спрошу: вы никогда не жалели, что не стали, допустим, женой олигарха?

Мария: «Быть женой олигарха или его возлюбленной? Себе я бы этого не пожелала, и, слава богу, меня это миновало».

А вы понимаете, когда станцевали гениально, а когда нет?

Мария: «Иногда угадываю, иногда нет. Тут ведь различать надо. Иногда бывает, что публике нравится, твоим педагогам нравится, но ты просто играешь. А иногда бывают моменты, когда нутром чувствуешь: вот сейчас ты живешь. И это ощущение незабываемое».

Искусство театра — сиюсекундное. Недолгое. Только пока балерина на сцене. Вы не боитесь, что когда-нибудь вас забудут?

Мария: «Вы беспокоитесь о вечности? Я за нее не беспокоюсь. Я не боюсь забвения. В любом случае я этого не узнаю. Это не мой страх. Это могут пережить мои дети, потом мои внуки, но не я. Я не боюсь, что слава меня не настигнет».

А вы уже ощущали ее?

Мария: «Честно сказать? Мне нет до нее никакого дела. И о том, что буду делать после балета, задумаюсь, только когда придет время. Кто-то говорит, что надо планировать «вперед»… Я не такая. Я этого делать не буду.

Я живу сегодня и сейчас. Если у меня останется что-то, что я не израсходую, тогда посмотрим. Ты каждое утро встаешь, и каждый день висит грузом, и ты знаешь, сколько тебе предстоит сделать. И это не количество встреч, интервью и съемок — это количество твоих физических усилий, которые ты должна сделать, чтобы станцевать то-то и то-то. Этому меня научили в училище: у колодца твоих возможностей не должно быть дна. С этой фразой дети приходят и уходят. Нет таких слов — «не могу». Другое дело — «не хочу». С этим труднее. Но слава богу, балета это не касается".

Вы капризная звезда?

Мария: «Я, как и все, капризничаю иногда, но это не способ моей жизни. Хотя я довольно спонтанное существо. Могу и на улице что-нибудь отчебучить под настроение».

Я думаю, вы для кого-то загадка, а для кого-то — кумир. У вас были кумиры?

Мария: «Как у всякой девочки, которая учится в хореографическом. Но когда я пришла в театр, я поняла, что все кумиры — это прежде всего люди. Кумиры не рассыпались, но они перестали довлеть надо мной, утратили свою власть. Я развязалась с этим. Знаете, что на самом деле меня во мне удивляет?»

Вы совершенно уникальный человек! Сами себе вопросы задаете! Расскажите!

Мария: «Откуда во мне рождается то или иное знание? С детства я помню третий этаж в училище, где нас учили общеобразовательным дисциплинам: физике, химии, истории, географии — в общем, всей этой неразберихе. Когда я слушала объяснения учителей, то иной раз просто не понимала, о чем они говорят. Какие-то иксы, игреки… Я этого просто не понимала, но каким-то образом получала четверки. Помню до сих пор: я должна была сдавать экзамен по литературе, мне выпал билет — прочитать стихотворение Лермонтова. Я смотрю на билет и понимаю, что его не знаю. И вдруг открываю рот, а этот стих из меня начинает литься. Главное, правильно льется. Когда мне сказали „спасибо“, я вообще не поняла, откуда это. Как пришло? А экзамен по французскому языку? Я получила чистую четверку. Вы думаете, я на следующий день помнила хоть один ответ хоть на один билет? Вот так я проучилась в школе. После этого я нигде не училась. Не могу себя заставить. Боюсь, что опять начну не понимать, о чем идет речь. Скажите, но разве при этом я произвожу впечатление неуча?»

Вы помните, какие комплименты я сказал вам вначале? Вы — интеллектуальны, поэтичны и возвышенны.

Мария: «Может быть, это стресс? Свойство памяти, которая выбрасывает из меня что нужно, а потом блокируется».

Я думаю, что если вы окажетесь в состоянии стресса на необитаемом острове, где будет только одна французская булочная, вы придете туда и скажете на чистом французском языке: «Дайте мне один багет».

Мария: «Это точно так и будет. Когда я работала в Японии (не зная японского), то спокойно могла объясниться с любым человеком на любую тему. Язык мимики и жестов — самый великий язык в мире. На нем можно озвучить великие вещи, все что угодно, даже тончайшие нюансы философии. Этому меня и научил балет».