Анастасию Волочкову знают даже те, кто имеет весьма слабое представление о балете, а под классическую музыку с удовольствием засыпает. Еще бы. Она постоянный персонаж светской хроники и участница громких скандалов. В ее женихах ходят самые богатые и влиятельные мужчины, причем не только наши, но и западные. За разбирательствами «Большой — Волочкова» и «Волочкова — Большой» страна следила похлеще, чем за страстями какого-нибудь мексиканского сериала. Ее ненавидят и считают стервой, обожают и называют богиней. А Настя к сложившемуся вокруг нее бурлению относится философски. И самое интересное — знает причину его возникновения.
— Настя, в январе вам исполнится 29 лет. Вы приближаетесь к тому критическому возрасту, когда женщина, не создавшая семью, близка к панике…
— Вы знаете, я никогда не впадала в панику по этому поводу. Мне всегда хотелось выйти замуж, уже будучи самодостаточным человеком, личностью, свободной в профессии и в своей жизни, чтобы я могла давать воспитание своим детям сама. И я думаю, что этот шаг совершить никогда не поздно. И лучше — один раз по-настоящему, навсегда. Или по крайней мере с надеждой, что это надолго. Я сейчас скажу вам больше: в моей жизни наступила счастливая пора — я люблю и любима. И мне кажется, что время моей свадьбы стремительно приближается. Я жду ее с нетерпением.
— Обычно сильных женщин мужчины боятся.
— Просто Игорь очень сильный человек: духовно, внутренне, физически. Очень интеллигентный и, наверное, такой, какого я ждала всю жизнь.
— Ваша мама, наверное, уже давно от вас внуков ждет?
— Мама как раз очень странно относится к моей свободе, моей жизни. Ее отношение ко мне объясняется тем, что она всегда была рядом, многое для меня сделала в творческом плане. Именно она была идейным вдохновителем моей сольной программы, поддержала в тот момент, когда я была вынуждена создавать этот проект, чтобы не остаться без работы.
— Это в том году?
— Нет. Семь лет назад, когда я впервые в балетном мире решилась делать сольные концерты… И мама, наверное, не очень смирилась с тем, что я становлюсь взрослее, что должна организовывать свою жизнь. Может быть, поэтому у нее присутствует некая ревность, личностная и творческая. На самом деле я ее понимаю и надеюсь, что мы найдем возможность прийти к нормальному взаимопониманию.
— Вы плачете в подушку?
— Я делаю это постоянно.
— От жалости к себе?
— Скорее всего от разочарования. Точно не от того, что жалко себя: я отношусь к себе очень самокритично и всегда считаю, что могла бы быть сильнее, лучше. Да, разочарование — это, наверное, единственное, чего я боюсь в жизни. Потому что оно, как правило, очень разрушительно и болезненно.
— В прессе вас постоянно выдают замуж, а по-настоящему хотя бы раз вам делали предложение?
— Предложений мне делали очень много, но замуж я ни разу не выходила. Многих людей, кстати, которых приписали мне в женихи, я даже не знаю. На самом деле это случилось после показа Натальи Дригант, в финале которого я вышла в платье невесты. Именно после этого во многих газетах вышли мои фотографии в свадебном, скорее даже подвенечном, платье с примонтированными женихами (Игорь Николаев, английский миллионер и адвокат Энтони Керман, Джим Керри,
— Кстати, вы общаетесь с Керманом?
— Он продолжает быть моим адвокатом и моим другом. Но ни о каких других отношениях здесь речи не идет. Только большая человеческая дружба, которой я очень дорожу.
— Он вел ваши судебные разбирательства с Большим?
— Нет. У меня были русские адвокаты.
— Какие у вас сейчас отношения с театром?
— На данный момент я имею право приходить в класс заниматься, репетировать. Спектакли мне, конечно, не предоставляют. То есть наблюдается, может быть, унизительная такая тенденция, как перевод меня на второстепенные роли или даже в кордебалет. Но это мне кажется настолько абсурдным! И я не могу позволить себе соглашаться на эти предложения. Да, если бы нужно было доказывать мастерам, что я могу, то я бы с удовольствием это сделала. Но я уже доказала все и Владимиру Васильеву, в постановках которого я танцевала, и Юрию Николаевичу Григоровичу, примой театра которого я сейчас являюсь. И я не считаю нужным тратить силы и энергию, чтобы что-то еще доказывать администрации Большого театра.
— Ну взяли и плюнули бы на них.
— Возможно. Но я отстаивала свои права быть в Большом театре, потому что не хотела его потерять по прихоти тех людей, которые давили на администрацию и просто унизительным методом выкинули меня оттуда в одночасье. Потому что мне дорого это место, которое я завоевала своим трудом и работой с профессиональными людьми, которые действительно являются личностями в балете, которые приглашали меня в этот театр, ставили балеты и давали мне право танцевать.
— Тяжело каждый день приходить туда, где вас не ждут?
— Мне было очень тяжело, когда я вообще не имела права заходить в Большой театр и была вынуждена заниматься где-то на стороне, искать залы. Поэтому очень благодарна театру Станиславского и Немировича-Данченко, который очень помог мне в этом вопросе. Вы знаете, меня поддерживали и артисты, и у нас сейчас прекрасные отношения.
— Гадостей не делают?
— Нет. Я замечательно общаюсь с девочками из кордебалета, со многими солистами, естественно, со своими партнерами Евгением Иванченко и Марком Перетокиным, которые поддерживали меня тогда и продолжают это делать сейчас. Еще я работаю с молодым и талантливым педагогом Элиной Пальшиной. Так что в этом плане все хорошо. Самое главное знаете что? Я не держу на администрацию зла, даже отчасти мне их немножко жаль. Жаль, что они так поступают в общем-то не по своей воле, потому что я прекрасно знаю, что никто не мог в мой адрес даже замечания сделать. Не было повода. Тяжело было, когда отвернулись очень сильные люди, которые могли протянуть руку помощи. Отвернулись или заняли позицию наблюдателя.
— Обиды на них нет? Сейчас-то вы с ними, наверное, опять общаетесь?
— Все вновь повернулись и вновь рукоплещут. А обиды нет никакой, я вообще стараюсь отказаться от этого чувства. Я его заменила на огорчение. Вот оно есть.
— А с артистами? С тем же Цискаридзе, который весьма нелестно о вас отзывался?
— Я знаю все, что обо мне говорил Николай, но тем не менее я уважаю его как танцовщика и считаю одаренным человеком. И когда меня выгоняли из театра, он помог мне провести еще несколько репетиций балета «Раймонда». Ну, ему дано право говорить обо мне все, что он думает и что хочет.
— Что касается театра. Согласитесь, если к вам захотят придраться, то придерутся в любом случае.
— В этом плане да. И сейчас я уже могу не скрывать, что для меня были поставлены жесточайшие условия моего возвращения. На меня был заведен специальный файл, куда сбрасывали не то чтобы промахи, а даже мелочи, к которым можно было придраться. Отмечали каждое мое появление на уроке балетного класса. Были выстроены жесточайшие графики моих репетиций. Навязывали время занятий, допустим, с трех до шести, хотя до меня и после зал мог пустовать. Знаете, что касается моих отъездов, то я была вынуждена утром приходить на урок Большого театра, чтобы меня отметили галочкой, затем садиться в дневной самолет и после перелета танцевать спектакль. А утренним рейсом в 6.30 или в 7 часов возвращаться обратно. Сразу идти на урок, вставать к балетному станку, чтобы никто не заметил моего отсутствия. И я выдержала этот испытательный срок, который длился больше полугода.
— С вами постоянно случаются какие-то скандалы, может, вас сглазил кто-то?
— Нет. Дело в том, что я прекрасно знаю, в чем причина. Она в личных отношениях, сложившихся или не сложившихся. Опять же, люди могут поступать так, как считают нужным, и тем более мужчина, в жизни которого много денег, возможностей и связей. Я не могу сказать — власти, потому что власть принадлежит только Господу Богу.
— Ну, власти земной.
— Я даже так бы не сказала. Потому что власть земная принадлежит творческим людям, которые имеют истинную власть над душами. А если мужчина поступает недостойно, мелочно, использует свои возможности, те же связи или деньги против женщины, я думаю, тем самым он проявляет свою истинную слабость. Или, может быть, это проявление каких-то комплексов.
— Может, он вас таким образом добивается?
— Скорее это была месть. Но я ни о чем не жалею. Я не жалею, что в своей жизни искренне любила человека, дарила ему душу, свое сердце и была этим счастлива. Потому что можно быть счастливым не только оттого, что ты любим, но и когда ты любишь. Вот если все, что со мной произошло, месть за это — я все равно счастливый человек, потому что достойно выдержала это противостояние, хотя оно было не на равных.
— Вас считают светским монстром и полагают, что, кроме посещения всевозможных вечеринок, вы больше ничем не занимаетесь?
— Я не так часто бываю на светских мероприятиях. И прекрасно понимаю — и это не секрет ни для меня, ни для остальных, — против меня организована антипиаровская кампания. На самом деле я очень домашний человек. И сейчас, когда мой любимый человек подарил мне котенка, я все время провожу с ним. Его зовут Мурысик. Он такой замечательный, совершенно белый котик с зелеными глазами. И он мне так напоминает моего Маркиза, который в прошлом году умер. Котик, который прожил со мной и мамой, больше, конечно, с мамой, 18 лет и стал для нас настоящим другом. И вот тот Маркиз был белый с голубыми глазами. И, может быть, как напоминание о нем Игорь решил мне подарить маленького Мурысика.
— А вы умеете готовить?
— Признаюсь: не умею. Простые какие-нибудь вещи типа омлетика или кашки, конечно, могу приготовить. Я с удовольствием занимаюсь хлопотами по дому: помыть посуду, постирать вещи, навести порядок. Но на это у меня не всегда хватает времени и сил, поэтому у меня есть прекрасная женщина, которая помогает и постирать, и погладить, и сделать уборку. Но что касается уюта дома — свечей, цветов, мягких игрушек, каких-то вещей, близких для меня, — я никому не могу это доверить и делаю все сама.
— Вы случайно не вяжете?
— Нет. Но в детстве я умела вышивать, меня научила мама. Мы раньше с ней это делали очень здорово и проводили за этим занятием многие часы. Мама обвязывала носовые платочки и вышивала на них цветочки, инициалы, а потом мы их дарили друзьям. И я ей в этом помогала.
— Давно в руки иголку не брали?
— Каждый день беру. Пришиваю ленточки к пуантам.
— Настя, век балерины недолог. Задумывались уже о том времени, когда придется уйти со сцены?
— Да. И я хотела бы уйти еще в молодом возрасте. Потому что балет — это искусство молодых людей, когда на сцене можно увидеть красивое молодое тело, увидеть жизнь. Каких-то конкретных дат я себе не ставила. Знаю, что это произойдет до 34—35 лет. Но я смогу найти себе творческое занятие. Мечтаю о создании своего театра, о балетной школе, в которой могли бы получать образование наши дети. Конечно, вижу кино как прекрасное и счастливое продолжение своей творческой карьеры. Может быть, телевидение.
— Я не могу представить: молодая женщина в полном расцвете сил — и пенсионерка?
— Вообще считается, что балерина может танцевать до 38 лет. Я не хочу. А вот что мне в «трудовой» напишут? Наверное, «пенсия» — честно говоря, не вдавалась в такие подробности.
— Вам сейчас платят зарплату в Большом?
— Да. 2900 рублей, то есть 100 долларов.
— Пенсию начислят небольшую.
— (Смеется.) Наверное, да.
— И из-за таких денег вам так треплют нервы?
— Но я же шла в Большой театр не из-за денег, а чтобы работать.
— Почему тогда не вернетесь в Мариинку, многие этот театр сейчас ставят выше, чем Большой?
— Я уже на эту тему разговаривала с Валерием Гергиевым. И хотела бы, может быть, не окончательно вернуться, а танцевать какое-то количество спектаклей, появляться на сцене и перед зрителями.
— А вам не хочется все бросить?
— Нет, именно потому, что мне очень жаль, что я всю жизнь, с раннего возраста, посвятила искусству балета.
— Настя, скажите, Ксения Собчак действительно выплескивала на вас вино?
— Это было и не единожды, причем случалось при каких-то невероятных обстоятельствах: на конкурсе красоты, когда я была членом жюри «Мисс Россия». Однажды перед встречей с Версаче в одном из ресторанов. Конечно, я много читала и знаю, какие она говорит слова, какие происходят нападки в мой адрес с ее стороны. Причины этого не могу понять. Если честно, то и за этим я вижу тех же людей, которые стоят в целом за всей этой ситуацией. Видимо, они выискивают недоброжелателей или скандальных личностей, которые могут пролить на меня грязь. Но я настолько ровно к этому отношусь. Главное, чтобы я не встала с ними на одну ступень.
— Вам не кажется, что вы стали заложницей собственной славы?
— Возможно, я и стала заложницей, но я думаю, что тот успех и то, хотя бы небольшое, признание стоят любых перипетий и испытаний. И я готова претерпевать много и гораздо больше ради того, чтобы не потерять свое лицо перед зрителем.