За это время имя Эрика Курмангалиева, сыгравшего главную роль, уже успели порядком подзабыть. Однако недавно он вновь заставил о себе заговорить. Еще бы: мужчина, который поет оперные арии женским голосом, сегодня — явление уникальное. Со времен кастрата Фаринелли таких певцов можно пересчитать по пальцам одной руки.

Пятнадцать лет назад спектакль «М. Баттерфляй» потряс весь театральный мир. Когда выяснилось, что томная восточная красотка с высоким голосом и грациозной походкой на самом деле — мужчина, в это поначалу мало кто поверил. Когда же все сомнения развеялись, в театр стали ходить именно на Эрика Курмангалиева, игравшего ту скандальную роль. Спектакль просуществовал полтора года и, разрываемый внутренними проблемами, закрылся.

Закрылся от всего мира и Курмангалиев. О его жизни долетали лишь какие-то невнятные слухи. А в этом году певец вновь появился в артистической среде — на Венецианском фестивале режиссер Рустам Хамдамов представил свой фильм «Вокальные параллели», где одну из главных ролей исполнил Эрик. Узнать его было, впрочем, нелегко: Курмангалиев вновь играет восточную красавицу с высоким голосом и грациозной походкой…

Таких голосов, как у Эрика Курмангалиева, больше нет ни у кого в мире. Высокий и гибкий, его контртенор гипнотизирует: есть в этих звуках что-то запретное, но манящее, табуированное, но искушающее…

Когда-то, несколько веков назад, так пели юные кастраты в солнечной Италии. Молоденьких певцов подвергали жестокой экзекуции, чтобы сохранить их изящные голоса — не дожидаясь возрастной ломки.

Голос Эрика потому и уникален, что ради него не пришлось ложиться под нож — такой тембр дан певцу от рождения. А он лишь умело использует свой природный дар.

Этим голосом я наслаждалась недели две. Почти ежедневно мне пришлось общаться с автоответчиком, который то пел изысканные трели, то истерично хохотал, то надтреснутым фальцетом выговаривал какой-то издевательский текст.

Запись на автоответчике менялась каждые пару-тройку дней. Так и представлялась картина: томный и надменный хозяин, приходя вечером домой, выслушивает мои настойчивые послания, а в ответ придумывает что-нибудь более экстравагантное. Когда мне показалось, что заочное знакомство слишком затянулось, объявился и хозяин.

— Да, это Эрик. Вы спрашиваете, можно ли сделать со мной интервью? А откуда вы обо мне узнали?

После секундного замешательства (это шутка или искреннее удивление?) я начинаю увлеченно объяснять: ну как же, кто не знает Эрика Курмангалиева, звезду спектакля «М. Баттерфляй», заново открытую на недавнем Венецианском фестивале?

— Вы знаете, ни «М. Баттерфляй», ни «Вокальные параллели» мне, честно говоря, не интересны, — нетерпеливо прерывает меня Эрик. — Я оперный певец и хочу говорить только о классической музыке. Ну как, вы еще не передумали делать со мной интервью?

Как вы полагаете — могла ли я ответить отказом?

Летят «утки»…

Нет мне никакого прощения! Позорно пропустить звезду мировой оперной сцены в толпе у модной столичной кофейни — это еще постараться надо. В свое оправдание могу сказать одно: я выискивала в серой массе яркое пятно — ведь все знают страсть Курмангалиева к роскошным, вызывающим нарядам.

А уже позвонив ему на мобильный, с удивлением обнаружила: в двух шагах от меня стоял скромный парень в темном пальто, замотанный до ушей теплым шарфом.

Эрик: «Да никуда я не пропадал. Я постоянно гастролирую. Чаще всего, конечно, за границей. Но и концерты по России в последнее время — не редкость. Россия вообще, судя по всему, изголодалась по классической музыке. Публику в провинции просто тошнит: к ним по два-три раза в год приезжает вся эта шушера — дутые попсовые исполнители, так называемая российская эстрада. Поэтому там, в глубинке, люди с удовольствием ходят на концерты классической музыки».

— Но в Москве, если я не ошибаюсь, вы в последний раз выступали лет пять назад…

Эрик: «Я давал гала-концерт в 2002 году, в октябре. Он тогда имел большой резонанс: скажу прямо, за прошедшие несколько лет такого феерического выступления на сцене Большого зала Консерватории больше не было».

Пока Курмангалиев разъезжает по миру, в театральной Москве множатся слухи вокруг его имени. Каких только разговоров, объясняющих его отсутствие, не приходилось слышать…

— Эрик, давайте опровергать или подтверждать многочисленные слухи. Я вот слышала такую «новость»: Курмангалиев стал воинствующим мусульманином, так что сейчас ему не до пения.

Эрик: «Ничего подобного. Я — космополит по жизни, человек мира. Поэтому в любой стране чувствую себя как дома. Но пока ни к какой религии не примкнул».

— Слух второй: Курмангалиев ушел в шаолиньский монастырь, где прожил несколько лет, — мол, поэтому его нигде не видно.

Эрик (долго смеется): «Ольга, это все легенды, о которых я слышу впервые только от вас».

— Хорошо, а что за история с завещанием легендарного танцовщика Рудольфа Нуреева? Говорили, что перед смертью он попросил одного своего друга написать про вас книгу — как о человеке, который навсегда войдет в мировую культуру…

Эрик: «Тоже слухи, увы. Не знаю, может, Рудольф и знал о моем существовании, но я не верю, что он написал такое завещание. Ко мне действительно обращался один писатель — иностранец с русскими корнями, который уверял, что Нуреев лично просил его встретиться со мной и выпустить книгу обо мне. Но вы знаете, сколько в мире проходимцев, которые просто хотят на чужой славе заработать деньги. Этот человек — из такой породы».

— Значит, вы с Нуреевым не были знакомы?

Эрик: «К сожалению, нет».

— Скажите, а какой самый необычный слух вы о себе слышали?

Эрик: «Из последнего: Курмангалиев сделал операцию по перемене пола и сейчас живет в Москве в образе дамы. Причем этот слух родился в недрах Большого театра, не просто так. Я очень долго смеялся, когда услышал подобное. Впрочем, я привык ничему не удивляться: сколько себя помню, вокруг моей персоны вечно ходят какие-то разговоры и сплетни».

Вернемся к нашим баранам

Долгое время обладатель уникального контртенора и не подозревал, что чем-то отличается от других. До совершеннолетия он жил в глухом казахском ауле, пас овец и баранов и мало задумывался о собственной исключительности.

Эрик: «Хотя я постоянно пел — сколько себя помню. Сначала репертуар Людмилы Зыкиной, Ольги Воронец. У меня в детстве был такой низкий детский альт, который позволял мне подделывать их тембр. А потом, лет в двенадцать-тринадцать, я вдруг резко увлекся классической музыкой. Что хорошо было в советские времена: тогда и по телевизору, и по радио постоянно транслировались концерты классики. Я заставил родителей купить мне магнитофон — знаете, тогда продавались такие громадные механизмы с катушками — и записывал концерты, вызубривал все партии до последней ноты и голосил сутки напролет».

— Как родители относились к вашему увлечению музыкой?

Эрик: «Отец был очень против. Он даже нередко колотил меня. Вообще в психологии восточных народов заложено, что мальчик, который хочет стать артистом, — это позор для семьи. Мужчина должен заниматься настоящим делом, и все такое прочее. Но мой отец погиб, когда я был еще совсем маленьким, а мама меня всегда поддерживала».

— Когда пришло понимание, что вы не такой, как все?

Эрик: «Когда я приехал в Алма-Ату поступать в консерваторию. У себя в ауле я пел, пел, пел, а тут вдруг приехал в Алма-Ату — и все ахнули. Конечно, меня пытались переучивать: мол, как же так, мужчина почему-то поет женским голосом. В Советском Союзе это было невозможно! Так что всякие инсинуации наблюдались по поводу моего тембра. Но окончательно я понял, что у меня действительно уникальные вокальные данные, только когда перебрался в Москву. Я поступил в Гнесинку, и на всех экзаменах по вокалу обсуждение моей персоны длилось по три-четыре часа. И всегда — всегда! — я находился на грани вылета».

— Вы комплексовали или гордились, что ни на кого не похожи?

Эрик: «Я не комплексовал и не гордился. Понимал, что это — мое естество. Со второго курса я начал гастролировать по всему Союзу, что уже говорит о многом. Хотя, конечно, мне пытались ставить препоны. Была одна такая народная артистка, не буду называть ее фамилию, — так вот, на каждой комиссии она обязательно заводила разговоры о том, что мое творчество — это влияние буржуазной культуры и что советская общественная мораль не позволяет нам расслабляться и выпускать таких вот „профессионалов“ на сцену».

Пугачевский бунт

Тогда же — на втором курсе Гнесинки — произошла встреча, которая надолго определила дальнейшую певческую карьеру Курмангалиева.

Эрик: «Шел восьмидесятый год. Мы с моей подружкой Еленой Шароевой, решив петь дуэтом, стали узнавать, где нужны вокалисты. И как раз в это время дирижер Валерий Полянский собирался репетировать Вторую симфонию Альфреда Шнитке — на сцене Концертного зала имени Чайковского. Это произведение великий композитор написал по заказу Би-би-си для какого-то контральто, причем Альфред Гарриевич был уверен, что в СССР исполнителя с такими вокальными данными найти невозможно. Поэтому, услышав меня, он испытал настоящий шок. Так я попал в поле зрения Шнитке, и мы начали сотрудничать. После той первой работы специально для меня и Аллы Пугачевой мэтр написал кантату „Доктор Фауст“. Но, к сожалению, выступить вместе с Аллой Борисовной нам так и не удалось».

— Почему?

Эрик: «Это сейчас на сцену Большого зала Консерватории может выйти любой человек, который в состоянии заплатить деньги. А тогда к этому относились очень серьезно. Чиновники от Министерства культуры не могли допустить, чтобы скандальная эстрадная звезда выступала на классической сцене. Поэтому они сделали все, чтобы сорвать наш проект. И в итоге на премьере вместе со мной выступала солистка Большого театра Раиса Котова, которая заменила Пугачеву».

— Вы и позже работали вместе с Альфредом Шнитке. Каким он вам запомнился?

Эрик: «Интеллигентнейший, образованнейший, мягкий. Он был очень светлым, ни капли негатива. Хотя в то время на него начались такие гонения со стороны Союза композиторов, что вынести их мог только сильный духом человек. Хотя, может, именно из-за мягкости Шнитке эти гонения и были возможны. Им казалось проще стереть человека, который не противится их пыткам. Хотя на деле оказалось, что он — великий композитор».

— Вы это тогда понимали?

Эрик: «Конечно. Не понять такое — невозможно».

— Еще вы очень долго сотрудничали со Святославом Рихтером…

Эрик: «Это было больше, чем сотрудничество. Мы много общались и вне работы. Рихтер — потрясающий во всем: Музыкант и Человек с большой буквы. И в то же время — шалунишка, хулиган, очень веселый и открытый. Мы даже частенько выпивали вместе, но все равно во время вечеринок наши беседы были о музыке».

Вокальные параллели

Несмотря на известность в оперном мире, культовой личностью Эрик стал после роли в спектакле Романа Виктюка «М. Баттерфляй». Его и сегодня продолжают узнавать по той работе пятнадцатилетней давности.

— По телефону вы предупредили, что говорить о «М. Баттерфляй» вам совсем не интересно…

Эрик: «И сейчас могу повторить все то же самое».

— Но почему? Разве это не заманчиво — попробовать себя в чем-то новом?

Эрик: «Так я и попробовал. Но вы не забывайте, что любая театральная постановка — это всегда коллективное творчество. Я понимал, что если я соглашусь, спектакль будут ставить именно на меня. И значит, десятки людей станут зависимы от моей персоны. А поскольку я — человек свободолюбивый, не терпящий компромиссов в творчестве, то мне важно было знать наверняка: „М. Баттерфляй“ получится по-настоящему фееричным, имеющим отношение к театральному искусству, а не окажется обычным мыльным пузырем, который раздуют и преподнесут охочим до жареного зрителям. Меня уговаривали два месяца, пока я не согласился».

— И спектакль стал явлением в театральном мире. Леонид Парфенов, к примеру, в «Намедни» поставил премьеру «М. Баттерфляй» в один ряд — по значимости — с убийством Раджива Ганди, референдумом о сохранении СССР и распадом Югославии…

Эрик: «Да, эта постановка стала серьезным событием. И только благодаря моему участию. Но знали бы вы, сколько сил мне стоил каждый выход на сцену. Я ведь там не только пел, но и плясал, и произносил монологи. Мне проще было спеть сольный концерт, чем участвовать в таком шоу».

— Спектакль «М. Баттерфляй» продержался на сцене полтора года. А потом вы ушли. Из-за усталости?

Эрик: «Нет, я ушел из-за хамского отношения администрации. Даже не ко мне — со мной-то, наоборот, эти люди всегда вели себя довольно мягко, потому что понимали: я уйду — и постановку придется закрывать. А вот с прочими актерами общались как с рабами. Но я честно выполнил все свои обязательства: ушел только после того, как истек срок действия моего контракта. А дальше начался вообще кошмар: чтобы не потерять спектакль, на мою роль ввели какого-то контртенора, который пел в микрофон (при слове „микрофон“ на лице Курмангалиева появляется брезгливая маска. — Авт.). И полгода они разъезжали по стране с афишами, где было написано мое имя».

— А почему про свою работу в фильме «Вокальные параллели» вы тоже не хотите говорить? Режиссер — Рустам Хамдамов, ваша партнерша — Рената Литвинова, картина была в этом году показана на Венецианском фестивале… Есть о чем рассказать.

Эрик: «Мы снимали эту ленту целых восемь лет — периодически возникали проблемы с финансированием. Так что сняли, выпустили — и до свидания. Кино — не мой жанр».

— Но фильм вам понравился?

Эрик: «А я его пока не видел. Как-то не складывается собраться и посмотреть, что получилось. Да и нет особого желания. У меня сейчас другие задачи: мы с моими коллегами занимаемся тем, что реставрируем неизвестные оперы Моцарта и Россини — разыскиваем их по крупицам, переписываясь с музеями в Европе, Америке».

«Вокальные параллели» — кино очень странное. Несколько бывших актрис, путешествуя по бескрайним степям, вдруг обнаруживают старое пианино. И — начинают по очереди исполнять классические арии. Поразительно: многие рецензенты даже не догадались, что в роли одной из певиц выступает мужчина. (Я, например, долго хихикала, прочитав такой пассаж «кинокритика»: «Простые казашки, которым сподручнее было бы петь народные песни и воспитывать детей в своих юртах, заливаются рядом с овцами изысканными и вышколенными в лучших вокальных школах мира голосами. Кстати, в фильме снимались всамделишные оперные певицы, которые поют всамделишными голосами». — Авт.)

Монологи для фильма написала Рената Литвинова. Она же играет роль подружки восточных певиц. Не самой доброй, между прочим: ох, с каким злобным выражением лица она бросает в героиню Курмангалиева яблоки!

— Как работалось с Ренатой Литвиновой?

Эрик: «Ужасно! Снимали при любых погодных условиях, не важно — холод или зной, в лицо постоянно пускали дым, от которого я начинал задыхаться. А еще было очень неловко ходить в открытых туфлях, да еще тонкие чулки оказались такими неудобными! Сплошной кошмар!»

— Какая-то полная безнадега. Скажите, а что вас порадовало в последнее время?

Эрик: «Проект плотного сотрудничества с Пьером Карденом. Мы познакомились в 1998 году — великий кутюрье увидел запись с моим концертом и сразу решил пригласить к себе в театр. Тогда, семь лет назад, это было просто сольное выступление в Париже. А совсем недавно мы встретились и решили, что нужно придумать что-нибудь необычное. Как раз сейчас обсуждаем, будет ли это спектакль или шоу. Думаю, если мы с вами встретимся где-то через полгода, я уже смогу рассказать что-то более конкретное».