Чтобы рассказать о жизни одного из лучших советских вратарей 50—60-х годов, заслуженном мастере спорта СССР, знаменитом футбольном комментаторе Владимире Маслаченко, не хватит и целого журнала. Не случайно Владимир Никитич планирует выпустить целую книгу о себе. А вот просто посидеть и поговорить у него в гостях за чашкой вкуснейшего кофе — безумно приятно. Тем более что и рассказчик из него идеальный. Остается только включить диктофон и открыть рот от удивления…

— Владимир Никитич, а если не секрет, почему вы пьете кофе только из стакана? Откуда такая привычка?

— Это началось с Венгрии, где мы были на сборах в 1962 году, перед чемпионатом мира. Там тогда как раз появились первые автоматы с настоящим эспрессо, и мы постоянно бегали в кафешки пить кофе. Его наливали в стакан: доза была крошечная, зато пена сверху — огромная. Вкус — фантастический. С тех пор я всегда пью кофе из стакана. Причем растворимый стараюсь не употреблять — только натуральный. Чаще всего сам его и варю.

— Может, и рецепт фирменный есть?

— Нет, рецепта нет. Но самый лучший кофе, который я когда-либо отведывал, был в 1961 году. Как-то мы летели через Бразилию, и в аэропорту я купил килограммовую пачку развесного кофе: зернышки были такие ворсистые, даже с каким-то маслянистым отливом. И когда мы с женой дома его «сотворили», аромат стоял на весь подъезд. Соседи даже журили: «Что ж вы так нас раздражаете?..» А еще в 1962 году я попал в госпиталь в Чили — мне тогда сломали верхнюю челюсть. (Это произошло во время товарищеского матча со сборной Коста-Рики. — МКБ.) Ко мне в палату стояла очередь: чилийцам очень хотелось посмотреть на советского человека. Однажды вошла худенькая, высохшая на солнце темнокожая женщина. Сказала, что она работает на плантациях, собирает бананы. Для нее специально собирали деньги, она проехала 600 км, чтобы посмотреть, как выглядит советский человек, и потом рассказать об этом остальным. В подарок она привезла мне мешочек с зелеными, необжаренными зернами кофе, которые только что собрали с дерева, и объяснила мне, как их приготовить в домашних условиях. Этот сувенир лежал у меня дома лет пять. И однажды, когда у нас закончился кофе, мы решили использовать те самые зерна. Конечно, рецепт женщины я уже забыл, мы просто пожарили их в духовке, потом размололи. Кофе получился с кисловатым привкусом, но ничего, все остались живы.

— Слушайте, если вы в Чили своим появлением произвели такой фурор…

— Ну да. Им интересно было, есть у меня хвост или нет. На полном серьезе. Помню, я там лежал на специальной ортопедической кровати, отходил от операции, длившейся семь часов. Мне не разрешали двигаться, нельзя было принять душ, а ведь там стояла невыносимая жара. Медсестра принесла мне тазик с влажными вафельными полотенцами и настояла, чтобы я обязательно в кровати ими себя обтер. В это время женщина почему-то постоянно норовила заглянуть мне под одеяло. Как она потом сама честно призналась, она хотела посмотреть, нет ли у меня хвоста. Оказывается, в представлении некоторых чилийских людей мы были хвостатыми коммунистами.

— Как же тогда на вас реагировали, когда вы, белый человек, приехали работать тренером в Республику Чад?..

— Штука в том, что к тому времени в этой республике и многих других странах третьего мира уже работало немало советских специалистов разных профессий. Первооткрывателями были инженеры гидросооружений и врачи, которые были нарасхват. В Чаде тоже были наши врачи, причем в самых разных точках, подчас таких, где белому человеку очень трудно было жить. Но, конечно, мы и зарплату получали совсем другую. Причем ставки устанавливались в Москве, и почему-то у меня была самая высокая зарплата среди всех. Вполне пристойная по советским временам. Такой зарплаты, будучи профессиональным футболистом и игроком сборной СССР, я не получал никогда. Довольно быстро вписался в местную жизнь — я вообще очень коммуникабельный человек, и цвет кожи и вероисповедание для меня не играют никакой роли. Потом, когда я начинал демонстрировать какие-то вещи из своей игровой практики, люди очень быстро выпускали из себя пар.

— То есть вас уважали?

— Да. А когда я показал, что умею еще и играть в баскетбол лучше многих игроков их сборной, они вообще были поражены. Я там был, как говорится, кум королю. К тому же я играл в баскетбольной команде, за которую поигрывал их министр по делам молодежи, труда и спорта, рекордсмен Африки по прыжкам в высоту Идрисс Махамат Уя. Я ему все время в поддавки играл: накручу мяч, дам ему пас, чтобы он забил в корзину, а местные стоят вокруг и кричат: «Браво, министр! Браво!» Он был страшно доволен. А еще приедет, бывало, неожиданно на тренировку на своем «Пежо−504», где было восемь динамиков и вечно звучавший на всю катушку Джеймс Браун. А у них в команде был такой прыгун в высоту Санусси — пьяница и гуляка, но талантливейший человек. Вот он накануне напьется местной водки, на тренировке глаза у него блестят, мысли только о том, чтобы опять куда-нибудь в бар пойти, а тут перед ним планка стоит 2,10—2,12 м. И ничего у него не получается. Тогда разозленный Идрисс Махамат, видя такое дело, снимал резким движением свою бубу (такой халат до пят, а под ним только плавки), брал шест, разбегался и на моих глазах эти 2,10 м легко так преодолевал. Потом вставлял Санусси по первое число уже не на французском, а на каком-то непонятном наречии, а тот стоял по стойке смирно. Так что уезжал из Республики Чад я уже, честно говоря, с сожалением, потому что как-то прикипел душой к той жизни. Чад для меня был страной, где я чувствовал себя очень комфортно и свободно. Мы вели абсолютно нормальный, цивилизованный образ жизни. Как сказал мой хороший приятель, посол ГДР в Чаде: «Это была ссылка за высокую зарплату».

— Владимир Никитич, вы со своим опытом и знаниями о футболе еще волнуетесь перед тем, как начать комментировать очередной матч, или сейчас уже сходу можете прокомментировать любую игру?

— Знаете, когда я в первый раз сел сдавать экзамен, забыл включить свой микрофон. Тумблер, так сказать. Кстати, с этим названием связана забавная история. Мы вели вдвоем с покойным Толей Малявиным радиорепортажи на «Маяке» с чемпионата Европы по гребле, и на каком-то отрезке времени нам в наушники говорят: «Ребята, вас не слышно». А я не заметил, что Толя решил покашлять, выключил микрофон и забыл его включить. Я ему говорю: «Толя, ты забыл включить тумблер». Он так на меня посмотрел (я же без году неделя там работаю, а он уже ас) и говорит: «Какой, в жопу, тумблер? Ты о чем?!» А потом мне сказал: «Слушай, я тебя теперь так и буду звать по-дружески — Тумблер». Так вот, на экзамене я тоже забыл свой тумблер включить, и тогда мои экзаменаторы — Шамиль Мелик-Пашаев, Николай Озеров, Николай Крючков, Наум Дымарский — дружно посмеялись, но экзамен я сразу сдал. Вот тогда я действительно волновался. И когда начал работать, волновался еще года два-три. А потом перестал, набрался опыта. Сегодня — дайте мне только список составов, больше ничего не нужно. Хотя даже и без этого списка — я все равно выкручусь и проведу репортаж.

— Мне всегда было интересно, как комментаторы умудряются называть всех футболистов по фамилиям, ведь номера на футболках не всегда видно на экране, да и в лицо запомнить всех невозможно…

— Понимаю вас. Вот если у меня когда-нибудь все-таки выйдет книга, я назову ее «Жизнь под картинку». Потому что сегодня, начиная с 1996 года, когда я пришел на «НТВ+спорт», я 99% всех своих репортажей веду именно под картинку. Столько я не вел никогда в жизни. И все-таки, даже набравшись опыта такой работы, я все равно называю ее «дракой негра в тоннеле». Вы правы: как только показывают общий план стадиона, игроки превращаются в мелкие фигурки и становятся так похожими один на другого, что понять, кто есть кто, очень сложно. Приходится прибегать к маленьким хитростям. В принципе если наблюдать за тем или иным клубом, то уже представляешь себе, что Иванов обычно играет в этой части поля, а Петров — в той. И если на том участке что-то происходит, значит, там должен быть завязан Иванов. Поэтому, когда потом тебе его крупно покажут, действительно возникает вопрос: откуда же я знал? Даже Владимир Кесарев, мой товарищ, футболист московского «Динамо», недавно задал вопрос: «Владимир, ну как ты это все дело там так здорово разбираешь, когда они на поле в куче?». Так что это только опыт. Но все равно каждый раз — драка негра в тоннеле: сидишь и боишься, что напорешься.

А насчет «под картинку» — я вам приведу пример. В 1978 году я был руководителем творческой группы на чемпионате мира в Аргентине. Теперь вникните, что «творческая группа» — это величайшие Котэ Махарадзе и Николай Озеров. Можете себе представить меня, руководящим этими двумя красавцами?.. Вот однажды я послал Котэ Ивановича в командировку в Кордобу, а Николай Николаевич остался на месте. У нас были игры в Росарио и Буэнос-Айресе. Но в Буэнос-Айресе нам не дали комментаторского места, и нужно было комментировать под картинку. А в Росарио с местом все было в порядке, но туда и обратно ехать 800 км. Я говорю: «Николай Николаевич, вам тяжело ездить далеко, вы проведете здесь, под картинку, а я смотаюсь в Росарио». Когда дядя Коля услышал «под картинку», сказал: «Значит, так. Я поеду в Росарио, а ты будешь здесь под картинку». Он бегал от этой «картинки» как черт от ладана, потому что на мониторе разобрать ничего невозможно. Когда однажды ему сказали: «Николай Николаевич, вы проведете радиорепортаж с финала чемпионата Европы в Белграде», где играли сборные ФРГ и Чехословакии, он заявил руководству: «Я его проведу только с Володей Маслаченко». Что происходит. Я прихожу в студию, откуда мы будем вести репортаж, а там стоят черно-белые мониторы. И футболисты обеих команд в этой ситуации в одинаковой форме — понять ничего невозможно. Я выскакиваю в соседнюю аппаратную, вижу там огромный цветной телевизор «Рубин». Забираю его в нашу аппаратную, приходит дядя Коля, и мы понимаем, что, чтобы подключить телевизор, не хватает где-то метра антенны. Наш техник-виртуоз где-то быстро нашел кусок провода, нарастил антенну, и появилось изображение. Как мы с дядей Колей отработали — до сих пор вспоминаю. Так увлеклись этим финалом, столько лапши на уши навешали, мол: «Мы тут находимся в Белграде, на этом стадионе, прямо под нами сидит Виктор Понедельник, а вот там — Шувалов, знаменитый футболист, с которым наша команда играла на чемпионате Европы». Начинаем вспоминать тот чемпионат, дядю Колю понесло… Короче говоря, там еще было дополнительное время, потом — пенальти, в конце концов все закончилось, чехи выиграли, и в два часа ночи мы поехали по домам. Но дядя Коля лег баиньки, а мне утром на работу. На следующий день я сижу со своим приятелем в кабинете, дверь у нас открыта, мимо идет Игорь Леонидович Кириллов. Смотрит на меня и кричит: «Никитич, ты уже здесь?! Как же так?» Тут я понес такую ахинею: «Вы понимаете, мы летали с Николаем Николаевичем в Белград по особому списку, на военно-транспортном самолете. Пока он там разгружался, нас посадили в машину, привезли на стадион, мы провели репортаж, потом нас опять на аэродром, летчики нас уже в самолете покормили, даже стопарь налили…» Он мне: «Ну вы гиганты! Это же потрясающе!» И тут этот малый, сидевший напротив меня, вдруг начал давиться от смеха. Игорь Леонидович, конечно, тут же понял, что его разыгрывают, и очень обиделся.

— Можете вспомнить мяч, который вы пропустили, и за это до сих пор обидно?

— Для начала запомни основополагающее: я никогда не пропускал. Мне только забивали. (Смеется.) А самый обидный гол был единственный. Когда мы играли с московским «Динамо», я стоял за «Локомотив». Был навес с правой стороны, с углового, и Алик Мамедов подсел под меня, нарушив правила, и я не смог сделать достаточно высокий прыжок, но дотянулся-таки до мяча и отбросил его назад. Сыграл по правилам, но не учел, что уже оказался в такой позиции, которая мне и «позволила» зашвырнуть мяч в собственные ворота… И передо мной на табло появилась надпись: «Гол. Маслаченко». Кстати, по некоторым данным, я сыграл 135 матчей «на ноль». Из те× 315, которые вообще провел в чемпионатах Советского Союза. Посему все-таки есть что вспомнить, когда мне не забивали…

— Как вы думаете: если бы не спорт, как могла бы сложиться ваша жизнь?

— Если бы я не увлекся спортом?.. Наверное, я был бы инженером какого-нибудь горнорудного института в Кривом Роге, где я родился. У нас вообще в семье спортом никто не занимался. Только старший брат в армии к этому приобщился. Поэтому когда меня дубасили, что я занялся спортом, я не понимал: за что? Очень злился и был в серьезной оппозиции к семье. Комплекс непослушания у меня появился еще тогда и остался до сего времени. Так что я не представляю себе жизнь совершенно иную. Хотя когда меня пригласили в Днепропетровск, в профессиональную команду, на меня нажали родители, чтобы я стал врачом. Я три года учился в медицинском институте, совмещая учебу с игрой в футбол. Но нужно было выбирать: или хороший футболист, или хороший врач. Я выбрал футбол. Думаю, не ошибся.