Интервью

Константин Белошапка: «Стараюсь, чтобы дочь чувствовала: я всегда рядом!»

Актер и бывший муж Дарьи Урсуляк привыкает к роли воскресного папы. Подробности — в интервью

1 апреля 2021 16:57
33168
0
Константин Белошапка
Константин Белошапка
Фото: Татьяна ПОЛОСИНА

Константин Белошапка родился в семье математиков, по родительской стезе пошли его три сестры и брат. Но в результате абсолютно спонтанного решения наш герой решил поступить в Щукинское училище, что повлекло за собой цепь событий, касающуюся как профессии, так и познания себя, и личной жизни. В институте Костя влюбился в свою сокурсницу Дарью Урсуляк, и, хотя актерская пара больше не вместе, благодаря их союзу на свет появилась дочь Ульяна, которую оба безумно любят. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера».

— Костя, прочла ваши самокритичные высказывания о ролях в некоторых фильмах, что вам было совсем неинтересно или вы так и не поняли героя. А соглашаясь сниматься, вы этого не видели?

— Видел, но все равно до последнего остается надежда, что картина сложится, поэтому я всегда стараюсь работать максимально честно. Чаще всего шел в такие проекты потому, что появлялось свободное время и не было альтернативы. А самое неприятное для актера — это отсутствие работы. (Улыбается.)

— Как перенесли месяцы карантина?

— Абсолютно спокойно, потому что тогда ни у кого ничего не было. Правда, просто так сидеть дома я не мог. Устроился волонтером в благотворительный фонд «Добрые люди» — помогал пенсионерам. Я занимался закупками, разво-зом, поскольку меня есть машина.

— Я была в потрясении, узнав, что вас пятеро у родителей. В то время, да еще не в деревне, а у преподавателей МГУ. Как вы себя ощущали в школе, в институте, вы же были в этом смысле белой вороной?

— Да, в то время был демографический кризис, и чаще всего мои одноклассники были либо одни в семье, либо имели одного брата или сестру. Но я уже не помню, как это было, что чувствовал. У нас всегда была дружная семья, и сейчас такая, хотя уже все разъехались, кто-­то даже живет в другой стране. Мы не были замкнутой экосистемой, у всех имелись свои друзья. И отношения между всеми братьями и сестрами здоровые, как мне кажется, потому что у каждого своя полноценная жизнь.

Не помню, чтобы я влюблялся безответно. Но тут особо ничего делать не надо: от тебя такой поток энергии, что человек все понимает
"Не помню, чтобы я влюблялся безответно. Но тут особо ничего делать не надо: от тебя такой поток энергии, что человек все понимает"
Фото: Татьяна ПОЛОСИНА

— Вы как самый маленький в семье чувствовали, что вас больше любят, больше разрешают, больше прощают?

— Нет, у нас точно такого не было (смеется), все на равных. Хотя, наверное, младшему что-­то прощалось в рамках разумного. Да и остальным тоже. Однако младшим я себя еще продолжительное время ощущал, потому что в доме мое мнение принимали в расчет последним. (Смеется.) От этого я долго избавлялся. И в школе в силу привычки всегда общался не с одноклассниками, а с теми, кто постарше.

— Дома у вас и остальных детей были какие-­то обязанности, вы помогали родителям?

— Безусловно. В детстве мы проводили все лето в деревне, там поливали сад и огород, пололи сорняки. В общем, бесплатный детский труд, конечно, использовался в семье. (Смеется.)

— Семья испытывала материальные трудности?

— Я родился в 1992 году. Старшему брату было тогда тринадцать лет, а девочкам еще меньше. Так что мама не могла работать. Конечно, детей было тяжело растить, особенно в те годы: как-­то папе выдали зарплату мешком сахара. (Смеется.) Наверное, была какая-­то социальная поддержка многодетных семей, молочные кухни, где можно было что-­то получить, но сам я этого не помню. Сознательными у меня были двухтысячные, когда уже стало лучше жить во всех смыслах. Старший брат и сестра выросли, окончили мехмат и пошли работать, а в МГУ в то время повысили зарплаты (хотя до сих пор они не очень велики) и появилось репетиторство, то есть возможность зарабатывать и у родителей.

— Вы когда-нибудь остро ощущали, что у вас нет того, что есть даже у ваших обычных, небогатых одноклассников?

— Я, наверное, до последнего времени ощущал себя человеком из не очень обеспеченной семьи, донашивал вещи брата, сестер, меня никогда не баловали, я не мог просить что-­то и быть уверенным, что мне это купят. Всегда понимал, что мы живем не так, как другие. Но поскольку родители к этому спокойно относились, то и у нас не возникало протеста. Мы не чувствовали себя несчастными от того, что чего-­то не можем себе позволить, например, ездить в Турцию. Первый раз я побывал за границей в восемнадцать лет, когда сам смог себе что-­то покупать. А одноклассники рассказывали, например, про Диснейленд. Но меня это совершенно не тяготило. Бывали, наверное, какие-­то неприятные моменты, когда друзья шли в «Макдоналдс», а я не мог. Но я никогда не был привязан к деньгам. Наверное, что-­то изменилось с появлением ребенка, но все равно это не доминанта. Я всегда считал, что нужно работать, чтобы работать, а не чтобы зарабатывать. Сейчас я вернулся в театр Вахтангова, хотя знаю, что театр — это не про деньги.

В институте говорили, что я большой, красивый, внятный. Но у меня от самого себя было другое ощущение, и это передавалось на сцене
"В институте говорили, что я большой, красивый, внятный. Но у меня от самого себя было другое ощущение, и это передавалось на сцене"
Фото: Татьяна ПОЛОСИНА

— Чем вызвано желание вернуться в театр?

— Когда я соглашался на последний проект, понимал, что вместо этого лучше бы с удовольствием репетировал в театре, потому что я люблю этих людей, люблю это занятие. И это честнее, чем идти в неинтересное кино. Думаю, что и в дальнейшем буду сниматься выборочно.

— Костя, как произошло, что в вашей стопроцентной семье математиков вдруг один подался в артисты?

— В школе я учился в классе при мехмате, так же, как братья, сестры и папа с мамой. Поэтому было ощущение, что других вузов не существует. Там любят снобистскую фразочку: «Ну, это не мехмат». Действительно, у этого факультета всегда была высокая планка. Диплом говорит о том, что человек, получивший это образование, обучаем чему угодно, мозги у него есть. Долгое время две мои сестры занимались научной деятельностью, но сейчас одна работает в Гугле в Цюрихе, а другая из Германии переехала поближе к сестре в Швейцарию, но теперь сосредоточилась на активном рождении детей. Правда, пока их двое. Еще у старшего брата трое детей. Так что с моей дочкой у родителей уже шестеро внуков.

— Так как вас все-таки завернуло на актерскую стезю?

— В какой-­то момент у меня просто наступил перебор математики, стало совсем не интересно. В девятом классе ушел из класса при мехмате и болтался в неопределенном состоянии до середины одиннадцатого класса. Тогда надо было выбрать, какой ЕГЭ ты будешь сдавать, исходя из планов по поступлению. А мне в тот момент ничего не хотелось, поэтому решил, что пойду в театральный институт. Для меня это было чем-­то нереальным, существовал стереотип, что туда берут только по блату. Я же был далек от творчества, не занимался ни пением, ни танцами, а из музыкальной школы меня выгнали во втором классе. Не был и театралом, но всегда нежной любовью любил русский кинематограф. Был уверен, что ничего не получится, и я пойду в армию. В первый год дошел до конкурса во ВГИКе у Меньшова и в ГИТИСе у Бородина, с которым пообщался и понял, что поступить реально, потому что из шестидесяти человек на конкурсе взяли тридцать, и при другом раскладе я мог бы пройти. Год занимался с преподавателем и уже более подготовленным поступил. Меня брали в Щепку и в Щуку. Но Владимир Владимирович Иванов меня просто обаял перед коллоквиумом.

Я до последнего времени ощущал себя человеком из не очень обеспеченной семьи, донашивал вещи брата, сестер, меня никогда не баловали
"Я до последнего времени ощущал себя человеком из не очень обеспеченной семьи, донашивал вещи брата, сестер, меня никогда не баловали"
Фото: Татьяна ПОЛОСИНА

— На первом курсе появилась уверенность, что не ошиблись с выбором?

— Нет, у меня до сих пор этой уверенности нет. А тогда все время мучили ощущения, что я не туда попал, не тем занимаюсь. Мне было чуждо актерское мышление… эгоистичное, когда ты занимаешься собой, я это не умел. И у меня была проблема несоответствия внешних и внутренних данных. В институте говорили, что я большой, красивый, внятный, но у меня от самого себя было другое ощущение, и это передавалось на сцене. Не знаю, откуда это во мне взялось, наверное, из-­за христианского сознания, что важно, какой ты человек, а не как ты выглядишь. Об этом пришлось думать позже, потому что я торгую своим лицом. (Улыбается.)

— Но что-­то же вам нравилось делать, раз вы не бросили театральный?

— Весь антураж учебы в театральном институте безумно обаятельный. Это другой градус существования, не на мехмате сидеть! Плюс концентрация хороших, интересных, талантливых людей.

— Вы сказали, что у вас и сейчас есть ощущение, что это не точно ваше дело. Это кокетство?

— Сейчас, наверное, я уже немного кокетничаю (улыбается), но все равно я постоянно думаю, чем бы еще мог заниматься, не хочется только на этом останавливаться.

— И к чему вы пришли?

— Я поступил к Владимиру Ивановичу Хотиненко на Высшие режиссерские курсы. Опять же подумал, почему не попробовать. Но учиться не смог, потому что у меня начался проект, в котором я очень хотел сняться, то есть тогда пришлось бы пропустить три первых месяца обучения. Так что я решил подгадать более удачный момент.

Осознание, что Ульяна – моя дочь, а не просто кричащий комок, приходило постепенно, как и любовь к ней. И чем она старше, тем это чувство сильнее
"Осознание, что Ульяна – моя дочь, а не просто кричащий комок, приходило постепенно, как и любовь к ней. И чем она старше, тем это чувство сильнее"
Фото: Татьяна ПОЛОСИНА

— А о каком фильме и своем герое вы можете сказать, что все получилось как надо?

— Я не хочу себя хвалить. Но, например, в «Крепкой броне», в тех условиях, в которых мы существовали, мы сделали по максимуму. Я на зимнем блоке в первый же день сильно простудился, потому что мы снимались в тонких шинелях и дырявых сапогах. И потом не мог взять выходной. В результате заработал тяжелый гайморит и бронхит и лечился еще месяца три после этого.

Признаться, я никогда не чувствую, что все делаю правильно. Но когда рефлексия исчезает, и артист заканчивается. Невозможно говорить о себе: «Я хороший артист». Я просто надеюсь, что где-­то действительно хорошо играю. (Улыбается.)

— Когда вы соглашались на роль в сериале «Тонкие материи», вам было интересно?

— Я прочитал сценарий за вечер, персонажа сразу почувствовал, хотя это совсем не я. Он мне очень понравился в том числе своим чувством юмора. Я не всегда могу быть таким легким, у него даже рефлексия протекает мягко, он более гибкий и смотрит на мир светлыми глазами. Я попытался это сыграть, опираясь на героев того времени, было совсем другое общественное настроение, страна-­победитель: вой­ну выиграли, в космос полетели… И решения он принимает легко, а я сто раз со всеми поговорю и зачастую считаю, что вопросу надо отлежаться, а дальше решение само придет. Я постоянно чем-­то мучаюсь: идти сниматься — не идти, этот проект выбрать или другой, в личной жизни куча всего…

— Кто может повлиять на ваше решение, дать хороший совет или направить?

— В творческих моментах я всегда советуюсь с Сергеем Владимировичем Урсуляком, потому что имею возможность ему позвонить и помучить его нытьем по поводу своих переживаний. Он безусловный авторитет для меня в профессии. Когда у меня возникают какие-­то сомнения по поводу результата работы, я всегда первым делом стараюсь услышать его оценку, неважно, кино это, театр или интервью. И часто слова Сергея Владимировича совпадают с моими собственными ощущениями.

— Родители, сестры, брат интересуются вашей работой и высказывают свое мнение?

— В меру интереса к моей жизни. Сестры любили театр, особенно младшая, когда я еще к этому не имел отношения. На мои спектакли они всегда ходят. Но я не очень доверяю их оценке, потому что понимаю, что они не профессионалы, плюс у них отношение ко мне особое. (Смеется.) И у нас не очень смотрящая телевизор семья, долгое время у нас вообще его не было, у родителей и сейчас нет. Иногда кто-­то говорит им: «Видели Костю, он нам очень понравился», тогда они спрашивают: «Надо это посмотреть?» — я отвечаю: «Можно» или: «Наверное, не стоит». Мама видела «Крепкую броню» и, кажется, «Тонкие материи». Она очень критична, ей ничего не нравится. (Смеется.)

«У меня очень плотный график, но все свои «окна» стараюсь проводить с Ульяной»
«У меня очень плотный график, но все свои «окна» стараюсь проводить с Ульяной»
Фото: Татьяна ПОЛОСИНА

— Вы всегда принимаете человека со всеми недостатками или какой-­то поступок, черта способны повлиять на то, что вы расстанетесь с другом, например?

— Не могу вспомнить, чтобы я от кого-­то отказался, узнав что-­то про человека. Хотя, наверное, есть какие-­то принципиальные вещи, тогда понимаешь, что лучше дистанцироваться. Боюсь, что все это очень банально, чтобы перечислять. Какие-­то предательства можешь простить, но дальше строить близкие отношения — уже нет. Мне кажется, я чувствую людей. Если вижу, что человек неискренен, а руководствуясь какими-­то другими мотивами, пытается влезть к тебе с близкими отношениями, то я не подпускаю его к себе. И в тридцать лет круг общения уже ограничен в силу минимума свободного времени. Бывает, на площадке встречаешь человека, и сразу между вами что-­то происходит. У меня есть очень близкие друзья — однокурсники, столько побед и поражений было пройдено вместе, что я к ним ко всем испытываю очень теплые чувства.

— Вы изменились благодаря профессии?

— Я был страшно зажатым студентом. Приходилось все преодолевать. Для меня было проблемой выходить на площадку. У меня маска общительного и открытого парня, но я достаточно закрытый. Просто выработал привычку, приходя на пробы, на знакомство, на площадку, контактировать со всеми, то есть я в какой-­то степени справился со своими зажатостями, научился этому с профессиональной точки зрения, а в жизни так и остался не особо уверенным в себе человеком, рефлексирующим, комплексующим. Я сейчас говорю и понимаю, что для огромного количества людей это может прозвучать дикостью, потому что они меня знают только с одной стороны (смеется), профессиональной.

— Ваша зажатость, неуверенность в себе мешала в любви?

— Наверное, нет. Я не помню, чтобы влюблялся безответно. Но тут же особо делать ничего не надо, от тебя идет столь мощный поток энергии, что человек это понимает и чувствует без слов и действий.

— Дашу вы достаточно быстро заметили и начали ухаживать…

— Ну, как быстро, полгода мне понадобилось, чтобы заметить ее.

— Это долго?!

— Да. Полгода я ходил и не замечал человека рядом, а потом вдруг: «О! Даша, привет. Что делаешь?»

— Несмотря на любовь, общую профессию и рождение дочки, вы развелись…

— Мы уже довольно давно разъехались. Конечно, чего скрывать, я переживал, хотя это и не было неожиданностью. Но все равно при наличии ребенка развод — очень болезненный момент.

— Костя, а что у вас сейчас в личной жизни, с вашим сердцем?

— Ничего серьезного пока нет. Больше и сказать нечего.

«У меня маска общительного и открытого парня, но я достаточно закрытый»
«У меня маска общительного и открытого парня, но я достаточно закрытый»
Фото: Татьяна ПОЛОСИНА

— Вы присутствовали при рождении Ульяны. Не боялись? И сразу ли ощутили отцовскую любовь?

— Мне хотелось и Дашу поддержать, и просто интересно было. Так что я к этому спокойно отнесся. Осознание, что это моя дочь, а не просто какой-­то кричащий комок, приходило постепенно, как и любовь к ней. И чем старше она становится, тем это чувство сильнее.

— Знаю, вы часто общаетесь с дочкой, хотя у вас мало свободного времени…

— Да, у меня очень плотный график, но все свои «окна» стараюсь проводить с Ульяной, по крайней мере быть с ней на связи, чтобы она всегда чувствовала, что я рядом. Летом снимал дом, туда приезжала моя сестра с двумя детьми, так что мы все время были за городом. Ульяна очень дружит со своей двоюродной сестрой, они замечательно проводили время. Когда у меня есть возможность взять дочку с собой, например, на примерку костюма на «Мосфильм», всегда этим пользуюсь.

— Вы с ней можете быть строгим или балуете, тем более вы — воскресный папа?

— Дома Ульяне разрешают все, но она знает, что со мной такое не прокатит. У меня с детства на эту тему свое представление. Так что с папой у нее другие развлечения. (Смеется.) Главное, я стараюсь научить ее позитивно смотреть на мир. Мне всегда хочется порадовать ее подарками, но понимаю, что ей это совсем не нужно. И бабушки, и мама, и крестные, и очень много людей, которые видятся с ней редко, дарят ей подарки, поэтому у нее ни в чем нет дефицита, как у меня в детстве. Поэтому даже ограничиваю себя, важнее провести вместе время, пообщаться. Я надеюсь, что смогу дать ей интересное детство.