— Спасибо за этот вопрос, я очень рад еще и еще раз вспомнить о родительском доме. Мама у меня была просто чудо. Мне кажется, я до сих пор ощущаю тепло ее тела, представляете? Поэтому всегда и всем говорю: берегите родителей, никогда не вступайте с ними в конфликты, которые могли бы привести к разрыву отношений.
Я появился на свет в городе Баку, хотя вся моя родня, все близкие люди, и в том числе родители, — одесситы. У родителей было огромное количество братьев и сестер. У мамы — десять, у папы — одиннадцать. И когда я приезжал на каникулы в Одессу, я не успевал за два месяца всех обойти. Сегодня пол одесского кладбища — мои родственники.

— Мои родители после окончания института уехали из Одессы. Отец был инженером-мукомолом, крупным специалистом в своей области. Надо было восстанавливать мукомольную промышленность, хлеб был так же важен, как и оружие, поэтому папу даже не взяли на фронт. Мне было всего три года, но я до сих пор помню, как мы провожали папу на войну.

Мы стояли на железнодорожной станции перед военным эшелоном, папа уже в форме, я на руках у мамы, рядом мой старший братишка. Подошли какие-то люди, провели нас в дирекцию вокзала, и папе дали бронь. И вот с этих пор мы начали мотаться по Советскому Союзу. Из Баку папу перевели в Ставрополь, потом в Астрахань, потом в Ленинград, потом опять Астрахань. Сегодня это самый близкий моему сердцу город. Там лежат мои родители, и там похоронен сын старшего брата, который ушел в 27 лет…

— Очень добрая и светлая. Правда, папа принимал совсем небольшое участие в нашем воспитании, потому как вкалывал с утра до ночи. А мама занималась детьми и бытом. Я был вторым ребенком, а родителям после первого мальчика хотелось девочку, и ей уже, как они шутили, даже дали имя — Эмма, а потом рассмотрели — мальчик, и тогда назвали меня Эммануил. А если серьезно, я был назван в память маминого брата, которого убили во время погрома в Одессе.

— По большей части шумным и буйным, потому что, насколько я свое детство помню, Вовке — моему старшему брату — всегда за меня доставалось.

— Потому что — старший, а я был писклявый и очень слезливый пацаненок, и меня больше жалели.

— В школе я подружился с рыженьким мальчиком Юрой Кочетковым, родители которого были артисты. Часто бывал у них дома. Юрка постоянно заходил к нам. И его, и мои родители нас постоянно подкармливали. Кстати, сейчас он народный артист, лауреат всевозможных премий, художественный руководитель театра в Астрахани, в котором служит 40 с лишним лет. Под влиянием его родителей я поступил в драматический кружок в Астраханском дворце пионеров, в котором прозанимался с 4-го по 10-й класс. Если до четвертого класса я получал похвальные грамоты за учебу, то после мои родители похвальных грамот уже не видели, зато все компенсировал мой старший брат. Он и школу закончил с золотой медалью. Мне все педагоги говорили, чтобы я брал с него пример.

— Они очень гордились мной, когда я выступал на сцене Дворца пионеров. Но потом случилась вот какая история. Мой брат, как золотой медалист, мог поступить без экзаменов в любой вуз. Он поехал в Москву, но по пятому пункту его никуда не приняли. Поэтому ему пришлось учиться в Ростове. Так что, когда я сказал родителям, что хотел бы поступать в театральный институт, они, наученные горьким опытом, принялись меня отговаривать. Но у нас семья состоит из Козерогов, а это очень упрямый знак. Я уперся, стал говорить, почему других принимают, а меня не примут?

Я поехал сначала в Москву, где предположение родителей подтвердилось, и ни в один из театральных вузов меня не взяли. Тогда ринулся в Ленинград, и там мне очень повезло, я поступил к потрясающему педагогу Борису Вульфовичу Зону. Борис Вульфович воспитал огромное количество замечательных артистов и режиссеров. Это и Алиса Фрейндлих, и Наташа Тенякова, и Лев Додин, и многие другие.

— Когда у вас появились дети, как вы их воспитывали?

— Так получилось, что в воспитании своей дочери Ксюши я практически никакого участия не принимал. Из своей первой семьи я ушел, потому что не хотел никого обманывать, хотя и понимал, что наношу страшную обиду, которой жена нисколько не заслуживала. Мы очень хорошо жили, Тамара была моей коллегой, актрисой. Но я перешел в другой театр и встретил там Аллочку Балтер и так влюбился, что не мог без нее дышать.

Когда Аллочка родила Максима, это был период моей огромной занятости: я очень много играл в театре плюс минимум по три фильма в год, я как угорелый мотался по разным концам Советского Союза. Поэтому и здесь воспитанием занималась в основном Аллочка. В каком-то смысле она пожертвовала собой ради сына. Мало снималась и нередко отказывалась от ролей в театре. Максимка очень многое от мамы взял, и до сих пор я в нем вижу Аллочку. Вот, например, вчера я был на премьере спектакля «Кто», который он поставил как режиссер по пьесе Ариэля Дорфмана «Смерть и девушка», и в этой постановке Алла тоже незримо присутствовала.

— Очень. Это я вам говорю не как отец, а как профессионал. Он взял довольно сложную пьесу, но постановочно, режиссерски, по разбору ролей ее превзошел. Молодец, просто молодец. И это абсолютно объективная оценка, я ничего не преувеличиваю.

— Очень теплые, дружеские. Мы общаемся всегда весело и легко, я никогда не ворчу на него. Единственное, хочется, чтобы звонил почаще. Но это нормальное отцовское чувство.

— В нашей семье, к счастью, этого нет. Мы слишком хорошо понимаем, что такое родной и близкий человек. Хотя есть масса примеров, в том числе среди нашей родни, когда в семье разгораются мощные конфликты.

— Максимка никогда не бахвалился своими родителями, не ставил себя выше сверстников. И это правильно, актерская слава вещь преходящая. Допустим, сегодня кто-то отхватил кусочек славы, но все может рухнуть так, что завтра получишь огромный кусище бесславия.

— Это же было сделано с моего согласия. Максим дружит с ребятами из «Квартета И», участвует в их спектаклях, и он как-то ко мне пришел, говорит: «Пап, тут ребята просят твое имя-отчество для героя их пьесы. Им нужен такой основательный и внушительный босс». И я согласился, так как знаю, что «Квартет И» никогда не подведет мое имя-отчество. Эти ребята молодцы, очень талантливы. Удивительно, что при том громаднейшем количестве театров, антреприз, существующих в Москве, им удалось найти свою нишу, совершенно отдельную и по жанру и по способу выражения.

— Несколько лет назад вы ушли из Театра Маяковского. Поддерживаете ли отношения с бывшими коллегами?

— Безусловно. Ребята из театра звонят, приходят сюда, сдают вещи в нашу химчистку. Вы знаете, у нас с Ирочкой есть свой бизнес — химчистка? А что касается театра, то я ушел оттуда, сохраняя чувство огромной благодарности. Просто с приходом нового режиссера там поменялся воздух, и я не смог им дышать. Хотя многие другие артисты смогли и прекрасно в новых условиях работают.

— Мне не нравилась репертуарная политика. Но это дело художественного руководства. Мне не нравилось, что спектакль «Женитьба» был сыгран на свадьбе в ресторане. И настоящие жених с невестой участвовали в этом спектакле. Мне кажется это оскорбительным по отношению к профессии. Но это было только началом.

— У нас на всех ярусах фойе были стенды с историческими фотографиями. Я даже не могу назвать вам артиста, который в этом театре не работал бы. Ве-ли-чай-ши-е артисты!.. Все было выброшено под дождь, во двор… Вот это вызвало у меня жуткую реакцию. Я решил оставить театр после того, как во дворе из кучи мусора выбирал снимки. Эти фотографии я высушил и забрал к себе в кабинет, но основная часть портретов погибла на свалке. Музей в страшном состоянии, зато кабинеты в порядке.

Правда, я ушел не сразу. У меня оставалось несколько спектаклей, и я понимал, что сразу ввести замену будет непросто. И нет времени на это. Поэтому еще целый сезон доигрывал свои спектакли. Но только я уже не принимал никакого участия в жизни театра. Если при прошлом художественном руководителе, с таким сложным характером, как у Андрея Александровича Гончарова, мы и капустники делали, и дурачились после спектакля, то здесь все это было прекращено. Я ушел в антрепризу и в кино.

— Я с огромным пиететом отношусь к режиссеру спектакля Евгению Гинзбургу, с которым меня многое связывает. С удовольствием смотрю его фильмы, поставленные им программы. Считаю его талантливым человеком, с хорошим вкусом. Поэтому с радостью принял предложение с ним поработать. Мой герой в течение спектакля вспоминает свою жизнь, встречи с Матой Хари. Мне довелось переиграть множество отрицательных персонажей, но такого мерзавца, как здесь, я еще не играл. Думаю, вместо «Мата Хари» спектаклю больше бы подошло название «Исповедь подлеца». Представьте себе, человек встретился с женщиной, которая бесконечно в него влюбилась. А он думает о деньгах, славе и меньше всего о любви. Он свою подругу предает. А в конце жизни вдруг понимает, что без нее жить не может и не хочет. В результате кончает жизнь самоубийством.

— Наверное, да. Я родился и вырос в СССР, в семье атеистов, и ни к какой религиозной конфессии не принадлежу. Как я был воспитан, так и живу. Впрочем, спокойно отношусь к тому, что сейчас многие бывшие коммунисты, ходившие на демонстрации под красными знаменами и с портретами вождей, вдруг превратились в верующих и молятся перед иконами. Человеку нужна поддержка, и кто-то находит ее в религии, а кто-то в чем-то еще. У меня тоже есть вера, но не конфессиональная, а человеческая. Я верю в человека. Рядом со мной очень много замечательных людей. Я рад, что они у меня есть.

— Многие наши актеры мечтают сниматься в Голливуде, вам это удалось. Расскажите, как же вы там оказались?

— Это была очень смешная история. Особенно потому, что никаких усилий для того, чтобы пробиться в Голливуд, я не прикладывал. Однажды мне позвонили с «Мосфильма» и сказали, что подъехали американцы, которые хотели бы пригласить меня сниматься. Я знаю, что все наши артисты, которые там снимаются, обязательно должны знать язык. Я говорю, что поскольку языка не знаю, звать меня на пробы бесполезно, а они настаивают, чтобы я приехал. Я приезжаю на «Мосфильм», вхожу в кабинет, где сидят режиссер и продюсер. И они рта не успевают раскрыть, как я у них спрашиваю: «Do you speak English?» Они улыбаются и говорят: «Yes». «А я вот, — говорю им, — not». Поворачиваюсь, чтобы уйти, но они меня останавливают… Я снялся в картине «Выбор», в роли американского генерала, моим партнером был Дастин Хоффман, я начальник спецгруппы, а он командир объединения. После событий 11 сентября нас вызывает президент США и дает задание разобраться с террористами. И в дальнейшем мы по всему миру вылавливаем террористов. Снимаясь в Голливуде, я наездился по всему миру. Был в Мексике, Аргентине, Иране, Ираке.

— Меня потрясли условия их работы и отношение к ней. У меня, так же как и у Хоффмана, был собственный автобус, снабженный всем, что необходимо для отдыха, даже джакузи. Был мой личный фотограф, а также парикмахер, костюмер, повар.

И отношение к работе там совсем другое, чем у нас. Я очень много снимался в России, и у нас вполне возможна такая ситуация, когда после команды режиссера «мотор» кто-то может сказать: «Ой, подождите, я провод не туда подключил». Там такого никогда не бывает, но если бы это произошло, то сотрудник, не подключивший вовремя провод, должен был бы заплатить такой штраф, что мало не покажется. Дисциплина в Голливуде просто идеальная, все направлено только на дело. Нашей разболтанности в профессии у них не существует. Это мне очень понравилось.

— Да. Во время съемок в Испании я встретил своих знакомых, купивших там квартиры. Среди них было немало москвичей. А я получал в Голливуде такие деньги, о которых, работая в российском кинематографе, не мог и мечтать, поэтому решил купить небольшую квартиру в Испании. Туда очень приятно прилетать на отдых. Так что сейчас, как только выдается такая возможность, мы туда летаем. И отдыхаем главным образом там. С возрастом я ощущаю, что на меня начинает давить мрак, наши световые дни так коротки, мне очень не хватает света, без солнца я физически себя плохо чувствую.

— Вы натура творческая и артистичная, а сейчас женаты на бизнес-леди Ирине Виторган. Как вы уживаетесь?

— В великом и могучем нашем языке мне не хватает слов в адрес своих спутниц жизни. Вот была Аллочка, а сегодня Иришка, она по образованию музыкант, скрипачка, но деловитость, действительно, присутствует в ее характере. Она родом из Прибалтики, приехала в Москву и сначала устроилась работать секретаршей. Вы же знаете, столица это отдельное государство в государстве, пробиться здесь очень трудно, особенно если нужно все начинать с нуля. Но Ира очень активна и в жизни, и в профессии. А еще она очень внимательный, чуткий и добрый человек, бросающийся на помощь всем знакомым и незнакомым. Если увидит, что на улице кому-то стало плохо, она может выскочить из машины и броситься на помощь. Она такова. У нее потрясающее отношение к своим родным, близким, к маме, сестре, к племяннице. Ведь у Иришки нет детей, но ее племянница — дочь сестры, Ириной близняшки, — по сути, имеет двух мам. Иришка принимает в ее жизни самое непосредственное участие.

— Нет, что вы. Другое дело, что мне хотелось бы большее количество времени проводить с ней. Но она очень занята. В офисе с утра до ночи. Иногда и в три часа ночи может работать. Я на нее даже сердиться не могу. Она старается оградить меня от всех бытовых забот, чтобы я занимался своим делом. Я иногда на нее могу за что-то обидеться. Но потом тут же себя упрекаю: елки-палки, она же вкалывает как угорелая с утра до ночи, а тут, подумаешь, какую-то мелочь не так сделала.

— Это произошло очень давно, на «Кинотавре». Вместе с Аллой мы вошли в лифт и увидели небольшого роста симпатичную девочку. Я находился в веселом расположении духа, начал шутить, и так завязалось знакомство. Потом Ира улетела и вдруг из Москвы звонит: «Эммануил Гедеонович, вы, пожалуйста, пораньше приезжайте в аэропорт, потому что ближе к вечеру там всегда страшная давка». Я ее поблагодарил. А вскоре Максимка должен был от института лететь за границу, и надо было оформить паспорт, а Иришка занималась и визами, и я пришел к ней, чтобы оформить паспорт, и с тех пор мы начали дружить. Она была у нас с Аллой дома, мы у нее бывали. А потом судьбою нас развело года на четыре, мы никак не пересекались. Когда заболела Алла, я вывез ее жить за город. И вдруг Ирина позвонила и предложила мне свою машину с водителем, она знает, что сам я не вожу. Это было настоящим чудом, потому что на электричках ездить оказалось страшно неудобно.

После того как Аллочка ушла из жизни, я заперся в своей квартире, никого не хотел видеть. Хотя и там меня замучил телефон, все больше женскими голосами. С самого разного рода предложениями. Человек вообще существо очень разнообразное, и даже в беде готовое нанести дополнительную боль. А потом прошло время, я немножко успокоился, начал куда-то выходить, и мы где-то встретились с Иришкой. Она с большим трепетом относилась к моей беде, воспринимала ее как свою, абсолютно искренне, и никогда не позволяла себе настаивать на том, чтобы наши с ней взаимоотношения определенным образом развивались. И в конце концов наступил момент, когда я ей сказал: «Если похудеешь, то женюсь». Она похудела. Я женился, и она поправилась тут же. И вот уже семь лет, как мы вместе.

— В театральной среде достаточно популярен организованный вами «Виторган-клуб». Говорят, вы наконец получили собственное здание.

— Клуб Виторгана мы создали 17 лет назад с Аллочкой. У нашего клуба уже есть и дети. Через клуб прошло огромное количество людей, открытие и закрытие клубного сезона всегда отмечаем прогулкой на пароходике по Москве-реке. Здесь мы ничего не зарабатываем, даже остаемся в минусе. Но главное, что там есть общение, которого сейчас так не хватает. У нас каждый месяц проходят встречи с кем-то из моих коллег или людей совсем других специальностей. В клубе были и физики, и химики, самое главное, что приходят очень интересные люди, которые хорошо и образно говорят. Потом во время фуршета все общаются, по-дружески, без всякого пафоса. И всегда у нас собирается не больше ста человек, чтобы не было шума, гама. А вскоре мы, действительно, готовимся к открытию культурного центра Виторгана. Юрий Михайлович Лужков два с лишним года назад выделил нам здание в центре города, в Сеченовском переулке. Правда, тогда оно находилось в жутком состоянии, с прогнившими потолками и полами, но, как мы надеемся, в декабре долгий ремонт завершится, и Новый год, и мой юбилей мы встретим уже в действующем клубе.

— Да, за свой. Сейчас все, что мы зарабатываем в нашей химчистке, на моих съемках, в театральном агентстве и так далее, летит туда в прорву, это ужас какой-то. Мы не предполагали, что будут такие расходы, но пока мы не прибегали ни к чьей помощи. Нам очень трудно кого-то о чем-то просить, а вот отдаем мы всегда с удовольствием. В нашем клубе не будет никаких ограничений по времени: люди хотят общаться — пожалуйста. В это здание мы перенесем и свой театральный офис, приемный пункт химчистки и свою квартиру. Еще там будет небольшой театральный зал, в котором можно будет ставить небольшие моноспектакли и проводить наши клубные вечера.

— Для меня лучший отдых — поваляться, почитать книгу. Каких-то любимых мест для туристических поездок нет. Хотя любимое место Иришки — Юрмала. Без этих сосен, без песка она просто жить не может. Так что мне пришлось кусочек Юрмалы ей подарить.

— Ну, а та «Юрмала», которую я ей подарил, находится в ближайшем Подмосковье, у нас на даче. Втихаря от Иры я договорился с бригадой, что они ночью посадят три сосны (до этого на нашем участке был только английский газон), а землю вокруг них засыплют белым песком, чтобы было похоже на Прибалтику. И когда она проснулась и выглянула в окно, я ей говорю: «Взгляни, это тебе подарок — кусочек Юрмалы».