За много лет работы на экране он прослыл самым бесконфликтным телеведущим. Дважды лауреат ТЭФФИ, в этом году Борис Ноткин и сам стал академиком российского телевидения. Он дружит со многими представителями политической элиты, оставаясь при этом довольно открытым для общения. Воспрепятствовать доступу к его телу может разве только верный ризеншнауцер Егор, который встретил нас на пороге хозяйского дома заливистым лаем…Переводчик Рейгана— Борис Исаевич, как вы решились, сделав карьеру переводчика, работая с Рейганом и переводя литературные произведения, уйти на телевидение?

 — Литературным переводчиком я никогда не был. Помню, у меня был замечательный преподаватель письменного перевода Яков Иосифович Рецкер. Легендарная фигура. Так вот, когда я принес ему свой первый перевод рассказа Джона Охара «Теперь мы знаем», он сказал мне: «Борис, вам литературным переводом заниматься не стоит. У вас нет внутреннего жеста в слове, нет писательского таланта». Поэтому я все время занимался устным, последовательным и синхронным переводом.

— Предложение о работе на ТВ для вас было неожиданным?

 — Совершенно случайным. Это был 1988 год, меня взяли ведущим программы «Добрый вечер, Москва». Потом пришли к власти демократы. Гавриил Попов, с которым мы приятельствовали еще с университета, стал председателем Моссовета и согласился еженедельно ко мне приходить на программу. Каждую неделю мы выступали по вторникам: Попов был олицетворением всего передового и прогрессивного, а я с ним спорил. Когда Попов ушел в отставку, его место занял Лужков. Так продолжалось до 1996 года. А параллельно у меня шла еще программа «Приглашает Борис Ноткин».

— Говорят, в те времена благодаря своему знакомству с мэром вы помогли многим решить квартирный вопрос. А лично для себя когда-нибудь пользовались связями с Лужковым?

 — Во-первых, тут очень сложно отделить, что значит «для себя» и что «для других». Скажем, я в прямом эфире улучшил жилищные условия Игорю Угольникову, Татьяне Догилевой — мой авторитет при этом резко поднимался, поскольку стольким людям я сумел сделать добрые дела.

— Вас часто называют самым бесконфликтным ведущим. Вы сознательно создаете себе такой имидж?

 — А что значит бесконфликтный ведущий?

— Видимо, тот, который избегает острых вопросов в своих интервью.

 — Я не считаю, что не задаю острых вопросов. Я делаю это очень часто. Другое дело — в чем смысл острого вопроса. Если в том, чтобы показать, какой я крутой и как я его приложил, — это совершенно дурацкое занятие. Потому что сегодня никого приложить нельзя. Когда ко мне недавно пришел Ресин, первый вице-премьер правительства Москвы, я задавал ему предельно острые вопросы. Но Ресин таких вопросов не боится. Он находил корректную форму, позволявшую и невинность соблюсти, и зрителю удовольствие доставить.

— С приходом на телевидение люди часто меняются не в лучшую сторону. На вас это как-то отразилось?

 — Вы знаете, я на самом деле с телевизионным миром совершенно не общаюсь. Для того чтобы делать передачу, мне нужно общаться не с телевизионщиками, а с теми людьми, которые приходят ко мне на программу. Так что ни с кем из телевизионщиков я не дружу. Но со всеми поддерживаю теплые и уважительные отношения.Женщины лучше— Давайте перейдем к более романтичной теме. Вы до 48 лет не были женаты. Почему? Не доверяли женщинам?

 — Тому есть масса причин. Так получилось, что моя мать, которая умерла в 1981 году, полностью посвятила свою жизнь мне и брату. Поэтому когда какая-то девушка говорила, что любит меня, я подсознательно сравнивал ее любовь с любовью матери. И сравнение, как правило, всегда было не в пользу девушки. Вторая причина — у моей матери был плохой брак с отцом, поэтому они рано разошлись. Я не видел модели хороших браков и не знал, что это такое вообще. Позже, оказавшись в командировке в Америке, я увидел несколько примеров хороших семей. Стало проще. Изучая какую-то женщину, я мысленно прикидывал, вписывается она в эту модель или нет. А третья причина — совсем смешная. Когда-то я посмотрел фильм «Чужие письма» с Купченко в главной роли, и мне очень понравился образ женщины, который она создала в этой картине. И когда я встретил свою жену, она наложилась на этот образ один к одному. Я как бы увидел ее в реальности. Но поскольку я долго был человеком холостым, могу сказать, что лучше все-таки быть женатым, чем неженатым.

— И в чем, по-вашему, плюсы женатого мужчины?

 — У женатого мужчины освобождается гораздо больше душевной и эмоциональной энергии для творческих дел. Можно больше читать книг, больше работать, заниматься спортом. А донжуанство — само по себе очень энергоемкое занятие. На остальное уже не хватает сил.

— В одном журнале вас как-то назвали ведущим с самым сексуальным голосом на телевидении. Как вы к этому отнеслись?

 — Конечно, было приятно. Хотя из-за этого у меня произошла первая достаточно серьезная размолвка с журналистами. Мне позвонили из «ТВ-Парка» и сказали: «По опросу наших читателей ваш голос назван самым сексуальным голосом на телевидении. Вы знали о том, что у вас сексуальный голос?» Я, на мой взгляд, нашел остроумный ответ и рассказал историю, как в 1987 году в Москву со своим фильмом «Ромео и Джульетта» приехал Франко Дзефирелли. Я переводил этот фильм в Доме кино, после чего Дзефирелли пригласил меня в Ленинград, переводить этот фильм и там. При этом он все время говорил мне, что у меня очень сексуальный и волнующий голос, потому что он был «голубым». Так я и узнал о себе что-то новое. Журналистка, которая наверняка ко мне неплохо относилась, решила улучшить мой ответ и написала, что «Ноткин, конечно, дал ему по рукам и поставил режиссера на место», и добавила много всяких слов, которые этих педиков опускают. Когда я прочел свое интервью, то просто ужаснулся. Потому что ничего плохого о Дзефирелли, великом режиссере, я сказать не мог. Какое мне дело до его сексуальной ориентации? Естественно, он предлагал мне вступить с ним в интимные отношения. Естественно, я мягко отказался, сказав, что, когда так много красивых женщин, просто смешно тратить силы на мужчин. А эта журналистка просто поставила меня в неловкое положение. С тех пор, когда я бываю в Италии, я боюсь звонить Дзефирелли. Не дай Бог, ему передали эту историю.

— А при знакомстве с девушками вы пользовались своими голосовыми способностями?

 — Конечно. Я своим голосом девушек немного расслаблял. А поскольку я еще занимался психолингвистикой, то этот голос шел в сочетании с «научными» приемами воздействия. Как правило, когда мужчина встречается с женщиной, которой хочет понравиться, он всячески демонстрирует, какой он супермен. Не говорит об этом открыто, но ясно намекает, что во всех смыслах он — подарок. А уж в постели, так и вообще искусник, чудесник, и ей просто повезло, что она с ним встретилась. Это достаточно непродуктивный подход. Я же всем своим видом показывал, что в этом плане человек средненький, и тут же у девушки начинала работать мысль: это ты с другими средненький, а со мной ты будешь рекордсменом! Срабатывало в девяти случаях из десяти!

— Сейчас по-прежнему пользуетесь такими приемами?

 — Десять лет как завязал.

— Потому что женились? А вот я смотрю, на вас нет обручального кольца…

 — А потому что я всю жизнь не носил кольцо, и в 48 лет надевать его было уже как-то непривычно.

— Кстати, когда вы увидели будущую супругу, сразу поняли, что это та самая женщина?

 — Нет. Я понял только, что она очаровательная женщина, которую нужно охмурять как раз по тем пунктам, которые мы с вами наметили.

— И кто кого охмурил в итоге?

 — Конечно, я ее. Она же стала моей женой все-таки!Политические игрища— Вы давно и серьезно увлекаетесь теннисом. Каких соперников предпочитаете?

 — По понедельникам и четвергам я играю в команде мэра Москвы. Там играют только в паре, и страсти накаляются до страшного предела. Потому что у всех лужковцев есть какое-то запредельное нежелание проигрывать. Для них это трагедия. Скажем, играю я в паре с Борисом Васильевичем Никольским, первым вице-премьером московского правительства. В нем килограммов 110 веса. Лужков подает так резко, что мяч идет в боковую стенку. Борис Васильевич для того, чтобы догнать мяч, должен развить очень большую скорость. Он ее развивает, мощно ударяет по мячу, но поскольку сам остановиться уже не может, то бьется о стенку. Рука в крови, часы вдребезги, а он, счастливый, бежит назад к корту — выиграл! И все лужковцы такие: порвать сухожилия, но выиграть. Кроме того, раза два в неделю играю одиночку с теми, кому интереснее не выиграть, а сам процесс игры. После тенниса совершенно другое мироощущение. Ты чувствуешь себя двадцатилетним, смотришь на красивых женщин, и у тебя возникают такие желания… Другое дело, что надо все-таки помнить, что тебе не 20, и не надо пытаться их реализовать.

— Многие говорят, что в теннис сейчас играют просто потому, что это популярно. Как-то Караченцов сказал о Ельцине, что, сколько его ни учили, он так и не смог достичь профессионального уровня и почувствовать удовольствие от игры…

 — Насчет профессионализма — это всегда спорно. Другое дело, что у Ельцина была очень плохая техника. Мы с Караченцовым, кстати, играли против него в президентском турнире. Да, у Ельцина была плохая техника, но, поскольку он бывший волейболист, у него была мгновенная реакция. Поэтому у сетки он играл очень хорошо, и пробить его было достаточно трудно. Ельцин играл некрасиво, но эффективно.

— Ваш круг общения сводится в основном к политикам. Почему?

 — Потому что мне это интересно.

— По этой причине вы и поселились в Барвихе?

 — Не совсем в Барвихе, а на Подушкинском шоссе. Это километров пять от Рублевки. Когда я продал свою квартиру и переехал к жене, у меня оказалось много денег. И на эти деньги жена построила дачу. Кстати, там, где я живу, политиков нет.

— Вы на даче занимаетесь какими-то домашними делами?

 — Когда Ира на меня злится, она говорит: «Ты не купил и не вбил ни одного гвоздя!» На что я отвечаю: «Это твое счастье».

— Мне показалось, вы были достаточно откровенны в нашем разговоре. Вы всегда так открыто говорите о личной жизни?

 — Очень давно я поставил перед собой задачу — не врать. Другое дело, что, если я не вру, это не значит, что я говорю всю правду. У вас создается впечатление, будто я говорю обо всем. На самом деле я даже в страшном сне не могу себе представить, что когда-нибудь расскажу всю правду.